Андрей. Настоящее противно, но зато когда я думаю о будущем, то как хорошо! Становится так легко, так просторно; и вдали забрезжит свет, я вижу свободу, я вижу, как я и дети мои
становимся свободны от праздности, от квасу, от гуся с капустой, от сна после обеда, от подлого тунеядства…
«Мне тяжело оставить маму и брата, а то бы я надела монашескую рясу и ушла, куда глаза глядят. А вы бы
стали свободны и полюбили другую. Ах, если бы я умерла!»
Неточные совпадения
— Не
стану спрашивать вас: почему, но скажу прямо: решению вашему не верю-с! Путь, который я вам указал, — путь жертвенного служения родине, — ваш путь. Именно: жертвенное служение, — раздельно повторил он. — Затем, — вы
свободны… в пределах Москвы. Мне следовало бы взять с вас подписку о невыезде отсюда, — это ненадолго! Но я удовлетворюсь вашим словом — не уедете?
И оттого люди эти в сравнении с ним самим казались ему прекрасны, сильны,
свободны, и, глядя на них, ему
становилось стыдно и грустно за себя.
И вот, обойдя городишко,
стали эти злополучные пришельцы опять проситься в острог. Там хоть можно было обогреться от осенней мокроты и стужи. Но и в острог их не взяли, потому что срок их острожной неволи минул, и они теперь были люди вольные. Они были
свободны умереть под любым забором или в любой канаве.
Мышлаевский. Спокойно, спокойно, Лена. Сейчас придут. Не бойся ничего, улицы еще
свободны. Их обоих застава проводит. А, этот уж тут? Ну,
стало быть, ты все знаешь…
Адам и Ева, ощутившие друг друга как муж и жена, двое в одну плоть, находились в состоянии гармонии и девственности. Они были
свободны от злой и жгучей похоти, были как женатые дети, которых соединение являлось бы данью чистой чувственности, освящаемой их духовным союзом. Они, будучи мужем и женой, по крайней мере в предназначении, не
становились от этого самцом и самкою, которых Адам видел в животном мире: «и были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (2:25).
А кругом — люди, не нуждающиеся в его рецепте. «Люди здесь живут, как живет природа: умирают, родятся, совокупляются, опять родятся, дерутся, пьют, едят, радуются и опять умирают, и никаких условий, исключая тех неизменных, которые положила природа солнцу, траве, земле, дереву, других законов у них нет… И оттого люди эти, в сравнении с ним самим, казались ему прекрасны, сильны,
свободны, и, глядя на них, ему
становилось стыдно и грустно за себя».
В конце ХVІІІ-го столетия, в Париже собралось десятка два людей, которые
стали говорить о том, что все люди равны и
свободны.
— Вы дурно сделали, что не берегли свою свободу и позволили себе клясться: поклявшись, вы уже перестали быть
свободны, вы
стали невольниками вашей клятвы…