Неточные совпадения
Кончилось достославное градоначальство, омрачившееся
в последние годы двукратным вразумлением глуповцев."Была ли
в сих вразумлениях необходимость?" —
спрашивает себя летописец и, к сожалению, оставляет этот вопрос без
ответа.
Когда Левин думал о том, что он такое и для чего он живет, он не находил
ответа и приходил
в отчаянье; но когда он переставал
спрашивать себя об этом, он как будто знал и что он такое и для чего он живет, потому что твердо и определенно действовал и жил; даже
в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил, чем прежде.
Посланный вернулся с
ответом, что у него гость, но что он сейчас придет, и приказал
спросить ее, может ли она принять его с приехавшим
в Петербург князем Яшвиным.
Посмотревшись
в зеркало, Левин заметил, что он красен; но он был уверен, что не пьян, и пошел по ковровой лестнице вверх за Степаном Аркадьичем. Наверху, у поклонившегося, как близкому человеку, лакея Степан Аркадьич
спросил, кто у Анны Аркадьевны, и получил
ответ, что господин Воркуев.
Аркадий притих, а Базаров рассказал ему свою дуэль с Павлом Петровичем. Аркадий очень удивился и даже опечалился; но не почел нужным это выказать; он только
спросил, действительно ли не опасна рана его дяди? И, получив
ответ, что она — самая интересная, только не
в медицинском отношении, принужденно улыбнулся, а на сердце ему и жутко сделалось, и как-то стыдно. Базаров как будто его понял.
Сильно разгневанный, Диомидов ушел, ни с кем не простясь, а Любаша, тоже очень сердитая,
спросила Кумова: почему он молчал
в ответ Диомидову?
— А — баб — не приходилось? —
спросил человек
в шапке с наушниками и поучительно, уверенно заговорил, не ожидая
ответа: — Баб следует особенно стращать, баба на чужое жаднее мужика…
— Так и умрешь, не выговорив это слово, — продолжал он, вздохнув. — Одолеваю я вас болтовней моей? —
спросил он, но
ответа не стал ждать. — Стар, а
в старости разговор — единственное нам утешение, говоришь, как будто встряхиваешь
в душе пыль пережитого. Да и редко удается искренно поболтать, невнимательные мы друг друга слушатели…
Ел Тагильский не торопясь, и насыщение не мешало ему говорить. Глядя
в тарелку, ловко обнажая вилкой и ножом кости цыпленка, он
спросил: известен ли Самгину размер состояния Марины? И на отрицательный
ответ сообщил: деньгами и
в стойких акциях около четырехсот тысяч, землею на Урале и за Волгой
в Нижегородской губернии, вероятно, вдвое больше.
Отрицательный
ответ удивил его, он снял с унылого носа дымчатое пенсне и, покашливая, мигая, посмотрел
в лицо Клима опухшими глазами так, точно
спрашивал...
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается философией, религией и вообще… Где Иноков? —
спросила она, но тотчас же, не ожидая
ответа, затараторила: — Почему не пьешь чай? Я страшно обрадовалась самовару. Впрочем, у одного эмигранта
в Швейцарии есть самовар…
«А что,
в сущности, изменилось?» —
спросил он себя и не нашел
ответа.
Вопрос остался без
ответа. Позвонил,
спросил кофе, русские газеты, начал мыться, а
в памяти навязчиво звучало...
— Поругались с Бердниковым? — тоном старого знакомого
спросил он, усаживаясь
в кресла, и, не ожидая
ответа, заговорил, как бы извиняясь: — Вышло так, как будто я вас подвел. Но у меня дурацкое положение было: не познакомить вас с бандитом этим я — не мог, да притом, оказывается, он уже был у вас, чертов кум…
— Как ты нашел ее? —
спросила мать, глядя
в зеркало, поправляя прическу, и сейчас же подсказала
ответ...
— А если я не хочу быть самим собой? —
спросил Безбедов и получил
в ответ два сухих слова...
— Али вредно сундучку? —
спросил возница
в ответ на окрик Самгина, переложил колесо под облучок и сказал: — Сейчас достигнем.
— Да; но мне не хотелось заговаривать с теткой до нынешней недели, до получения письма. Я знаю, она не о любви моей
спросит, а об имении, войдет
в подробности, а этого ничего я не могу объяснить, пока не получу
ответа от поверенного.
— Кто ж скажет? У меня нет матери: она одна могла бы
спросить меня, зачем я вижусь с тобой, и перед ней одной я заплакала бы
в ответ и сказала бы, что я дурного ничего не делаю и ты тоже. Она бы поверила. Кто ж другой? —
спросила она.
Как пьяный, я просидел всю ночь над этой книгой, а утром отправился
в библиотеку и
спросил: «Что надо изучить, чтобы сделаться доктором?»
Ответ был насмешлив: «Изучите математику, геометрию, ботанику, зоологию, морфологию, биологию, фармакологию, латынь и т. д.» Но я упрямо допрашивал, и я все записал для себя на память.
— Что же лучше? —
спросила она и, не слыша
ответа, обернулась посмотреть, что его занимает. А он пристально следил, как она, переступая через канавку, приподняла край платья и вышитой юбки и как из-под платья вытягивалась кругленькая, точно выточенная, и крепкая небольшая нога,
в белом чулке, с коротеньким, будто обрубленным носком, обутая
в лакированный башмак, с красной сафьянной отделкой и с пряжкой.
—
В который раз Егорка таскает чемодан с чердака вниз и обратно? —
спросила она вместо
ответа.
Вера была не
в лучшем положении. Райский поспешил передать ей разговор с бабушкой, — и когда, на другой день, она, бледная, измученная, утром рано послала за ним и
спросила: «Что бабушка?» — он, вместо
ответа, указал ей на Татьяну Марковну, как она шла по саду и по аллеям
в поле.
Вера ничего не сказала
в ответ на предложение Татьяны Марковны, а Марфенька
спросила...
— Позвольте не отвечать на этот вопрос, а
спросить вас: скажете вы что-нибудь
в ответ?
— Скажите: вы ей уже послали
ответ? —
спросил я вдруг совсем нечаянно,
в последний раз пожимая его руку на перекрестке.
Место видели: говорят, хорошо. С К. Н. Посьетом ездили:
В. А. Римский-Корсаков, И.
В. Фуругельм и К. И. Лосев. Место отведено на левом мысу, при выходе из пролива на внутренний рейд. Сегодня говорили баниосам, что надо фрегату подтянуться к берегу, чтоб недалеко было ездить туда. Опять затруднения, совещания и наконец всегдашний
ответ: «
Спросим губернатора».
Мы
спрашиваем об этом здесь у японцев, затем и пришли, да вот не можем добиться
ответа. Чиновники говорят, что надо
спросить у губернатора, губернатор пошлет
в Едо, к сиогуну, а тот пошлет
в Миако, к микадо, сыну неба: сами решите, когда мы дождемся
ответа!
Все были
в восторге, когда мы объявили, что покидаем Нагасаки; только Кичибе был ни скучнее, ни веселее других. Он переводил вопросы и
ответы, сам ничего не
спрашивая и не интересуясь ничем. Он как-то сказал на вопрос Посьета, почему он не учится английскому языку, что жалеет, зачем выучился и по-голландски. «Отчего?» — «Я люблю, — говорит, — ничего не делать, лежать на боку».
Прежде всего они
спросили, «какие мы варвары, северные или южные?» А мы им написали, чтоб они привезли нам кур, зелени, рыбы, а у нас взяли бы деньги за это, или же ром, полотно и тому подобные предметы. Старик взял эту записку, надулся, как петух, и, с комическою важностью, с амфазом, нараспев, начал декламировать написанное. Это отчасти напоминало мерное пение наших нищих о Лазаре. Потом, прочитав, старик написал по-китайски
в ответ, что «почтенных кур у них нет». А неправда: наши видели кур.
«Однако есть лошади?» —
спросил я на Ыргалахской станции… «Коней нету», — был
ответ. «А если я опоздаю, да
в городе
спросят» и т. д. — «Коней нет», — повторил русский якут.
«Зачем это?»
спрашивал Нехлюдов, испытывая теперь
в высшей степени то чувство нравственной, переходящей
в физическую, тошноты, которую он всегда испытывал
в тюрьме, и не находил
ответа.
Рассуждения эти напоминали Нехлюдову полученный им раз
ответ от маленького мальчика, шедшего из школы. Нехлюдов
спросил мальчика, выучился ли он складывать. «Выучился», отвечал мальчик. «Ну, сложи: лапа». — «Какая лапа — собачья»? с хитрым лицом ответил мальчик. Точно такие же
ответы в виде вопросов находил Нехлюдов
в научных книгах на свой один основной вопрос.
— То есть вы их прикладываете к нам и
в нас видите социалистов? — прямо и без обиняков
спросил отец Паисий. Но прежде чем Петр Александрович сообразил дать
ответ, отворилась дверь и вошел столь опоздавший Дмитрий Федорович. Его и вправду как бы перестали ждать, и внезапное появление его произвело
в первый момент даже некоторое удивление.
Вдруг лошади подняли головы и насторожили уши, потом они успокоились и опять стали дремать. Сначала мы не обратили на это особого внимания и продолжали разговаривать. Прошло несколько минут. Я что-то
спросил Олентьева и, не получив
ответа, повернулся
в его сторону. Он стоял на ногах
в выжидательной позе и, заслонив рукой свет костра, смотрел куда-то
в сторону.
Осталось и разделение комнат на нейтральные и ненейтральные; осталось и правило не входить
в ненейтральные комнаты друг к другу без разрешения, осталось и правило не повторять вопрос, если на первый вопрос отвечают «не
спрашивай»; осталось и то, что такой
ответ заставляет совершенно ничего не думать о сделанном вопросе, забыть его: осталось это потому, что осталась уверенность, что если бы стоило отвечать, то и не понадобилось бы
спрашивать, давно все было бы сказано без всякого вопроса, а
в том, о чем молчат, наверное нет ничего любопытного.
— И не
спрашивайте, индо сердце надрывается; ну, да про то знают першие, наше дело исполнять приказания, не мы
в ответе; а по-человеческому некрасиво.
Камердинер обыкновенно при таких проделках что-нибудь отвечал; но когда не находил
ответа в глаза, то, выходя, бормотал сквозь зубы. Тогда барин, тем же спокойным голосом, звал его и
спрашивал, что он ему сказал?
Надо сказать, что она, тотчас после приезда Федоса, написала к белебеевскому предводителю дворянства письмо,
в котором
спрашивала, действительно ли им был выдан вид Федосу Половникову; но прошло уже более полутора месяцев, а
ответа получено не было. Молчание это служило источником великих тревог, которые при всяком случае возобновлялись.
Вообще это был необыкновенно деятельный и увертливый человек, проникший
в самую глубь кляузы, ни
в чем не сомневавшийся и никакого вопроса не оставлявший без немедленного
ответа.
Спросит, бывало, матушка...
Молчальник он был изумительный. Редко-редко с его языка слетал какой-нибудь неожиданный вопрос вроде: «Прикажете на стол накрывать?», или: «Прикажете сегодня печки топить?» — на что обыкновенно получалось
в ответ: «Одурел ты, что ли, об чем
спрашиваешь?»
В большинстве случаев он или безусловно молчал, или ограничивался однословными
ответами самого первоначального свойства.
Матушка волнуется, потому что
в престольный праздник она чувствует себя бессильною. Сряду три дня идет по деревням гульба,
в которой принимает деятельное участие сам староста Федот. Он не является по вечерам за приказаниями, хотя матушка машинально всякий день
спрашивает, пришел ли Федотка-пьяница, и всякий раз получает один и тот же
ответ, что староста «не годится». А между тем овсы еще наполовину не сжатые
в поле стоят, того гляди, сыпаться начнут, сенокос тоже не весь убран…
Теперь, когда я вспоминаю первые два — три года своего учения
в ровенской гимназии и
спрашиваю себя, что там было
в то время наиболее светлого и здорового, то
ответ у меня один: толпа товарищей, интересная война с начальством и — пруды, пруды…
Во время уроков она смотрела углубленными глазами через меня —
в стену,
в окно,
спрашивала меня усталым голосом, забывала
ответы и всё чаще сердилась, кричала — это тоже обидно: мать должна быть справедлива больше всех, как
в сказках.
Никто не
спрашивает о том, все ли обедали, не заснул ли кто; и если тем, которые распоряжаются
в кухне, сказать, что на каторге,
в среде угнетенных и нравственно исковерканных людей, немало таких, за которыми надо следить, чтобы они ели, и даже кормить их насильно, то это замечание вызовет только недоумелое выражение на лицах и
ответ: «Не могу знать, ваше высокоблагородие!»
Обыкновенно вопрос предлагают
в такой форме: «Знаешь ли грамоте?» — я же
спрашивал так: «Умеешь ли читать?» — и это во многих случаях спасало меня от неверных
ответов, потому что крестьяне, не пишущие и умеющие разбирать только по-печатному, называют себя неграмотными.
Старенькая женщина, вся сгорбленная и
в черном, повязанная платочком, молча и низко поклонилась Рогожину; тот что-то наскоро
спросил ее и, не останавливаясь за
ответом, повел князя далее через комнаты.
Аделаида попробовала было у него
спросить: «О каком это дяде сейчас говорили и что там такое
в Петербурге случилось?» Но он пробормотал ей
в ответ с самою кислою миной что-то очень неопределенное о каких-то справках и что всё это, конечно, одна нелепость.
Я наконец приутих, вглядываюсь,
спрашиваю, ни слова
в ответ.
Как теперь, видел Родион Потапыч своего старого начальника, когда он приехал за три дня и с улыбочкой сказал: «Ну, дедушка, мне три дня осталось жить — торопись!»
В последний роковой день он приехал такой свежий, розовый и уже ничего не
спросил, а глазами прочитал свой
ответ на лице старого штейгера.