Неточные совпадения
— Коли всем миром велено:
«Бей!» — стало, есть за что! —
Прикрикнул Влас на странников. —
Не ветрогоны тисковцы,
Давно ли там десятого
Пороли?.. Не до шуток им.
Гнусь-человек! — Не бить его,
Так уж кого и бить?
Не нам одним наказано:
От Тискова по Волге-то
Тут деревень четырнадцать, —
Чай, через все четырнадцать
Прогнали,
как сквозь строй...
С большущей сивой гривою,
Чай, двадцать лет не стриженной,
С большущей бородой,
Дед на медведя смахивал,
Особенно
как из лесу,
Согнувшись, выходил.
Проснувшийся обыватель мог видеть,
как градоначальник сидит,
согнувшись, за письменным столом и все что-то скребет пером…
— Насажена неладно, рукоятка высока, вишь, ему
сгибаться как, — сказал один.
Ему и в голову не приходило подумать, чтобы разобрать все подробности состояния больного, подумать о том,
как лежало там, под одеялом, это тело,
как,
сгибаясь, уложены были эти исхудалые голени, кострецы, спина и нельзя ли как-нибудь лучше уложить их, сделать что-нибудь, чтобы было хоть не лучше, но менее дурно.
Они медленно двигались по неровному низу луга, где была старая запруда. Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной белой рубахе,
согнувшись, махавший косой; тут был молодой малый Васька, бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит, по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не
сгибаясь, шел передом,
как бы играя косой, срезывая свой широкий ряд.
Маленький лейб-гусар в узких рейтузах ехал галопом,
согнувшись,
как кот, на крупу, из желания подражать Англичанам.
Когда он опустился на скамью, то прямой стан его
согнулся,
как будто у него в спине не было ни одной косточки; положение всего его тела изобразило какую-то нервическую слабость; он сидел,
как сидит Бальзакова тридцатилетняя кокетка на своих пуховых креслах после утомительного бала.
В суровом молчании,
как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики,
сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов.
Порфирий вышел, как-то
согнувшись и
как бы избегая глядеть на Раскольникова. Раскольников подошел к окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно вышел и сам из комнаты.
О чем? о Чацком, что ли?
Чего сомнительно? Я первый, я открыл!
Давно дивлюсь я,
как никто его не свяжет!
Попробуй о властях, и нивесть что наскажет!
Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,
Хоть пред монаршиим лицом,
Так назовет он подлецом!..
Как тот и славился, чья чаще
гнулась шея...
Но в этот вечер они смотрели на него с вожделением,
как смотрят любители вкусно поесть на редкое блюдо. Они слушали его рассказ с таким безмолвным напряжением внимания, точно он столичный профессор, который читает лекцию в глухом провинциальном городе обывателям, давно стосковавшимся о необыкновенном. В комнате было тесно, немножко жарко, в полумраке сидели
согнувшись покорные люди, и было очень хорошо сознавать, что вчерашний день — уже история.
Пушки замолчали. Серенькое небо украсилось двумя заревами, одно — там, где спускалось солнце, другое — в стороне Пресни.
Как всегда под вечер, кружилась стая галок и ворон. Из переулка вырвалась лошадь, — в санках сидел
согнувшись Лютов.
— Не совсем обошла, некоторые — касаются, — сказала Марина, выговорив слово «касаются» с явной иронией, а Самгин подумал, что все, что она говорит, рассчитано ею до мелочей, взвешено. Кормилицыну она показывает, что на собрании убогих людей она такая же гостья,
как и он. Когда писатель и Лидия одевались в магазине, она сказала Самгину, что довезет его домой, потом пошепталась о чем-то с Захарием, который услужливо
согнулся перед нею.
Он тряхнул головою,
как бы пробуя согнуть короткую шею, но шея не
согнулась. Тогда, опустив глаза, он прибавил со вздохом...
Таисья тоже встала, но пошатнулась, снова опустилась на стул, а с него мягко свалилась на пол. Два-три голоса негромко ахнули, многие «взыскующие града» привстали со стульев, Захарий
согнулся прямым углом, легко,
как подушку, взял Таисью на руки, понес к двери; его встретил возглас...
Кочегар остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал грудью на снег, упал не
сгибаясь,
как доска, и тут, приподняв голову, ударяя шапкой по снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл лицо в снег.
Климу стало неловко. От выпитой водки и странных стихов дьякона он вдруг почувствовал прилив грусти: прозрачная и легкая,
как синий воздух солнечного дня поздней осени, она, не отягощая, вызывала желание говорить всем приятные слова. Он и говорил, стоя с рюмкой в руках против дьякона, который,
согнувшись, смотрел под ноги ему.
Только что прошел обильный дождь, холодный ветер, предвестник осени, гнал клочья черных облаков, среди них ныряла ущербленная луна, освещая на секунды мостовую, жирно блестел булыжник, тускло, точно оловянные, поблескивали стекла окон, и все вокруг
как будто подмигивало. Самгина обогнали два человека, один из них шел точно в хомуте, на плече его сверкала медная труба — бас, другой,
согнувшись, сунув руки в карманы, прижимал под мышкой маленький черный ящик, толкнув Самгина, он пробормотал...
—
Как глупо,
как отчаянно глупо! — почти вслух пробормотал он,
согнувшись, схватив голову руками и раскачиваясь. — Что же будет?
Клим видел, что Макаров,
согнувшись, следит за ногами учителя так,
как будто ждет, когда Томилин споткнется. Ждет нетерпеливо. Требовательно и громко ставит вопросы, точно желая разбудить уснувшего, но ответов не получает.
«Я не первый раз вижу,
как убивают», — напомнил он себе, но это не помогло, и,
согнувшись над столом, он глотал остывший, противный чай, слушая пониженные голоса.
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и
согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно,
как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она шла по двору или гуляла в саду с книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других людей, тень влеклась за нею,
как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
Но Иноков, сидя в облаке дыма, прислонился виском к стеклу и смотрел в окно. Офицер
согнулся, чихнул под стол, поправил очки, вытер нос и бороду платком и, вынув из портфеля пачку бланков, начал не торопясь писать. В этой его неторопливости, в небрежности заученных движений было что-то обидное, но и успокаивающее,
как будто он считал обыск делом несерьезным.
Он сейчас же понял, что сказал это не так,
как следовало, не теми словами. Маргарита, надевая новые ботинки, сидела
согнувшись, спиною к нему. Она ответила не сразу и спокойно...
— Конечно. Такая бойкая цыганочка. Что…
как она живет? Хочет быть актрисой? Это настоящее женское дело, — закончил он, усмехаясь в лицо Клима, и посмотрел в сторону Спивак; она,
согнувшись над клавиатурой через плечо мужа, спрашивала Марину...
Повар, прижав голову к левому плечу и высунув язык, не
гнулся, ноги его были плотно сжаты; казалось, что у него одна нога, она стучала по ступеням твердо,
как нога живого, и ею он упирался, не желая спуститься вниз.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже
как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и
согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Но близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим;
гнутся шведы.
О, славный час! о, славный вид!
Еще напор — и враг бежит.
И следом конница пустилась,
Убийством тупятся мечи,
И падшими вся степь покрылась,
Как роем черной саранчи.
Но под этой неподвижностью таилась зоркость, чуткость и тревожность,
какая заметна иногда в лежащей, по-видимому покойно и беззаботно, собаке. Лапы сложены вместе, на лапах покоится спящая морда, хребет
согнулся в тяжелое, ленивое кольцо: спит совсем, только одно веко все дрожит, и из-за него чуть-чуть сквозит черный глаз. А пошевелись кто-нибудь около, дунь ветерок, хлопни дверь, покажись чужое лицо — эти беспечно разбросанные члены мгновенно сжимаются, вся фигура полна огня, бодрости, лает, скачет…
Привалов видел,
как постепенно черновая болванка, имевшая форму длинного кирпича, проходила через ряд валов, пока не превратилась в длинную тонкую полосу, которая
гнулась под собственной тяжестью и рассыпала кругом тысячи блестящих искр.
Доктор выходил из избы опять уже закутанный в шубу и с фуражкой на голове. Лицо его было почти сердитое и брезгливое,
как будто он все боялся обо что-то запачкаться. Мельком окинул он глазами сени и при этом строго глянул на Алешу и Колю. Алеша махнул из дверей кучеру, и карета, привезшая доктора, подъехала к выходным дверям. Штабс-капитан стремительно выскочил вслед за доктором и,
согнувшись, почти извиваясь пред ним, остановил его для последнего слова. Лицо бедняка было убитое, взгляд испуганный...
Одно не понравилось было дамам: он все как-то изгибался спиной, особенно в начале речи, не то что кланяясь, а
как бы стремясь и летя к своим слушателям, причем нагибался именно
как бы половиной своей длинной спины,
как будто в середине этой длинной и тонкой спины его был устроен такой шалнер, так что она могла
сгибаться чуть не под прямым углом.
Но уже доктор входил — важная фигура в медвежьей шубе, с длинными темными бакенбардами и с глянцевито выбритым подбородком. Ступив через порог, он вдруг остановился,
как бы опешив: ему, верно, показалось, что он не туда зашел: «Что это? Где я?» — пробормотал он, не скидая с плеч шубы и не снимая котиковой фуражки с котиковым же козырьком с своей головы. Толпа, бедность комнаты, развешанное в углу на веревке белье сбили его с толку. Штабс-капитан
согнулся перед ним в три погибели.
Слышим мы: ходит, доски под ним так и
гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу
как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то [«Дворцом» называется у нас место, по которому вода бежит на колесо.
Я поднял его, посадил и стал расспрашивать,
как могло случиться, что он оказался между мной и кабанами. Оказалось, что кабанов он заметил со мной одновременно. Прирожденная охотничья страсть тотчас в нем заговорила. Он вскочил и бросился за животными. А так
как я двигался по круговой тропе, а дикие свиньи шли прямо, то, следуя за ними, Дерсу скоро обогнал меня. Куртка его по цвету удивительно подходила к цвету шерсти кабана. Дерсу в это время пробирался по чаще
согнувшись. Я принял его за зверя и выстрелил.
— Ахти, Егоровна, — сказал дьячок, — да
как у Григорья-то язык повернулся; я скорее соглашусь, кажется, лаять на владыку, чем косо взглянуть на Кирила Петровича.
Как увидишь его, страх и трепет, и краплет пот, а спина-то сама так и
гнется, так и
гнется…
Ноги он ставил так,
как будто они у него вовсе не
сгибались в коленях, руки скруглил, так что они казались двумя калачами, голову вздернул кверху и глядел на нас с величайшим презрением через плечо, очевидно, гордясь недавно надетым новым костюмом и, может быть, подражая манерам кого-нибудь из старшей ливрейной дворни.
Самая же гроза не была виновата. Ей так полагалось по законам природы. Бесправная и безответная среда только
гнулась,
как под налетом вихря.
— Совсем несчастный! Чуть-чуть бы по-другому судьба сложилась, и он бы другой был. Такие люди не умеют
гнуться, а прямо ломаются. Тогда много греха на душу взял старик Михей Зотыч, когда насильно женил его на Серафиме. Прежде-то всегда так делали, а по нынешним временам говорят, что свои глаза есть. Михей-то Зотыч думал лучше сделать, чтобы Галактион не сделал так,
как брат Емельян, а оно вон что вышло.
Иногда он, стоя в окне,
как в раме, спрятав руки за спину, смотрел прямо на крышу, но меня
как будто не видел, и это очень обижало. Вдруг отскакивал к столу и,
согнувшись вдвое, рылся на нем.
Накалит солнышко затылок-то, голова,
как чугун, кипит, а ты,
согнувшись в три погибели, — косточки скрипят, — идешь да идешь, и пути не видать, глаза потом залило, а душа-то плачется, а слеза-то катится, — эхма, Олеша, помалкивай!
Саша встал, расстегнул штаны, спустил их до колен и, поддерживая руками,
согнувшись, спотыкаясь, пошел к скамье. Смотреть,
как он идет, было нехорошо, у меня тоже дрожали ноги.
И вдруг,
согнувшись, над лопатой, он замолчал, замер; я присмотрелся к нему — из его маленьких, умных,
как у собаки, глаз часто падали на землю мелкие слезы.
Бывало — зайдет солнце, прольются в небесах огненные реки и — сгорят, ниспадет на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком, опускаются сытые солнцем листья,
гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми,
как музыка, — и музыка плывет издали, с поля: играют зорю в лагерях.
Слова «претерпевший до конца спасется» не значат, что нужно стремиться к страданию, страдать
как можно больше, а значат, что нужно иметь
как можно большую силу сопротивления, принимать мужественно удары мирового зла, вынести все до конца и не
согнуться, не погибнуть.
Женщины,
согнувшись под тяжестью узлов и котомок, плетутся по шоссе, вялые, еще не пришедшие в себя от морской болезни, а за ними,
как на ярмарке за комедиантами, идут целые толпы баб, мужиков, ребятишек и лиц, причастных к канцеляриям.
Если она сжата каменьями, то
гнется узкою лентою; если катится с плиты, то падает широким занавесом; если же поверхность горы не камениста и не крута, то вода выроет себе постоянное небольшое русло — и
как все живо, зелено и весело вокруг него!
Все устремили взгляды на Птицына, читавшего письмо. Общее любопытство получило новый и чрезвычайный толчок. Фердыщенку не сиделось; Рогожин смотрел в недоумении и в ужасном беспокойстве переводил взгляды то на князя, то на Птицына. Дарья Алексеевна в ожидании была
как на иголках. Даже Лебедев не утерпел, вышел из своего угла, и,
согнувшись в три погибели, стал заглядывать в письмо чрез плечо Птицына, с видом человека, опасающегося, что ему сейчас дадут за это колотушку.