Неточные совпадения
Пред каждою иконою
Иона
падал ниц:
«Не спорьте! дело Божие,
Котора взглянет ласковей,
За тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую
избу.
Вронский стоял
в просторной и чистой, разгороженной надвое чухонской
избе. Петрицкий жил с ним вместе и
в лагерях. Петрицкий
спал, когда Вронский с Яшвиным вошли
в избу.
Когда бричка была уже на конце деревни, он подозвал к себе первого мужика, который,
попавши где-то на дороге претолстое бревно, тащил его на плече, подобно неутомимому муравью, к себе
в избу.
Впрочем, если слово из улицы
попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят
в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски
в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии; а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче
избу в русском вкусе.
Как одна
изба попала на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных времен, стоя одной половиной на воздухе и подпираясь тремя жердями. Три-четыре поколения тихо и счастливо прожили
в ней.
Когда нянька мрачно повторяла слова медведя: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам шел, по деревне шел, все бабы
спят, одна баба не
спит, на моей шкуре сидит, мое мясо варит, мою шерстку прядет» и т. д.; когда медведь входил, наконец,
в избу и готовился схватить похитителя своей ноги, ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не
в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни.
Еще
в детстве, бывало, узнает она, что у мужика
пала корова или лошадь, она влезет на колени к бабушке и выпросит лошадь и корову.
Изба ветха или строение на дворе, она попросит леску.
Краюха
падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь, идет к следующей
избе: тот же стук, те же слова и такая же краюха
падает в суму. И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное окно, каждый услышит: «Прими, Христа ради», загорелая рука не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно
падает в каждую подставленную суму.
По смерти ее с обоими мальчиками случилось почти точь-в-точь то же самое, что и с первым, Митей: они были совершенно забыты и заброшены отцом и
попали все к тому же Григорию и также к нему
в избу.
Красота жизни заключается
в резких контрастах. Как было бы приятно из удэгейской юрты сразу
попасть в богатый городской дом! К сожалению, переход этот бывает всегда постепенным: сначала юрта, потом китайская фанза, за ней крестьянская
изба, затем уже город.
— Да что, Николай Еремеич, — заговорил Куприян, — вот вы теперь главным у нас конторщиком, точно; спору
в том, точно, нету; а ведь и вы под
опалой находились, и
в мужицкой
избе тоже пожили.
Наконец я встал, попрощался с гольдом, пошел к себе
в избу и лег
спать.
— Мы только и спасаемся от них двумя рамами
в окнах, — продолжала она. — Они залезают между стекол и там пропадают. А
в избе мы раскладываем дымокуры и
спим в комарниках.
Приехавши
в небольшую ярославскую деревеньку около ночи, отец мой застал нас
в крестьянской
избе (господского дома
в этой деревне не было), я
спал на лавке под окном, окно затворялось плохо, снег, пробиваясь
в щель, заносил часть скамьи и лежал, не таявши, на оконнице.
Вот крутой берег прерывается длинною и глубокою долиной. Тут течет речка Унтанай, или Унта, и возле была когда-то казенная Унтовская ферма, которую каторжные называли Дранкой, — понятно, почему.
В настоящее время здесь тюремные огороды и стоят только три поселенческие
избы. Это — Первая
Падь.
[Хозяин и совладелец живут
в одной
избе и
спят на одной печи.
Когда Микрюков отправился
в свою половину, где
спали его жена и дети, я вышел на улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на
избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то
в Палеве,
в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Для случайных корреспондентов, судивших чаще всего по первым впечатлениям, имели решающее значение хорошая или дурная погода, хлеб и масло, которыми их угощали
в избах, и то,
попадали ли они сначала
в такое мрачное место, как Дуэ, или
в такое на вид жизнерадостное, как Сиянцы.
Хозяин уже ложился
спать, и
в избе было темно, но я и
в потемках выпросил позволение обсушиться.
Баушка Лукерья жила
в задней
избе одна, и, когда легли
спать, она, чтобы утешить чем-нибудь Феню, начала рассказывать про прежнюю «казенную жизнь»: как она с сестрой Марфой Тимофеевной жила «за помещиком», как помещик обижал своих дворовых девушек, как сестра Марфа Тимофеевна не стерпела поруганья и подожгла барский дом.
— А так навернулся… До сумерек сидел и все с баушкой разговаривал. Я с Петрунькой на завалинке все сидела: боялась ему на глаза
попасть. А тут Петрунька
спать захотел… Я его
в сенки потихоньку и свела. Укладываю, а
в оконце — отдушника у нас махонькая
в стене проделана, —
в оконце-то и вижу, как через огород человек крадется. И вижу, несет он
в руках бурак берестяной и прямо к задней
избе, да из бурака на стенку и плещет. Испугалась я, хотела крикнуть, а гляжу: это дядя Петр Васильич… ей-богу, тетя, он!..
Баушка Лукерья сама вышла за ворота и уговорила Кожина ехать домой. Он молча ее выслушал, повернул лошадей и пропал
в темноте. Старуха постояла, вздохнула и побрела
в избу. Мыльников уже
спал как зарезанный, растянувшись на лавке.
У ворот
избы Тараса действительно сидел Кишкин, а рядом с ним Окся. Старик что-то расшутился и довольно галантно подталкивал свою даму локтем
в бок. Окся сначала ухмылялась, показывая два ряда белых зубов, а потом, когда Кишкин
попал локтем
в непоказанное место, с быстротой обезьяны наотмашь ударила его кулаком
в живот. Старик громко вскрикнул от этой любезности, схватившись за живот обеими руками, а развеселившаяся Окся треснула его еще раз по затылку и убежала.
Теперь запричитала Лукерья и бросилась
в свою заднюю
избу, где на полу
спали двое маленьких ребятишек. Накинув на плечи пониток, она вернулась, чтобы расспросить старика, что и как случилось, но Коваль уже
спал на лавке и, как бабы ни тормошили его, только мычал. Старая Ганна не знала, о ком теперь сокрушаться: о просватанной Федорке или о посаженном
в машинную Терешке.
Это известие совсем ошеломило Ганну, у ней даже руки повело от ужаса, и она только смотрела на сноху.
Изба едва освещалась чадившим ночником. На лавке, подложив старую свитку
в головы,
спала мертвым сном Федора.
Но
спать Аграфене не пришлось, потому что
в избу вошли две высоких девки и прямо уставились на нее. Обе высокие, обе рябые, обе
в сарафанах из синего холста.
Это было ночью, когда вся Самосадка
спала мертвым сном и только теплился огонек
в избе Егора.
Вернувшись
в избу и подкинув свежих дров, инок Кирилл разостлал на нарах свою шубу и завалился
спать.
Через полчаса она вернулась: Терешка
спал в машинной мертвецки пьяный, и Лукерья, заливаясь слезами, от души желала, чтобы завтра исправник хорошенько отодрал его. Старая Ганна слушала сноху и качала головой. Закричавший
в задней
избе ребенок заставил Лукерью уйти, наконец, к себе.
Целую ночь не
спали ни
в груздевском доме, ни
в избе Егора, — все томились ожиданием, когда «отойдет» Василиса Корниловна.
Это слово точно придавило Макара, и он бессильно опустился на лавку около стола. Да, он теперь только разглядел спавшего на лавке маленького духовного брата, — ребенок
спал, укрытый заячьей шубкой. У Макара заходили
в глазах красные круги, точно его ударили обухом по голове. Авгарь, воспользовавшись этим моментом, выскользнула из
избы, но Макар даже не пошевелился на лавке и смотрел на спавшего ребенка, один вид которого повернул всю его душу.
В сенях, за вытащенным из
избы столиком, сидел известный нам старый трубач и пил из медного чайника кипяток, взогретый на остатках спирта командирского чая;
в углу, на куче мелких сосновых ветвей,
спали два повстанца, состоящие на ординарцах у командира отряда, а задом к ним с стеариновым огарочком
в руках, дрожа и беспрестанно озираясь, стоял сам стражник.
Староста усмехнулся только на это, впрочем, послушался его и пошел за ним
в избу,
в которую священник привел также и работника своего, и, сказав им обоим, чтобы они ложились
спать, ушел от них, заперев их снаружи.
— Здесь вот и по деревням только этаким способом и
спать могут, — объяснял кучер, — разведут
в избе на ночь от мужжевельнику али от других каких сучьев душину, — с тем только и
спят.
Хозяева отобедали и ушли опять на работы. Пришел пастух, который
в деревнях обыкновенно кормится по ряду то
в одной крестьянской
избе, то
в другой. Ямщик мой признал
в пастухе знакомого, который несколько лет сряду
пас стадо
в М.
Приехали мы
в село поздно, когда там уж и
спать полегли. Остановились, как следует, у овинов, чтоб по деревне слуху не было, и вышли из саней. Подходим к дому щелкоперовскому, а там и огня нигде нет; начали стучаться, так насилу голос из
избы подали.
Упали две, три крупные капли дождя — и вдруг блеснула молния. Старик встал с завалинки и поспешно повел маленьких внучат
в избу; старуха, крестясь, торопливо закрыла окно.
В эту минуту из-за
избы раздалось несколько выстрелов, человек десять пеших людей бросились с саблями на душегубцев, и
в то же время всадники князя Серебряного, вылетев из-за угла деревни, с криком
напали на опричников.
Простившись с князем и проводив его до сеней, Морозов возвратился
в избу. Навислые брови его были грозно сдвинуты; глубокие морщины бороздили чело; его бросало
в жар, ему было душно. «Елена теперь
спит, — подумал он, — она не будет ждать меня; пройдусь я по саду, авось освежу свою голову».
— А ты погляди, как мало люди силу берегут, и свою и чужую, а? Как хозяин-то мотает тебя? А водочка чего стоит миру? Сосчитать невозможно, это выше всякого ученого ума…
Изба сгорит — другую можно сбить, а вот когда хороший мужик пропадает зря — этого не поправишь! Ардальон, примерно, алибо Гриша — гляди, как мужик вспыхнул! Глуповатый он, а душевный мужик. Гриша-то! Дымит, как сноп соломы. Бабы-то
напали на него, подобно червям на убитого
в лесу.
Но люди еще помнили, как он рассказывал о прежних годах, о Запорожьи, о гайдамаках, о том, как и он уходил на Днепр и потом с ватажками
нападал на Хлебно и на Клевань, и как осажденные
в горящей
избе гайдамаки стреляли из окон, пока от жара не лопались у них глаза и не взрывались сами собой пороховницы.
Жители приняли его с восторгом и тут же, вооружась чем ни
попало, с ним соединились, бросились к крепости изо всех переулков, засели
в высокие
избы и начали стрелять из окошек.
Ергушов был тот самый казак, который пьяный
спал у
избы. Он только что, протирая глаза, ввалился
в сени.
— Так-то ты на охоту ходишь! Люди завтракать, а ты
спишь. Лям! Куда? — крикнул он на собаку. — Ружье-то готово, чтоль? — кричал старик, точно целая толпа народа была
в избе.
Один из казаков с худым и черно-загорелым лицом, видимо мертвецки пьяный, лежал навзничь у одной из стен
избы, часа два тому назад бывшей
в тени, но на которую теперь прямо
падали жгучие косые лучи.
— Знамо дело, не так же ее бросить… Не нашли с отцом-то другого времени, окромя распутицы, — ворчал добродушно Зотушка, щупая лошадь под потником. — Эх, как пересобачил… Ну, я ее тут вывожу, а ты ступай скорей
в избу, там чай пьют, надо полагать.
В самый раз
попал.
Улегся я на лавке. Дед и мальчишка забрались на полати… Скоро все уснули. Тепло
в избе. Я давно так крепко не
спал, как на этой узкой скамье с сапогами
в головах. Проснулся перед рассветом; еще все
спали. Тихо взял из-под головы сапоги, обулся, накинул пальто и потихоньку вышел на улицу. Метель утихла. Небо звездное. Холодище страшенный. Вернулся бы назад, да вспомнил разобранные часы на столе
в платочке и зашагал, завернув голову
в кабацкий половик…
Во весь этот день Дуня не сказала единого слова. Она как словно избегала даже встречи с Анной. Горе делает недоверчивым: она боялась упреков рассерженной старухи. Но как только старушка заснула и мрачная ночь окутала
избы и площадку, Дуня взяла на руки сына, украдкою вышла из
избы, пробралась
в огород и там уже дала полную волю своему отчаянию.
В эту ночь на голову и лицо младенца, который спокойно почивал на руках ее,
упала не одна горькая слеза…
Марья-то выскочила на улицу, да вспомнила, что дети
в избе спят, побежала назад и сгорела с детками…
— Я у них… домовым управляющим, дворецким, — отвечал Бамбаев и ткнул пальцем
в направлении
избы. — А во французы я
попал так, для шутки. Что, брат, делать! Есть ведь нечего, последнего гроша лишился, так поневоле
в петлю полезешь. Не до амбиции.