Неточные совпадения
Дорогой, в вагоне, он разговаривал
с соседями о политике, о новых железных
дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната
с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей
с подвязанными хвостами, в сбруе
с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой
проходят.
Купаться было негде, — весь берег реки был истоптан скотиной и открыт
с дороги; даже гулять нельзя было
ходить, потому что скотина входила в сад через сломанный забор, и был один страшный бык, который ревел и потому, должно быть, бодался.
— О, я не стану разлучать неразлучных, — сказал он своим обычным тоном шутки. — Мы поедем
с Михайлом Васильевичем. Мне и доктора велят
ходить. Я пройдусь
дорогой и буду воображать, что я на водах.
Степан Аркадьич,
сойдя вниз, сам аккуратно снял парусинный чехол
с лакированного ящика и, отворив его, стал собирать свое
дорогое, нового фасона ружье. Кузьма, уже чуявший большую дачу на водку, не отходил от Степана Аркадьича и надевал ему и чулки и сапоги, что Степан Аркадьич охотно предоставлял ему делать.
Левин не замечал, как
проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков, которые
с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по
дороге шли к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки
с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики
с квасом.
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться
с своим героем: еще не мало пути и
дороги придется им
пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.
Расспросивши подробно будочника, куда можно
пройти ближе, если понадобится, к собору, к присутственным местам, к губернатору, он отправился взглянуть на реку, протекавшую посредине города,
дорогою оторвал прибитую к столбу афишу,
с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик в военной ливрее,
с узелком в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы
с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою.
И вот снится ему: они идут
с отцом по
дороге к кладбищу и
проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак.
Дойдя до поворота, он перешел на противоположную сторону улицы, обернулся и увидел, что Соня уже идет вслед за ним, по той же
дороге, и ничего не замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула в эту же улицу. Он пошел вслед, не спуская
с нее глаз
с противоположного тротуара;
пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на ту сторону, по которой шла Соня, догнал ее и пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния.
— Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь… свою (это все равно!) Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной… Но ты выдержать не можешь и, если останешься одна,
сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной
дороге! Пойдем!
Прочитав это письмо, я чуть
с ума не
сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня.
Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал.
Савельич явился меня раздевать; я объявил ему, чтоб на другой же день готов он был ехать в
дорогу с Марьей Ивановной. Он было заупрямился. «Что ты, сударь? Как же я тебя-то покину? Кто за тобою будет
ходить? Что скажут родители твои?»
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна
с трепетом пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она
прошла длинный ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал
дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Явился писатель Никодим Иванович, тепло одетый в толстый, коричневый пиджак, обмотавший шею клетчатым кашне; покашливая в рукав, он
ходил среди людей, каждому уступая
дорогу и поэтому всех толкал. Обмахиваясь веером, вошла Варвара под руку
с Татьяной; спросив чаю, она села почти рядом
с Климом, вытянув чешуйчатые ноги под стол. Тагильский торопливо надел измятую маску
с облупившимся носом, а Татьяна, кусая бутерброд, сказала...
«Полуграмотному человеку, какому-нибудь слесарю, поручена жизнь сотен людей. Он везет их сотни верст. Он может
сойти с ума, спрыгнуть на землю, убежать, умереть от паралича сердца. Может, не щадя своей жизни, со зла на людей устроить крушение. Его ответственность предо мной… пред людями — ничтожна. В пятом году машинист Николаевской
дороги увез революционеров-рабочих на глазах карательного отряда…»
Город уже проснулся, трещит,
с недостроенного дома снимают леса, возвращается
с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат
ходить по земле плечо в плечо друг
с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав
дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и
прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом
с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку
с национальным флагом.
Никто из дворни уже не
сходил в этот обрыв, мужики из слободы и Малиновки обходили его, предпочитая спускаться
с горы к Волге по другим скатам и обрывам или по проезжей, хотя и крутой
дороге, между двух плетней.
Прошло несколько дней после свидания
с Ульяной Андреевной. Однажды к вечеру собралась гроза, за Волгой небо обложилось черными тучами, на дворе парило, как в бане; по полю и по
дороге кое-где вихрь крутил пыль.
— Так вы не знали? — удивилась Версилова. — Olympe! князь не знал, что Катерина Николаевна сегодня будет. Мы к ней и ехали, мы думали, она уже
с утренним поездом и давно дома. Сейчас только съехались у крыльца: она прямо
с дороги и сказала нам
пройти к вам, а сама сейчас придет… Да вот и она!
По
дороге везде работали черные арестанты
с непокрытой головой, прямо под солнцем, не думая прятаться в тень. Солдаты, не спуская
с них глаз, держали заряженные ружья на втором взводе. В одном месте мы застали людей, которые
ходили по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик поговорил
с ними по-голландски и сказал нам, что тут накануне утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
По
дороге могли проехать два экипажа, но это пространство размерено
с такою точностью, что сверх этого и мыши негде было бы
пройти.
Мы оставили коляску на
дороге и
сошли с холма к самому морю.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой
дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не
сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не
пройдет. Мученье!»
Мы
прошли ворота: перед нами тянулась бесконечная широкая улица, или та же
дорога, только не мощенная крупными кораллами, а убитая мелкими каменьями, как шоссе,
с сплошными, по обеим сторонам, садами или парками,
с великолепной растительностью.
Партия,
с которой шла Маслова,
прошла около пяти тысяч верст. До Перми Маслова шла по железной
дороге и на пароходе
с уголовными, и только в этом городе Нехлюдову удалось выхлопотать перемещение ее к политическим, как это советовала ему Богодуховская, шедшая
с этой же партией.
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли
дорогого покойника. О Надежде Васильевне не было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал
с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил.
Проходя по низеньким уютным комнатам, он
с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
Наконец девушка решилась объясниться
с отцом. Она надела простенькое коричневое платье и пошла в кабинет к отцу. По
дороге ее встретила Верочка. Надежда Васильевна молча поцеловала сестру и
прошла на половину отца; у нее захватило дыхание, когда она взялась за ручку двери.
Хиония Алексеевна
прошла в небольшую угловую комнату, уставленную старинной мебелью и разными поставцами
с серебряной посудой и
дорогим фарфором.
Подъезжая еще к Ирбиту, Привалов уже чувствовал, что ярмарка висит в самом воздухе.
Дорога была избита до того, что экипаж нырял из ухаба в ухаб, точно в сильнейшую морскую качку. Нервные люди получали от такой езды морскую болезнь. Глядя на бесконечные вереницы встречных и попутных обозов, на широкие купеческие фуры, на эту точно нарочно изрытую
дорогу, можно было подумать, что здесь только что
прошла какая-то многотысячная армия
с бесконечным обозом.
— Ха-ха-ха! Ты не ожидал? Я думаю: где тебя подождать? У ее дома? Оттуда три
дороги, и я могу тебя прозевать. Надумал наконец дождаться здесь, потому что здесь-то он
пройдет непременно, другого пути в монастырь не имеется. Ну, объявляй правду, дави меня, как таракана… Да что
с тобой?
— Спасибо! — отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел своею
дорогой.
С тех пор Алеша заметил, что брат Иван как-то резко начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так что потом и сам он уже перестал
ходить к нему. Но в ту минуту, сейчас после той
с ним встречи, Иван Федорович, не заходя домой, вдруг направился опять к Смердякову.
—
Дорогу дать. Милому существу и ненавистному дать
дорогу. И чтоб и ненавистное милым стало, — вот как дать
дорогу! И сказать им: Бог
с вами, идите,
проходите мимо, а я…
Если не дойдете до счастия, то всегда помните, что вы на хорошей
дороге, и постарайтесь
с нее не
сходить.
Я отвернулся и быстрыми шагами стал спускаться
с холма, на котором лежит Колотовка. У подошвы этого холма расстилается широкая равнина; затопленная мглистыми волнами вечернего тумана, она казалась еще необъятней и как будто сливалась
с потемневшим небом. Я
сходил большими шагами по
дороге вдоль оврага, как вдруг где-то далеко в равнине раздался звонкий голос мальчика. «Антропка! Антропка-а-а!..» — кричал он
с упорным и слезливым отчаянием, долго, долго вытягивая последний слог.
— Покойников во всяк час видеть можно, —
с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на
дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по
дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть
ходила.
До железной
дороги оставалось еще 43 км. Посоветовавшись
с моими спутниками, я решил попытаться
пройти это расстояние в один переход. Для исполнения этого плана мы выступили очень рано. Около часа я работал опять
с огнем. Когда взошло солнце, мы подходили уже к Гоголевке.
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались
с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой
дорогой предстояло теперь
пройти и нам.
На всем этом пространстве Лефу принимает в себя
с левой стороны два притока: Сандуган [Сань-дао-ган — увал, по которому
проходит третья
дорога, или третий увал на пути.] и Хунухезу [Ху-ни-хэ-цзы — грязная речка.]. Последняя протекает по такой же низменной и болотистой долине, как и сама Лефу.
— А вот на
дороге все расскажу, поедем. Приехали,
прошли по длинным коридорам к церкви, отыскали сторожа, послали к Мерцалову; Мерцалов жил в том же доме
с бесконечными коридорами.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по
дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах,
ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился
с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
— Прекрасная барыня, — отвечал мальчишка, — ехала она в карете в шесть лошадей,
с тремя маленькими барчатами и
с кормилицей, и
с черной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я
схожу на кладбище». А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: «Я сама
дорогу знаю». И дала мне пятак серебром — такая добрая барыня!..
Об этом Фигнере и Сеславине
ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром носил уланский мундир и что кольнет шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался
с просьбой к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую
дорогую верховую лошадь. Машковцев не дал.
Отец задумывался. «Словно вихрем все унесло! — мелькало у него в голове. — Спят
дорогие покойники на погосте под сению храма, ими воздвигнутого, даже памятников настоящих над могилами их не поставлено.
Пройдет еще годков десять — и те крохотненькие пирамидки из кирпича, которые
с самого начала были наскоро сложены, разрушатся сами собой. Только Спас Милостивый и будет охранять обнаженные могильные насыпи».
Летнее утро; девятый час в начале. Федор Васильич в синем шелковом халате появляется из общей спальни и через целую анфиладу комнат
проходит в кабинет. Лицо у него покрыто маслянистым глянцем; глаза влажны, слипаются; в углах губ запеклась слюна. Он останавливается по
дороге перед каждым зеркалом и припоминает, что вчера
с вечера у него чесался нос.
В первой привлекал богомольцев шикарный протопоп, который,
ходя во время всенощной
с кадилом по церковной трапезе, расчищал себе
дорогу, восклицая: place, mesdames! [
дорогу, сударыни! (фр.)]
— Что ж так-то сидеть! Я всю
дорогу шел, работал. День или два идешь, а потом остановишься, спросишь, нет ли работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь.
С недельку на одном месте поработаешь, меня в это время кормят и на
дорогу хлебца дадут, а иной раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду. Да я, тетенька, и другую работу делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей из дерева вырежу, и на охоту
схожу, дичинки добуду.
По воскресеньям он аккуратно
ходил к обедне.
С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по
дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно
ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по
дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются
с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит
с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
И я не делал новых попыток сближения
с Кучальским. Как ни было мне горько видеть, что Кучальский
ходит один или в кучке новых приятелей, — я крепился, хотя не мог изгнать из души ноющее и щемящее ощущение утраты чего-то
дорогого, близкого, нужного моему детскому сердцу.
Горохов мыс выдавался в Ключевую зеленым языком. Приятно было свернуть
с пыльной
дороги и брести прямо по зеленой сочной траве, так и обдававшей застоявшимся тяжелым ароматом. Вышли на самый берег и сделали привал. Напротив, через реку, высились обсыпавшиеся красные отвесы крутого берега, под которым
проходила старица, то есть главное русло реки.