Неточные совпадения
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат в то время не был известен; ошибку эту, впрочем, можно объяснить тем, что
события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько
лет спустя.
Ассоль было уже пять
лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия [Ревостишия — словообразование А.С. Грина.]. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло
событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь.
— Московские
события пятого
года я хорошо знаю, но у меня по этому поводу есть свое мнение, и — будучи высказано мною сейчас, — оно отвело бы нас далеко в сторону от избранной мною темы.
— О
событии этом составлен протокол и подписан всеми, кто видел его. У нас оно опубликовано в «Историческом и статистическом журнале» за 1815
год.
— Екатерина Великая скончалась в тысяча семьсот девяносто шестом
году, — вспоминал дядя Хрисанф; Самгину было ясно, что москвич верит в возможность каких-то великих
событий, и ясно было, что это — вера многих тысяч людей. Он тоже чувствовал себя способным поверить: завтра явится необыкновенный и, может быть, грозный человек, которого Россия ожидает целое столетие и который, быть может, окажется в силе сказать духовно растрепанным, распущенным людям...
«Мне уже скоро сорок
лет. Это — более чем половина жизни. С детства за мною признавались исключительные способности. Всю жизнь я испытываю священную неудовлетворенность
событиями, людями, самим собою. Эта неудовлетворенность может быть только признаком большой духовной силы».
—
События конца японской войны и 5–7-го
годов показали нам, что мы живем на вулкане, да-да, на вулкане-с!
Если исключить деревянный скрип и стук газеток «Союза русского народа», не заметно было, чтоб провинция, пережив
события 905–7
годов, в чем-то изменилась, хотя, пожалуй, можно было отметить, что у людей еще более окрепло сознание их права обильно и разнообразно кушать.
Истекшие
годы не внесли в жизнь Клима
событий, особенно глубоко волновавших его.
В конце зимы он поехал в Москву, выиграл в судебной палате процесс, довольный собою отправился обедать в гостиницу и, сидя там, вспомнил, что не прошло еще двух
лет с того дня, когда он сидел в этом же зале с Лютовым и Алиной, слушая, как Шаляпин поет «Дубинушку». И еще раз показалось невероятным, что такое множество
событий и впечатлений уложилось в отрезок времени — столь ничтожный.
От этих людей Самгин знал, что в городе его считают «столичной штучкой», гордецом и нелюдимом, у которого есть причины жить одиноко, подозревают в нем человека убеждений крайних и, напуганные
событиями пятого
года, не стремятся к более близкому знакомству с человеком из бунтовавшей Москвы.
Для него имел значение тот факт, что празднование трехсотлетнего юбилея царствующей династии в столицах прошло более чем скромно, праздновала провинция, наиболее активная участница
событий 1613
года, — Ярославль, Кострома, Нижний Новгород.
Невольное участие в
событиях 905
года привило ему скептическое отношение к силе масс.
— Удивляюсь, как вас занесло в такое захолустье, — говорил он, рассматривая книги в шкафе. — Тут даже прокурор до того одичал, что Верхарна с Ведекиндом смешивает. Погибает от диабета. Губернатор уверен, что Короленко — родоначальник всех
событий девятьсот пятого
года. Директриса гимназии доказывает, что граммофон и кинематограф утверждают веру в привидения, в загробную жизнь и вообще — в чертовщину.
Она вздыхала, но воротить прежнего не желала, а хотела бы только, чтоб это
событие отодвинулось
лет за десять назад, превратилось бы каким-нибудь чудом в давно прошедшее и забылось совсем.
Я записываю лишь
события, уклоняясь всеми силами от всего постороннего, а главное — от литературных красот; литератор пишет тридцать
лет и в конце совсем не знает, для чего он писал столько
лет.
Какое-то подавляющее величие чувствовалось в этой степной философии, созданной тысячелетиями и красноречиво иллюстрированной
событиями последних двухсот
лет.
Традиционные идеи, десятки
лет у нас господствующие, совершенно не пригодны для размеров разыгравшихся в мире
событий.
Выждал я время и раз в большом обществе удалось мне вдруг «соперника» моего оскорбить будто бы из-за самой посторонней причины, подсмеяться над одним мнением его об одном важном тогда
событии — в двадцать шестом
году дело было — и подсмеяться, говорили люди, удалось остроумно и ловко.
Положим, что другие порядочные люди переживали не точно такие
события, как рассказываемое мною; ведь в этом нет решительно никакой ни крайности, ни прелести, чтобы все жены и мужья расходились, ведь вовсе не каждая порядочная женщина чувствует страстную любовь к приятелю мужа, не каждый порядочный человек борется со страстью к замужней женщине, да еще целые три
года, и тоже не всякий бывает принужден застрелиться на мосту или (по словам проницательного читателя) так неизвестно куда пропасть из гостиницы.
А покамест в скучном досуге, на который меня осудили
события, не находя в себе ни сил, ни свежести на новый труд, записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их дарю тебе. Для тебя они имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников, на которых мы встречаем знакомые имена. [Писано в 1853
году. (Прим. А. И. Герцена.)]
Теперь я привык к этим мыслям, они уже не пугают меня. Но в конце 1849
года я был ошеломлен ими, и, несмотря на то что каждое
событие, каждая встреча, каждое столкновение, лицо — наперерыв обрывали последние зеленые листья, я еще упрямо и судорожно искал выхода.
Ваше прошедшее, Рим 1848 и 1849
годов, обязывает вас гордо нести великое вдовство до тех пор, пока
события снова позовут предупредившего их бойца.
Я догадывался, каков должен был быть этот взгляд; рассказывая мне
года через три после
события эту историю, глаза Цехановича горели, и жилы налились у него на лбу и на перекошенной шее его.
…А между тем я тогда едва начинал приходить в себя, оправляться после ряда страшных
событий, несчастий, ошибок. История последних
годов моей жизни представлялась мне яснее и яснее, и я с ужасом видел, что ни один человек, кроме меня, не знает ее и что с моей смертью умрет истина.
Жаль, очень жаль нам было Матвея. Матвей в нашей небольшой семье играл такую близкую роль, был так тесно связан со всеми главными
событиями ее последних пяти
лет и так искренно любил нас, что потеря его не могла легко пройти.
К чрезвычайным
событиям нашего курса, продолжавшегося четыре
года (потому что во время холеры университет был закрыт целый семестр), — принадлежит сама холера, приезд Гумбольдта и посещение Уварова.
Жизнь… жизни, народы, революции, любимейшие головы возникали, менялись и исчезали между Воробьевыми горами и Примроз-Гилем; след их уже почти заметен беспощадным вихрем
событий. Все изменилось вокруг: Темза течет вместо Москвы-реки, и чужое племя около… и нет нам больше дороги на родину… одна мечта двух мальчиков — одного 13
лет, другого 14 — уцелела!
Так я оставил поле битвы и уехал из России Обе стороны высказались еще раз, [Статья К. Кавелина и ответ Ю. Самарина. Об них в «Dévelop. des idées revolut.» (Прим. А. И. Герцена.)] и все вопросы переставились громадными
событиями 1848
года.
Я еще застал людей, у которых в живой памяти были
события 1812
года и которые рассказами своими глубоко волновали мое молодое чувство.
Пробыв четыре
года после этого замечательного для него
события, он готовился выступить вместе с полком из Могилевской губернии в Великороссию, как получил письмо такого содержания...
Для философа было слишком много
событий: я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три
года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири, был выслан из своей родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании.
За эти тяжелые
годы (1940–46
годы) произошло много значительных внешних и внутренних
событий.
В 1875
году начались
события на Балканах: восстала Герцеговина.
Это столкновение сразу стало гимназическим
событием. Матери я ничего не говорил, чтобы не огорчать ее, но чувствовал, что дело может стать серьезным. Вечером ко мне пришел один из товарищей, старший
годами, с которым мы были очень близки. Это был превосходный малый, туговатый на ученье, но с большим житейским смыслом. Он сел на кровати и, печально помотав головой, сказал...
Доносились уже слухи о каких-то
событиях в Варшаве, потом в Вильне (где уже в 1861
году происходили довольно серьезные демонстрации).
Одного из таких старых дубов человеческого леса я видел в Гарном Луге в лице Погорельского. Он жил сознательною жизнью в семидесятых и восьмидесятых
годах XVIII века. Если бы я сам тогда был умнее и любопытнее, то мог бы теперь людям двадцатого века рассказать со слов очевидца
события времен упадка Польши за полтора столетия назад.
В сентябре 1861
года город был поражен неожиданным
событием. Утром на главной городской площади, у костела бернардинов, в пространстве, огражденном небольшим палисадником, публика, собравшаяся на базар, с удивлением увидела огромный черный крест с траурно — белой каймой по углам, с гирляндой живых цветов и надписью: «В память поляков, замученных в Варшаве». Крест был высотою около пяти аршин и стоял у самой полицейской будки.
Прошел
год, другой. Толки шли все шире. В тихую жизнь как бы вонзилась какая-то заноза, порождавшая смутную тревогу и окрашивавшая особенным оттенком все
события. А тут случилось знамение: гром ударил в «старую фигуру».
В собственном смысле
событий за эти пять
лет не случилось.
Лет за десять до описываемых
событий дядя Максим был известен за самого опасного забияку не только в окрестностях его имения, но даже в Киеве «на Контрактах» [«Контракты» — местное название некогда славной киевской ярмарки.].
…Все прочее старое по-старому — в доказательство этой истины мне 4-го числа минет 50
лет. Прошу не шутить. Это дело не шуточное. Доживаю, однако, до замечательного времени. Правда, никакой политик не предугадает, что из всего этого будет, но нельзя не сознаться, что быстрота
событий изумительная… Я как будто предчувствовал, выписал «Journal des Débats» [Французская политическая газета.] вместо всех русских литературных изданий…
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812
года. Эти
события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита.
Тебя крепко обниму, добрый мой Матюшкин. Мильон
лет мы не видались. Вряд ли и увидимся. Будем хоть изредка пересылаться весточкой. Отрадно обмануть расстояние — отрадно быть близко и вдалеке. — Часто гляжу на твой портрет — тут мысли перебегают все десятки
лет нашей разлуки. Annette мне недавно писала, как ты с ней ходил по царскому саду; читая, мне казалось, что ты ей рассказывал вчерашние
события, а это рассказы лицейской нашей жизни, которая довольно давно уже прошла.
Лихонин не учитывал того, что она с ее детской душой, жаждущей вымысла, легко освоилась бы с историческими
событиями по разным смешным и героически-трогательным анекдотам, а он, привыкший натаскивать к экзаменам и репетировать гимназистов четвертого или пятого класса, морил ее именами и
годами.
Более уже тридцати
лет прошло после этого
события, а между тем, какое бы горе или счастье ни посещало Вихрова, искаженное лицо солдата хоть на минуту да промелькнет перед его глазами.
В нынешнее
лето одно
событие еще более распалило в Паше охотничий жар… Однажды вечером он увидел, что скотница целый час стоит у ворот в поле и зычным голосом кричит: «Буренушка, Буренушка!..»
Мать слышала его слова точно сквозь сон, память строила перед нею длинный ряд
событий, пережитых за последние
годы, и, пересматривая их, она повсюду видела себя. Раньше жизнь создавалась где-то вдали, неизвестно кем и для чего, а вот теперь многое делается на ее глазах, с ее помощью. И это вызывало у нее спутанное чувство недоверия к себе и довольства собой, недоумения и тихой грусти…
Может быть, зимой, когда сосчитаны барыши, эти последние и сознают себя добрыми буржуа, но
летом они, наравне с самым последним кельнером, продают душу наезжему человеку и не имеют иного критериума для оценки вещей и людей, кроме того, сколько то или другое
событие, тот или другой"гость"бросят им лишних пфеннигов в карман.
— Как пошли они, в позапрошлом
лете, по домам шарить, так, верите ли, душа со стыда сгорела! — говорил мне Блохин, рассказывая, как петербургские"
события"11 отразились в районе вышневолоцко-весьёгонских палестин.