Неточные совпадения
— Какой
сон нынче! —
сказал старик, искосясь поглядев на солнце. — Полдни, смотри, прошли! Бери крюки, заходи!
― Да,
сон, ―
сказала она. ― Давно уж я видела этот
сон. Я видела, что я вбежала в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то; ты знаешь, как это бывает во
сне, ― говорила она, с ужасом широко открывая глаза, ― и в спальне, в углу стоит что-то.
Сначала, когда говорилось о влиянии, которое имеет один народ на другой, Левину невольно приходило в голову то, что он имел
сказать по этому предмету; но мысли эти, прежде для него очень важные, как бы во
сне мелькали в его голове и не имели для него теперь ни малейшего интереса.
«Уехал! Кончено!»
сказала себе Анна, стоя у окна; и в ответ на этот вопрос впечатления мрака при потухшей свече и страшного
сна, сливаясь в одно, холодным ужасом наполнили ее сердце.
На другой день он получил от Алексея Александровича положительный отказ в разводе Анны и понял, что решение это было основано на том, что̀ вчера
сказал Француз в своем настоящем или притворном
сне.
— Ты смотришь на меня, —
сказала она, — и думаешь, могу ли я быть счастлива в моем положении? Ну, и что ж! Стыдно признаться; но я… я непростительно счастлива. Со мной случилось что-то волшебное, как
сон, когда сделается страшно, жутко, и вдруг проснешься и чувствуешь, что всех этих страхов нет. Я проснулась. Я пережила мучительное, страшное и теперь уже давно, особенно с тех пор, как мы здесь, так счастлива!.. —
сказала она, с робкою улыбкой вопроса глядя на Долли.
Нельзя
сказать, однако же, чтобы не было минут, в которые как будто пробуждался он ото
сна.
— Пропал совершенно
сон! —
сказал Чичиков, переворачиваясь на другую сторону, закутал голову в подушки и закрыл себя всего одеялом, чтобы не слышать ничего. Но сквозь одеяло слышалось беспрестанно: «Да поджарь, да подпеки, да дай взопреть хорошенько». Заснул он уже на каком-то индюке.
— Да что ж тебе? Ну, и ступай, если захотелось! —
сказал хозяин и остановился: громко, по всей комнате раздалось храпенье Платонова, а вслед за ним Ярб захрапел еще громче. Уже давно слышался отдаленный стук в чугунные доски. Дело потянуло за полночь. Костанжогло заметил, что в самом деле пора на покой. Все разбрелись, пожелав спокойного
сна друг другу, и не замедлили им воспользоваться.
Иль помириться их заставить,
Дабы позавтракать втроем,
И после тайно обесславить
Веселой шуткою, враньем.
Sel alia tempora! Удалость
(Как
сон любви, другая шалость)
Проходит с юностью живой.
Как я
сказал, Зарецкий мой,
Под сень черемух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Живет, как истинный мудрец,
Капусту садит, как Гораций,
Разводит уток и гусей
И учит азбуке детей.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался… хижина шатнулась…
И Таня в ужасе проснулась…
Глядит, уж в комнате светло;
В окне сквозь мерзлое стекло
Зари багряный луч играет;
Дверь отворилась. Ольга к ней,
Авроры северной алей
И легче ласточки, влетает;
«Ну, — говорит, —
скажи ж ты мне,
Кого ты видела во
сне...
И дождалась… Открылись очи;
Она
сказала: это он!
Увы! теперь и дни, и ночи,
И жаркий одинокий
сон,
Всё полно им; всё деве милой
Без умолку волшебной силой
Твердит о нем. Докучны ей
И звуки ласковых речей,
И взор заботливой прислуги.
В уныние погружена,
Гостей не слушает она
И проклинает их досуги,
Их неожиданный приезд
И продолжительный присест.
— Нет, батюшка, я уж выспалась, —
сказала она мне (я знал, что она не спала трое суток). — Да и не до
сна теперь, — прибавила она с глубоким вздохом.
— Это я во
сне плакал, maman, —
сказал я, припоминая со всеми подробностями выдуманный
сон и невольно содрогаясь при этой мысли.
Я
сказал ему, что плачу оттого, что видел дурной
сон — будто maman умерла и ее несут хоронить.
— Я сама, — говорила Наталья Савишна, — признаюсь, задремала на кресле, и чулок вывалился у меня из рук. Только слышу я сквозь
сон — часу этак в первом, — что она как будто разговаривает; я открыла глаза, смотрю: она, моя голубушка, сидит на постели, сложила вот этак ручки, а слезы в три ручья так и текут. «Так все кончено?» — только она и
сказала и закрыла лицо руками. Я вскочила, стала спрашивать: «Что с вами?»
— Долго же я спал! —
сказал Тарас, очнувшись, как после трудного хмельного
сна, и стараясь распознать окружавшие его предметы. Страшная слабость одолевала его члены. Едва метались пред ним стены и углы незнакомой светлицы. Наконец заметил он, что пред ним сидел Товкач и, казалось, прислушивался ко всякому его дыханию.
Сон, действительно, как бы лишь ждал этой подачки; он пришел, пошептался с Мери, стоящей у изголовья, и, повинуясь ее улыбке,
сказал вокруг: «Ш-ш-ш».
Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в
сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко
сказала...
— Гм! —
сказал тот, — забыл! Мне еще давеча мерещилось, что ты все еще не в своем… Теперь со сна-то поправился… Право, совсем лучше смотришь. Молодец! Ну да к делу! Вот сейчас припомнишь. Смотри-ка сюда, милый человек.
— Слава богу, это только
сон! —
сказал он, садясь под деревом и глубоко переводя дыхание. — Но что это? Уж не горячка ли во мне начинается: такой безобразный
сон!
Катерина. Да, до завтра! Что во
сне увидишь,
скажи! (Подходит к калитке.)
Борис. Точно я
сон какой вижу! Эта ночь, песни, свидания! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот и я жду чего-то! А чего жду — и не знаю, и вообразить не могу; только бьется сердце, да дрожит каждая жилка. Не могу даже и придумать теперь, что сказать-то ей, дух захватывает, подгибаются колени! Вот какое у меня сердце глупое, раскипится вдруг, ничем не унять. Вот идет.
Скажи ж сама, голубка, мне,
Не мило ль, даже и во
сне,
Себя в краю таком увидеть тихом?
«Ну, братцы, —
сказал Пугачев, — затянем-ка на
сон грядущий мою любимую песенку.
— Добро, —
сказала комендантша, — так и быть, отправим Машу. А меня и во
сне не проси: не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с тобою да искать одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать.
Сказать вам
сон: поймете вы тогда.
Скажи-ка, что глаза ей портить не годится,
И в чтеньи прок-от не велик:
Ей
сна нет от французских книг,
А мне от русских больно спится.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, —
сказала она, — тем более что, говоря по совести, и я согрешила тогда если не кокетством, так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был
сон, не правда ли? А кто же
сны помнит?
— А? что? не по вкусу? — перебил его Базаров. — Нет, брат! Решился все косить — валяй и себя по ногам!.. Однако мы довольно философствовали. «Природа навевает молчание
сна», —
сказал Пушкин.
— Что же, —
сказала бабушка, —
сон твой хорош, — особенно если ты захочешь понять его, как следует.
«Это праздничный день, когда человек находит сам себя», —
сказал он себе, закурив на
сон грядущий последнюю папиросу.
— Я понимаю: ты — умный, тебя раздражает, что я не умею рассказывать. Но — не могу я! Нет же таких слов! Мне теперь кажется, что я видела этот
сон не один раз, а — часто. Еще до рождения видела, —
сказала она, уже улыбаясь. — Даже — до потопа!
— Не надо о покойниках, — попросил Лютов. И, глядя в окно,
сказал: — Я вчера во
сне Одиссея видел, каким он изображен на виньетке к первому изданию «Илиады» Гнедича; распахал Одиссей песок и засевает его солью. У меня, Самгин, отец — солдат, под Севастополем воевал, во французов влюблен, «Илиаду» читает, похваливает: вот как в старину благородно воевали! Да…
«Человек — это система фраз, не более того. Конурки бога, — я глупо
сказал. Глупо. Но еще глупее московский бог в рубахе. И — почему
сны в Орле приятнее
снов в Петербурге? Ясно, что все эти пошлости необходимы людям лишь для того, чтоб каждый мог отличить себя от других. В сущности — это мошенничество».
Бальзаминова. Какой странный
сон! Уж очень прямо; так что-то даже неловко: «Я вас люблю и обожаю»… Хорошо, как так и наяву выдет, а то ведь сны-то больше всё наоборот выходят. Если бы она ему
сказала: «Господин Бальзаминов, я вас не люблю и вашего знакомства не желаю», — это было бы гораздо лучше.
«Вот охота тащиться в жар!» —
сказал он сам себе, зевнул и воротился, лег на диван и заснул тяжелым
сном, как, бывало, сыпал в Гороховой улице, в запыленной комнате, с опущенными шторами.
В
снах тоже появилась своя жизнь: они населились какими-то видениями, образами, с которыми она иногда говорила вслух… они что-то ей рассказывают, но так неясно, что она не поймет, силится говорить с ними, спросить, и тоже говорит что-то непонятное. Только Катя
скажет ей поутру, что она бредила.
Бог знает, где он бродил, что делал целый день, но домой вернулся поздно ночью. Хозяйка первая услыхала стук в ворота и лай собаки и растолкала от
сна Анисью и Захара,
сказав, что барин воротился.
Он три раза перевернулся на диване от этого известия, потом посмотрел в ящик к себе: и у него ничего не было. Стал припоминать, куда их дел, и ничего не припомнил; пошарил на столе рукой, нет ли медных денег, спросил Захара, тот и во
сне не видал. Она пошла к братцу и наивно
сказала, что в доме денег нет.
— Ах, бабушка, как я испугалась! страшный
сон видела! —
сказала она, еще не поздоровавшись. — Как бы не забыть!
— Прелесть —
сон, Марфенька! —
сказал Райский. — Какой грациозный, поэтический! Ты ничего не прибавила?
— Ах, нет, позвольте, я видел отличный
сон, — торопился
сказать Викентьев, — будто я…
— Да, лучше оставим, —
сказала и она решительно, — а я слепо никому и ничему не хочу верить, не хочу! Вы уклоняетесь от объяснений, тогда как я только вижу во
сне и наяву, чтоб между нами не было никакого тумана, недоразумений, чтоб мы узнали друг друга и верили… А я не знаю вас и… не могу верить!
— Точно мочалку во
сне жует, —
сказал он, уходя, про автора и рассмешил надолго Марфеньку.
В последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул еще раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна, Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении, вдруг мелькнул как будто всем им приснившийся, тяжелый полугодовой
сон, все вытерпенные ими муки… Никто не
сказал ни слова. Ни Марфенька, ни муж ее не поняли этого взгляда, — не заметила ничего и толпившаяся невдалеке дворня.
До Веры дошло неосторожное слово — бабушка слегла! Она сбросила с себя одеяло, оттолкнула Наталью Ивановну и хотела идти к ней. Но Райский остановил ее,
сказавши, что Татьяна Марковна погрузилась в крепкий
сон.
— Да это поэтический
сон — я его запишу! —
сказал Райский.
— Да, — перебил он, — и засидевшаяся канарейка, когда отворят клетку, не летит, а боязливо прячется в гнездо. Вы — тоже. Воскресните, кузина, от
сна, бросьте ваших Catherine, madame Basile, [Катрин, мадам Базиль (фр.).] эти выезды — и узнайте другую жизнь. Когда запросит сердце свободы, не справляйтесь, что
скажет кузина…
— В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни
сном, ни духом не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова не
сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?