Неточные совпадения
— Убирайтесь к черту! — закричал Самгин,
сорвав очки с носа, и даже топнул ногой, а Попов, обернув к нему широкую
спину свою, шагая к двери, пробормотал невнятное, но, должно быть, обидное.
Вагон встряхивало, качало, шипел паровоз, кричали люди; невидимый в темноте сосед Клима
сорвал занавеску с окна, обнажив светло-голубой квадрат неба и две звезды на нем; Самгин зажег спичку и увидел пред собою широкую
спину, мясистую шею, жирный затылок; обладатель этих достоинств, прижав лоб свой к стеклу, говорил вызывающим тоном...
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в
спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я
сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Сорвав сердце на Макаркиной
спине, Тит невольно раздумался, зачем он так лютует.
А внизу — образно изогнутая
спина, прозрачно колыхающиеся от гнева или от волнения крылья-уши. Поднявши вверх правую руку и беспомощно вытянув назад левую — как больное, подбитое крыло, он подпрыгивал вверх —
сорвать бумажку — и не мог, не хватало вот столько.
— Ммм… как вам сказать… Да, вначале есть-с; и даже очень чувствительно, особенно потому, что без привычки, и он, этот Савакирей, тоже имел сноровку на упух бить, чтобы кровь не спущать, но я против этого его тонкого искусства свою хитрую сноровку взял: как он меня хлобыснет, я сам под нагайкой
спиною поддерну, и так приноровился, что сейчас шкурку себе и
сорву, таким манером и обезопасился, и сам этого Савакирея запорол.
Иногда он подходит к окну и, обернувшись к товарищам
спиной, надевает себе что-то на грудь и смотрит, нагнув голову; если в это время подойти к нему, то он сконфузится и
сорвет что-то с груди.
Нужно что-то сделать, чем-то утешить оскорблённую мать. Она пошла в сад; мокрая, в росе, трава холодно щекотала ноги; только что поднялось солнце из-за леса, и косые лучи его слепили глаза. Лучи были чуть тёплые.
Сорвав посеребрённый росою лист лопуха, Наталья приложила его к щеке, потом к другой и, освежив лицо, стала собирать на лист гроздья красной смородины, беззлобно думая о свёкре. Тяжёлой рукою он хлопал её по
спине и, ухмыляясь, спрашивал...
И ворча про себя, повел народ Сухого Мартына на третий путь: на соседнюю казенную землю. И вот стал Мартын на прогалине, оборотясь с согнутою
спиной к лесничьей хате, а лицом — к бездонному болоту, из которого течет лесная река;
сорвал он с куста три кисти алой рябины, проглотил из них три зерна, а остальное заткнул себе за ремешок старой рыжей шляпы и, обведя костылем по воздуху вокруг всего леса, топнул трижды лаптем по мерзлой груде и, воткнув тут костыль, молвил...
Все это нас ужасно смутило: нам представлялось и жалостное наше путешествие на несчастной паре вместо тройки, и потом нам чрезвычайно жалко было обреченной на съедение медведю лошади, так как мы уже успели сильно сдружиться с Кириллиными конями — и особенно с левым буланым мерином, у которого был превеселый нрав, дозволявший ему со всех, кто к нему подходил,
срывать шапки, и толстая широкая
спина, на которой мы по очереди сиживали в то время, когда буланый ел на покорме под сараями свой овес.
«Простая одежда, — говорит очевидец, — придавала блеск ее прелестям. Один из палачей
сорвал с нее небольшую епанчу, покрывавшую грудь ее; стыд и отчаяние овладели ею, смертельная бледность показалась на челе ее, слезы полились ручьями. Вскоре обнажили ее до пояса ввиду любопытного, молчаливого народа; тогда один из палачей нагнулся, между тем другой схватил ее руками, приподнял на
спину своего товарища, наклонил ее голову, чтобы не задеть кнутом. После кнута ей отрезали часть языка».
— Самое скверное поранение это — рикошетом, — сказал мне офицер, — контузия-то пустяки… Я говорю о ранах… Они ужасны. Я сам видел два поранения… Одного ранило в грудь и кусок лёгкого вылетел через
спину… У другого
сорвало кусок черепа, казаки подхватили его и повезли на перевязочный пункт на двух лошадях рядом, но, увы, не довезли живого, от сотрясения у него выпал мозг.
Но вот два палача отпирают клетку и, затянув ему ремнем руки за
спиной, подводят его к залитому кровью месту казней. Лаилиэ видит острый окровавленный кол, с которого только что
сорвали тело умершего на нем друга Лаилиэ, и догадывается, что кол этот освободили для его казни.