Наконец мы стали приближаться к Витиму. С N-ской станции выехали мы светлым, сверкающим,
снежным утром. Вся природа как будто застыла, умерла под своим холодным, но поразительно роскошным нарядом. Среди дня солнце светило ярко, и его косые лучи были густы и желты… Продираясь сквозь чащу светового бора, они играли кое-где на стволах, на ветвях, выхватывая их из белого, одноцветного и сверкающего сумрака.
Неточные совпадения
Приятная дрожь охватит всего, когда в такое
утро выйдешь из теплой комнаты на улицу, а там заскрипят полозья, замелькает по сторонам бесконечная
снежная поляна; в небе чуть-чуть мигают звездочки, позванивает колокольчик под дугой…
С
утра погода хмурилась. Воздух был наполнен
снежной пылью. С восходом солнца поднялся ветер, который к полудню сделался порывистым и сильным. По реке кружились
снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали в одну сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь из стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
Мне случалось не раз, бродя рано по
утрам, попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега; в первый раз я был даже испуган: несколько десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно, поднялись вверх столбом и осыпали меня
снежною пылью, которую они подняли снизу и еще более стряхнули сверху, задев крыльями за ветви дерев, напудренных инеем.
Съев из последних денег селянку и расстегай, я бодро и весело ранним
утром зашагал первые версты. Солнце слепило глаза отблесками бриллиантиков бесконечной
снежной поляны, сверкало на обындевевших ветках берез большака, нога скользила по хрустевшему вчерашнему снегу, который крепко замел след полозьев. Руки приходилось греть в карманах для того, чтобы теплой ладонью время от времени согревать мерзнувшие уши. Подхожу к деревне; обрадовался, увидев приветливую елку над новым домом на краю деревни.
Но Янсон уже замолчал. И опять его посадили в ту камеру, в которой он уже сидел месяц и к которой успел привыкнуть, как привыкал ко всему: к побоям, к водке, к унылому
снежному полю, усеянному круглыми бугорками, как кладбище. И теперь ему даже весело стало, когда он увидел свою кровать, свое окно с решеткой, и ему дали поесть — с
утра он ничего не ел. Неприятно было только то, что произошло на суде, но думать об этом он не мог, не умел. И смерти через повешение не представлял совсем.
Это было несколько дней назад, на дороге между двумя станками. Был серый, неприятный день с холодным пасмурным небом и пронизывающим ветром, наметавшим кое-где сугробы сухого снега и свистевшим в обнаженных придорожных кустах и деревьях. Мы ехали с раннего
утра и уже устали от холода, пустынного ветра и пестрого мелькания
снежных пятен и обнаженных скал.
К
утру красно-огненным шаром выкатилось на проясневшее небо солнышко и ярко осветило белую
снежную пелену.
Едва северо-восток небосклона зардел тонкой розовой полосой, как пятеро пожилых, но еще крепких и бодрых трудников с лопатами на плечах пришли в обитель с конного двора, стоявшего за околицей, и начали расчищать
снежные сугробы, нанесенные за ночь едва стихшею под
утро метелью.
Месяц уже побледнел при наступлении
утра и, тусклый, отразившись в воде, колыхался в ней, как одинокая лодочка.
Снежные хлопья налипли на ветвях деревьев, и широкое серебряное поле сквозь чащу леса открывалось взору обширной панорамой. Заря играла уже на востоке бледно-розовыми облаками и снежинки еще кое-где порхали и кружились в воздухе белыми мотыльками.
Но
утро отрясает уже свои белокурые кудри из-за
снежного подзора; начинает светать…
Был очень редкий в Петербурге холодный январский вечер 1890 года. За окнами завывал ветер и крутил крупные
снежные хлопья, покрывшие уже с
утра весь город белым саваном, несмотря на энергичную за целый день работу дворников.
Месяц уже побледнел при наступлении
утра и, тусклый, отразившись в воде, колыхался в ней, как одинокая лодочка.
Снежные хлопья налипли на ветвях дерев, и широкое серебряное поле сквозь чащу леса открылось взору обширной панорамой. Заря играла уже на востоке бледно-розовыми облаками, и снежинки еще кое-где порхали и кружились в воздухе белыми мотыльками.
Опозоренная, измученная, волоча кое-как за собою пожитки, которые только могла укласть в огромный узел, боясь в полуночные часы попасть на зубок нечистому, увязая не раз в сугробы
снежные, она не раз вычитывала с ужасом: «Батюшки, мои светы! вынеси, самсонова сила, легкое перо!..» Наконец, полумертвая, она дотащилась едва к
утру до жилища Липмана.