Неточные совпадения
Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем
становится ненасытнее; человеческие чувства, которые и без того не были в нем глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной
развалине.
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред
развалинами ее дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на городской площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди
стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
Как страшно
стало ему, когда вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении, и когда мелькнула параллель между этим назначением и собственной его жизнью, когда в голове просыпались один за другим и беспорядочно, пугливо носились, как птицы, пробужденные внезапным лучом солнца в дремлющей
развалине, разные жизненные вопросы.
Мне захотелось вдруг побывать в древнем монастыре, побродить в сумраке церквей, поглядеть на
развалины, рядом с свежей зеленью, на нищету в золотых лохмотьях, на лень испанца, на красоту испанки — чувства и картины, от которых я было
стал уставать и отвыкать.
Гагин ничего не отвечал ей; а она, с стаканом в руке, пустилась карабкаться по
развалинам, изредка останавливаясь, наклоняясь и с забавной важностью роняя несколько капель воды, ярко блестевших на солнце. Ее движенья были очень милы, но мне по-прежнему было досадно на нее, хотя я невольно любовался ее легкостью и ловкостью. На одном опасном месте она нарочно вскрикнула и потом захохотала… Мне
стало еще досаднее.
Тоже иногда в полдень, когда зайдешь куда-нибудь в горы,
станешь один посредине горы, кругом сосны, старые, большие, смолистые; вверху на скале старый замок средневековый,
развалины; наша деревенька далеко внизу, чуть видна; солнце яркое, небо голубое, тишина страшная.
Как-то само собою случилось, что на
развалинах тех старинных, насиженных гнезд, где раньше румяные разбитные солдатки и чернобровые сдобные ямские вдовы тайно торговали водкой и свободной любовью, постепенно
стали вырастать открытые публичные дома, разрешенные начальством, руководимые официальным надзором и подчиненные нарочитым суровым правилам.
Дойдя до густой березовой рощи, которую перерезывала узкая проселочная дорога, он остановился и, казалось, с большим вниманием
стал рассматривать едва заметное полуобгоревшее строение, коего
развалины виднелись на высоком холме, верстах в пяти от рощи, в тени которой он тогда находился.
Если это, по-вашему, называется отсутствием всех предрассудков и просвещением, так черт его побери и вместе с вами!» Когда он
стал приближаться к середине города, то, боясь встретить французского генерала, который мог бы ему сделать какой-нибудь затруднительный вопрос, Зарецкой всякий раз, когда сверкали вдали шитые мундиры и показывались толпы верховых, сворачивал в сторону и скрывался между
развалинами.
Они поняли ужасный холод безучастья и стоят теперь с словами черного проклятья веку на устах — печальные и бледные, видят, как рушатся замки, где обитало их милое воззрение, видят, как новое поколение попирает мимоходом эти
развалины, как не обращает внимания на них, проливающих слезы; слышат с содроганием веселую песню жизни современной, которая
стала не их песнью, и с скрежетом зубов смотрят на век суетный, занимающийся материальными улучшениями, общественными вопросами, наукой, и страшно подчас
становится встретить среди кипящей, благоухающей жизни — этих мертвецов, укоряющих, озлобленных и не ведающих, что они умерли!
Он показался мне среднего роста; но как
стан его был сгорблен годами, то, может быть, я и ошибся; лица его я рассмотреть не мог, потому что глаза его не сносили света, и свечки были поставлены сзади; голос тогда был у него уже слабый и дребезжащий; он немного пришепетывал и сюсюкал; голова тряслась беспрестанно: одним словом, это были
развалины прежнего Дмитревского.
Мои парижские переживания летом 1871 года я положил на бумагу в ряде
статей, которые приготовил позднее для"Отечественных записок"под заглавием"На
развалинах Парижа". Первые две
статьи содержали мои личные впечатления, а третью — очерки истории Коммуны — редакция не решилась пустить"страха ради цензорска", и ее"рукопись"так и погибла в"портфеле"редакции.
Петухи, уцелевшие на
развалинах Сагница, уже в третий раз перекликались с ночными стражами в
стане русском.
К стороне Менцена курился дымный столб над
развалинами этой мызы, и белелся
стан русский.