Неточные совпадения
Знакомый, уютный кабинет Попова был неузнаваем;
исчезли цветы с подоконников, на месте их стояли аптечные склянки с хвостами рецептов, сияла насквозь пронзенная лучом
солнца бутылочка красных чернил, лежали пухлые, как подушки, «дела» в синих обложках; торчал вверх дулом старинный пистолет, перевязанный у курка галстуком белой бумажки.
Мы уехали. Дорогой я видел, как сквозь багровое зарево заката бледно мерцали уже звезды, готовясь вдруг вспыхнуть, лишь только
исчезнет солнце.
С полчаса посидел я у огня. Беспокойство мое
исчезло. Я пошел в палатку, завернулся в одеяло, уснул, а утром проснулся лишь тогда, когда все уже собирались в дорогу.
Солнце только что поднялось из-за горизонта и посылало лучи свои к вершинам гор.
Тогда вокруг
солнца появлялись радужные венцы, но, как только облако проходило мимо, световое явление
исчезало.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на небе видна «звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман
исчез, и только на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода
солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
К вечеру эти облака
исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего
солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда.
С заходом
солнца крупная мошка
исчезла и на ее месте появился мокрец [Мелкая ночная мошка.] — мельчайшие, почти невидимые для глаза насекомые.
Свежесть утра веяла над пробудившимися Сорочинцами. Клубы дыму со всех труб понеслись навстречу показавшемуся
солнцу. Ярмарка зашумела. Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и торговок понесся снова по всему табору — и страшные толки про красную свитку,наведшие такую робость на народ в таинственные часы сумерек,
исчезли с появлением утра.
Мост
исчез,
исчезли позади и сосны Врангелевки, последние грани того мирка, в котором я жил до сих пор. Впереди развертывался простор, неведомый и заманчивый.
Солнце было еще высоко, когда мы подъехали к первой станции, палевому зданию с красной крышей и готической архитектурой.
Солнце склонялось к закату, а наша «тройка» все еще устало месила пыль по проселкам, окруженная зноем и оводами. Казалось, мы толчемся на одном месте. Некованые копыта мягко шлепали по земле; темнело, где-нибудь на дальнем болоте гудел «бугай», в придорожной ржи сонно ударял перепел, и нетопыри пролетали над головами, внезапно появляясь и
исчезая в сумерках.
Писарь сделал Вахрушке выразительный знак, и неизвестный человек
исчез в дверях волости. Мужики все время стояли без шапок, даже когда дроги
исчезли, подняв облако пыли. Они постояли еще несколько времени, погалдели и разбрелись по домам, благо уже
солнце закатилось и с реки потянуло сыростью. Кое-где в избах мелькали огоньки. С ревом и блеяньем прошло стадо, возвращавшееся с поля. Трудовой крестьянский день кончался.
Иногда, на краткое время, являлась откуда-то мать; гордая, строгая, она смотрела на всё холодными серыми глазами, как зимнее
солнце, и быстро
исчезала, не оставляя воспоминаний о себе.
Так делал он, когда просыпался по воскресеньям, после обеда. Но он не вставал, всё таял.
Солнце уже отошло от него, светлые полосы укоротились и лежали только на подоконниках. Весь он потемнел, уже не шевелил пальцами, и пена на губах
исчезла. За теменем и около ушей его торчали три свечи, помахивая золотыми кисточками, освещая лохматые, досиня черные волосы, желтые зайчики дрожали на смуглых щеках, светился кончик острого носа и розовые губы.
Подобно как в мрачную атмосферу, густым туманом отягченную, проникает полуденный
солнца луч, летит от жизненной его жаркости сгущенная парами влага и, разделенная в составе своем, частию, улегчася, стремительно возносится в неизмеримое пространство эфира и частию, удержав в себе одну только тяжесть земных частиц, падает низу стремительно, мрак, присутствовавший повсюду в небытии светозарного шара,
исчезает весь вдруг и, сложив поспешно непроницательной свой покров, улетает на крылех мгновенности, не оставляя по себе ниже знака своего присутствования, — тако при улыбке моей развеялся вид печали, на лицах всего собрания поселившийся; радость проникла сердца всех быстротечно, и не осталося косого вида неудовольствия нигде.
Ты плачешь, произнося «прости»; но воспомни о возвращении твоем, и да
исчезнут слезы твои при сем воображении, яко роса пред лицом
солнца.
Как только поднялись мы на изволок, туман
исчез, и первый луч
солнца проник почти сзади в карету и осветил лицо спящей против меня моей сестрицы.
С приближением
солнца все бледнели и сокращались молнии: они вздрагивали все реже и реже и
исчезли, наконец, затопленные отрезвляющим и несомнительным светом возникавшего дня…
О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами вселенной, даже грусть тебя тешит, даже печаль тебе к лицу, ты самоуверенна и дерзка, ты говоришь: я одна живу — смотрите! а у самой дни бегут и
исчезают без следа и без счета, и все в тебе
исчезает, как воск на
солнце, как снег…
Вдруг — один: I уже со мной нет — не знаю, как и куда она
исчезла. Кругом только эти, атласно лоснящиеся на
солнце шерстью. Я хватаюсь за чье-то горячее, крепкое, вороное плечо...
Ахилла задрожал и, раскрыв глаза, увидал, что он действительно спал, что на дворе уже утро; красный огонь погребальных свеч
исчезает в лучах восходящего
солнца, в комнате душно от нагару, в воздухе несется заунывный благовест, а в двери комнаты громко стучат.
Багряное
солнце, пронизав листву сада, светило в окна снопами острых красных лучей, вся комната была расписана-позолочена пятнами живого света, тихий ветер колебал деревья, эти солнечные пятна трепетали, сливаясь одно с другим,
исчезали и снова текли по полу, по стенам ручьями расплавленного золота.
В проходе между столами лежит маленький кружевной платок. Конечно, его потеряла дама, и она божественно красива — иначе не может быть, иначе нельзя думать в этот тихий день, полный знойного лиризма, день, когда всё будничное и скучное становится невидимым, точно
исчезает от
солнца, стыдясь само себя.
Лик
солнца, бледный и усталый, то появлялся, то
исчезал за облаками.
Первое, что мелькнуло сейчас в моей памяти, — это солнечный мартовский день, снежное полотно, только что покрывшее за ночь площадь, фигура розовой под
солнцем девушки, которая выпрыгнула из кареты и
исчезла вот в этом самом подъезде Малого театра. «Вся радостно сияет! Восходящая звезда!» И это было так давно…
Вот я на Театральной площади, передо мной вышла из кареты девушка, мелькнуло ее улыбающееся личико, розовое на ярком
солнце, и затем она
исчезла в двери Малого театра…
Дернул он из-под колеса, колесо закрутилось, и я увидел привязанную к нему промелькнувшую фигуру человека. Выпрастывая сундук, Вася толкнул идола, и тот во весь свой рост, вдвое выше человеческого, грохнулся. Загрохотало, затрещало ломавшееся дерево, зазвенело где-то внизу под ним разбитое стекло.
Солнце скрылось, полоса живого золота
исчезла, и в полумраке из тучи пыли выполз Вася, таща за собой сундук, сам мохнатый и серый, как сатана, в которого он ткнулся мордой.
Кажется, все замерло, погибло,
исчезло, а между тем где-то там, под саженным слоем снега, таится и теплится жизнь, которая проснется с первым весенним лучом
солнца.
— Послушай, что если душа моя хуже моей наружности? разве я виноват… я ничего не просил у людей кроме хлеба — они прибавили к нему презрение и насмешки… я имел небо, землю и себя, я был богат всеми чувствами… видел
солнце и был доволен… но постепенно всё
исчезло: одна мысль, одно открытие, одна капля яда — берегись этой мысли, Ольга.
Солнце уж не так ярко светило с голубого неба, позже вставало и раньше ложилось; порывистый ветер набегал неизвестно откуда, качал вершинами деревьев и быстро
исчезал, оставив в воздухе холодевшую струю.
Грезы мешаются с действительностью; так недавно еще жил жизнью, совершенно непохожей на эту, что в полубессознательной дремоте все кажется, что вот-вот проснешься, очнешься дома в привычной обстановке, и
исчезнет эта степь, эта голая земля, с колючками вместо травы, это безжалостное
солнце и сухой ветер, эта тысяча странно одетых в белые запыленные рубахи людей, эти ружья в козлах.
Она как
солнце взирает с трона на град столичный, и печальный мрак его
исчезает...
Море спокойно раскинулось до туманного горизонта и тихо плещет своими прозрачными волнами на берег, полный движения. Сияя в блеске
солнца, оно точно улыбалось добродушной улыбкой Гулливера, сознающего, что, если он захочет, одно движение — и работа лилипутов
исчезнет.
Медленно
исчезали дни — утомительно однообразные. Впечатлений почти не было, а работалось с трудом, ибо знойный блеск
солнца, наркотические ароматы парка и задумчивые лунные ночи — всё это возбуждало мечтательную лень.
Алексей Петрович вскочил на ноги и выпрямился во весь рост. Этот довод привел его в восторг. Такого восторга он никогда еще не испытывал ни от жизненного успеха, ни от женской любви. Восторг этот родился в сердце, вырвался из него, хлынул горячей, широкой волной, разлился по всем членам, на мгновенье согрел и оживил закоченевшее несчастное существо. Тысячи колоколов торжественно зазвонили.
Солнце ослепительно вспыхнуло, осветило весь мир и
исчезло…
Солнце уже село, но на дворе душно; пахнет масляной краской, дёгтем, кислой капустой и какой-то гнилью. Из всех окон обоих этажей дома на двор льются песни и брань, иногда чья-нибудь испитая физиономия с минуту рассматривает Орлова, высунувшись из-за косяка, и
исчезает, усмехаясь.
Кроме чаек, в море никого не было. Там, где оно отделялось от неба тонкой полоской песчаного берега, иногда появлялись на этой полоске маленькие черные точки, двигались по ней и
исчезали. А лодки всё не было, хотя уже лучи
солнца падают в море почти отвесно. В это время Мальва бывала уже давно здесь.
Вдали от
солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои…
И жизнь твоя пройдет незрима
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как
исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле…
Все ниже и ниже, кружась, как ястреб над замеченным кустом, и суживая круги, опускалась мысль в глубину; и
солнце погасло, и
исчезла аллея — стукнул дятел, лист проплыл, и
исчезло все; и сам он словно утонул в одном из своих жутких и мучительных полуснов.
Тот, кто обожает высшего, у того гордость
исчезает из сердца так же, как свет костра при свете
солнца. Тот, чье сердце чисто и в ком нет гордости, кто кроток, постоянен и прост, кто смотрит на всякое существо, как на своего друга, и любит каждую душу, как свою, кто одинаково обращается с каждым с нежностью и любовью, кто желает творить добро и оставил тщеславие, — в сердце того человека живет владыка жизни.
Как дым,
исчезнут все сомненья, как восходящее
солнце, возвысится душа твоя во свете, и посрамленный враг убежит…
Счастье и несчастье
исчезают: мы уже более не индивидуум, — он забыт, — а только чистый субъект познания; мы существуем уже только как единое око мироздания, всякое различие индивидуальности уничтожается до того, что становится безразлично, принадлежит ли созерцающее око могущественному владыке или угнетенному нищему, смотрим ли мы на заходящее
солнце из темницы или из дворца».
«После того, как луч
солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением,
исчез», — графиня-мать, между прочим, говорит со вздохом...
Устанавливая походную метеорологическую станцию, я обратил внимание на быстрое падение барометра. Надо было ожидать сильного шквала, признаки которого были уже налицо. Тучи спустились совсем низко и, казалось, бежали над самой водой. Горизонт
исчез, море приняло грязножелтую окраску, волны пенились и неистово бились о берег, вздымая водяную пыль. Вдруг завеса туч разом разорвалась. На короткое время показался неясный диск
солнца.
Был прекрасный августовский вечер.
Солнце, окаймленное золотым фоном, слегка подернутое пурпуром, стояло над западным горизонтом, готовое опуститься за далекие курганы. В садах уже
исчезли тени и полутени, воздух стал сер, но на верхушках деревьев играла еще позолота… Было тепло. Недавно шел дождь и еще более освежил и без того свежий, прозрачный, ароматный воздух.
Мы так увлеклись охотой, что и не заметили, как
исчезло солнце и серый холодный сумрак спустился на землю. Вверху сквозь просветы между ветвями деревьев виднелось небо в тучах.
Добровольцы
исчезли, — без шума, без грома
исчезли, растаяли неслышно, как туман под
солнцем.
Туман уже совершенно поднялся и, принимая формы облаков, постепенно
исчезал в темно-голубой синеве неба; открывшееся
солнце ярко светило и бросало веселые отблески на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея. В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе с теплом весеннего
солнца; тысячи различных теней и цветов мешались в сухих листьях леса, и на торной глянцевитой дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
Солнечные пятна были на полу, потом перешли на прилавок, на стену и совсем
исчезли; значит,
солнце уже склонилось за полдень.
Прочь печаль, сомненья, слезы, —
Прояснилось
солнце вновь!
Снова — грезы, грезы, грезы,
Снова прежняя любовь!
Га, судьба! В тоске рыдая,
Я молился, жизнь кляня,
Чтоб опять любовь былая
Воротилась для меня.
Ты смеялась надо мною, —
Проклял я тебя тогда,
И отбил себе я с бою
То, что ты мне отняла.
Ну, смотри же: с прежней лаской
Смотрит взор тот на меня!
Все
исчезло вздорной сказкой, —
Все!.. Ура… Она моя!
Само небо казалось красным, и можно было подумать, что во вселенной произошла какая-то катастрофа, какая-то странная перемена и исчезновение цветов:
исчезли голубой и зеленый и другие привычные и тихие цвета, а
солнце загорелось красным бенгальским огнем.