Неточные совпадения
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи
четыре. А вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не
сорок.
Лицо самозванца изобразило довольное самолюбие. «Да! — сказал он с веселым видом. — Я воюю хоть куда. Знают ли у вас в Оренбурге о сражении под Юзеевой?
Сорок енаралов убито,
четыре армии взято в полон. Как ты думаешь: прусский король мог ли бы со мною потягаться?»
Минута прошла. Странное это ощущение, когда решаешься и не можешь решиться. «Уйти или нет, уйти или нет?» — повторял я каждую секунду почти в ознобе; вдруг показался уходивший докладывать слуга. В руках у него, между пальцами, болтались
четыре красных кредитки,
сорок рублей.
«Это отчего?» — «От ветра: там при пятнадцати градусах да ветер, так и нехорошо; а здесь в
сорок ничто не шелохнется: ни движения, ни звука в воздухе; над землей лежит густая мгла; солнце кровавое, без лучей, покажется часа на
четыре, не разгонит тумана и скроется».
И нынче еще упорный в ненависти к англичанам голландский фермер, опустив поля шляпы на глаза, в серой куртке, трясется верст
сорок на кляче верхом, вместо того чтоб сесть в омнибус, который, за три шилинга, часа в
четыре, привезет его на место.
Марья Маревна Золотухина была еще беднее Слепушкиной. Имение ее заключалось всего из
четырех ревизских душ (дворовых), при
сорока десятинах земли, да еще предводитель Струнников подарил ей кучеренка Прошку, но документа на него не дал, так что Золотухина находилась в постоянном недоумении — чей Прошка, ее или струнниковский.
— Горевая я, ваше сиятельство, дворянка! и всего-то имения у меня
четыре души да
сорок десятин земли — тут и в пир и в мир!
Прошло
сорок лет, а у меня до сих пор еще мелькают перед глазами редкости этих
четырех больших комнат его собственного дома по Хлебному переулку.
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за
сорок рублей киргизку… Добрая.
Четыре года. Износу ей не будет… На той неделе обоз с рыбой из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
Самое слабое наказание, какое полагается каторжнику за побег, это —
сорок плетей и продолжение срока каторжных работ на
четыре года, и самое сильное — сто плетей, бессрочная каторга, прикование к тележке на три года и содержание в разряде испытуемых двадцать лет.
— Ну, так как, мать? — спрашивал Ефим Андреич. — За квартиру будем получать пять цалковых, а в год-то ведь это все шестьдесят. Ежели и
четыре, так и то
сорок восемь рубликов… Не баран чихал, а голенькие денежки!
Этот пожилой, степенный и величественный человек, тайный продавец казенных свечей, был очень удобным гостем, потому что никогда не задерживался в доме более
сорока минут, боясь пропустить свой поезд, да и то все время поглядывал на часы. Он за это время аккуратно выпивал
четыре бутылки пива и, уходя, непременно давал полтинник девушке на конфеты и Симеону двадцать копеек на чай.
Всевечный вопрос. Настанет минута, когда бессонною ночью Александров начнет считать до пятидесяти
четырех и, не досчитав, лениво остановится на
сорока. «Зачем думать о пустяках?»
«Господи!» — послышалось из толпы. Какой-то парень начал креститься; три,
четыре человека действительно хотели было стать на колени, но другие подвинулись всею громадой шага на три вперед и вдруг все разом загалдели: «Ваше превосходительство… рядили по
сороку… управляющий… ты не моги говорить» и т. д., и т. д. Ничего нельзя было разобрать.
Извозчики подвезли их прямо к большой избе в
четыре окна и с жилыми пристройками на дворе. Проснувшийся Степан Трофимович поспешил войти и прямо прошел во вторую, самую просторную и лучшую комнату дома. Заспанное лицо его приняло самое хлопотливое выражение. Он тотчас же объяснил хозяйке, высокой и плотной бабе, лет
сорока, очень черноволосой и чуть не с усами, что требует для себя всю комнату «и чтобы комнату затворить и никого более сюда не впускать, parce que nous avons а parler».
Человека
четыре стояли на коленях, но всех более обращал на себя внимание помещик, человек толстый, лет
сорока пяти, стоявший на коленях у самой решетки, ближе всех на виду, и с благоговением ожидавший благосклонного взгляда или слова Семена Яковлевича.
Войдя в двери парадного крыльца, которые, как водится, были не заперты, наши гости увидали, что за длинным столом в зале завтракало все семейство хозяина, то есть его жена, бывшая цыганка, сохранившая, несмотря на свои
сорок пять лет, здоровый и красивый вид, штуки
четыре детей, из которых одни были черномазенькие и с курчавыми волосами, а другие более белокурые, и около них восседали их гувернантки — француженка с длинным носом и немка с скверным цветом лица.
— А годов мне —
четыре на
сорок. Да это — ничего! Я сегодня лет на пяток помолодел, как в реке искупался, в живой воде, оздоровел весь, на сердце — спокойно! Нет — ведь какие женщины бывают, а?
В это время мы поднялись во второй этаж и шли по тесному коридору, с выходом на стеклянную галерею слева. Направо я увидел ряд дверей —
четыре или пять, — разделенных неправильными промежутками. Я остановил женщину. Толстая крикливая особа лет
сорока, с повязанной платком головой и щеткой в руках, узнав, что мы справляемся, дома ли Гез, бешено показала на противоположную дверь в дальнем конце.
За
четыре месяца мы заплатили бы Федосье
сорок рублей, а тут всего десять.
Свойства эти не были, однако ж, следствием усталости или преклонности лет: три-четыре версты от Сосновки до того места, где мы застали его, никого не могли утомить; что ж касается до лет, ему было
сорок пять, и уж никак не более пятидесяти — возраст, в котором наши простолюдины благодаря постоянной деятельности и простой, неприхотливой жизни сохраняют крепость и силу.
— Подожди, Саша!.. У меня уже шестнадцатое совпадение, понимаешь? А я сделал всего тысячу двести четырнадцать сдач. Теперь карты повторяются всё чаще. Нужно сделать две тысячи семьсот
четыре сдачи, — понимаешь: пятьдесят два, умноженное на пятьдесят два. Потом все сдачи переделать тринадцать раз — по числу карт в каждой масти — тридцать пять тысяч сто пятьдесят два раза. И повторить эти сдачи
четыре раза — по числу мастей — сто
сорок тысяч шестьсот восемь раз.
Сумма расходов простиралась до шестисот тысяч рублей ежегодно, а за
сорок лет его экономского служения у него, значит, обратилось до двадцати
четырех миллионов, но к рукам ничего не прилипло.
— Три праздника… Долой, следовательно, двенадцать рублей…
Четыре дня Коля был болен и не было занятий… Вы занимались с одной только Варей… Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда… Двенадцать и семь — девятнадцать. Вычесть… останется… гм…
сорок один рубль… Верно?
Прохор. Когда? Ты теперь посмотри! У меня тридцать семь амбарных,
четыре крепостных,
сорок два сундучных с музыкой. Этого ты нигде не увидишь. И — кроме того, идем! Два слова скажу… Важных. (Берет ее под руку, уводит, она следует за ним неохотно.)
А белужья снасть представляет собою вот что такое: вообразите себе, что по морскому дну, на глубине
сорока сажен, лежит крепкая веревка в версту длиной, а к ней привязаны через каждые три-четыре аршина короткие саженные куски шпагата, а на концах этих концов наживлена на крючки мелкая рыбешка.
Сорок колонн, по
четыре в ряд, поддерживали потолок судилища, и все они были обложены кедром и оканчивались капителями в виде лилий; пол состоял из штучных кипарисовых досок, и на стенах нигде не было видно камня из-за кедровой отделки, украшенной золотой резьбой, представлявшей пальмы, ананасы и херувимов.
Ах, бей в доску,
Поминай Москву!
Москве хочется жениться —
Коломну взять.
А Тула-то хохочет,
Да в приданое не хочет!
А гречиха по
четыре,
Крупа по
сороку,
Вот просо у нас гривна,
А ячмень три алтына.
Но тут же выпросили у батеньки позволение торговаться с паном Кнышевским за наше обучение — и после долгого торга положили: вместо
сорока алтын (120 коп.) от ученика платить по
четыре золотых (80 коп.) и по мешку пшеничной муки за выучку Киевской грамотки с заповедями; грамотки должны быть наши.
Роман еще не был кончен, как стали просить Загоскина, чтоб он его продал: за право напечатать
четыре завода, то есть 4800 экземпляров, предложили сочинителю
сорок тысяч рублей ассигнациями (а тогда ассигнации имели большой лаж), с тем только, чтобы он не печатал второго издания в продолжение трех лет!
— Сейчас, сейчас! Два рубля
сорок три копейки! Сию минуту! Рубль шестьдесят
четыре копейки! — говорил седовласый господин, бросая старухам и дворникам записки в глаза. — Вам что угодно? — наконец сказал он, обратившись к Ковалеву.
Вскоре после «Соловецкого сиденья» на Каменном Вражке поселился пришлый из города Торжка богатый старообрядец, по прозвищу Комар. По имени его и скит прозвали Комаровым. Сначала тут было
четыре обители, к концу прошлого столетия было их до
сорока, а жителей считалось до двух тысяч.
Шли мы через великую степь Китайским государством
сорок и
четыре дня сряду.
—
Сорок тысяч целковых в первом слове, — сказал Алексей. — Тысячи три либо
четыре спустят. Опять же и в доме все на хорошую руку: стулья всякие, столы, зеркала, на полах ковры — одно слово, богатель…
Один за другим
четыре стакана «кипучего, самого лучшего» выпил Марко Данилыч и, только что маленько освежился, опять принялся торговаться. На
сорока восьми рублях покончили-таки… Стали иконы подбирать — и за этим прошло не малое время. Каждую Смолокуров оглядывал и чуть на которой замечал хоть чуть-чуть видное пятнышко, либо царапинку, тотчас браковал, — подавай ему другую икону, без всякого изъяну. Без малого час прошел за такой меледой, наконец все отобрали и уложили. Надо расплачиваться.
К Мириманову пришла повестка: временным революционным комитетом на него налагается контрибуция в
сорок тысяч рублей; деньги должны быть внесены в двадцать
четыре часа; если не будут внесены к сроку. С гражданином Миримановым будет поступлено со всею революционною строгостью.
В натуре Доде — очень маленький человек, вряд ли больше
четырех вершков росту; ему должно быть под
сорок лет, но он моложав и даже совсем не утомлен, хотя и рассказывают, что, кроме работы, усиленной и спешной, он не отказывает себе ни в каких удовольствиях…
За княгининой каретой карет
сорок простых, не золоченых, каждая заложена в
четыре лошади без скороходов, а только по два лакея в желтых кафтанах на запятках; в тех каретах большие господа с женами и дочерьми, барыни из мелкопоместного шляхетства и вольные дворянки, что при княжом дворе проживали.
Поезд посольства состоял из
сорока карет,
четырех придворных и тридцати шести обыкновенных.
— Да, действительно, хотя по метрическому свиде тельству ей уже около
сорока, но и это неправда — ей
четыре тысячи лет.
Красное в этот раз вышло только на двадцать первом ударе, и следующий был опять черный цвет, повторившийся опять
четыре раза и давший князю еще
четыре максимума, то есть
сорок восемь тысяч.
Было в это время Василию Фивейскому
сорок лет и жене его тридцать
четыре года.
— В два года сто двадцать рублей, в
четыре — двести
сорок, ну вот и все… А ему будет всего еще пятый год…