Неточные совпадения
Я был тогда совсем маленький мальчик, еще даже не учившийся в пансионе, но простота, с которой отец предложил вопрос, и его глубокая вдумчивость заразили меня. И пока он ходил, я тоже сидел и проверял свои мысли… Из этого ничего не вышло, но и впоследствии я старался не раз уловить те бесформенные движения и
смутные образы слов, которые проходят, как тени, на заднем фоне сознания, не облекаясь окончательно в определенные
формы.
Тьма и молчание… Какие-то
смутные призраки пытаются еще возродиться из глубокого мрака, но они не имеют уже ни
формы, ни тона, ни цвета… Только где-то далеко внизу зазвенели переливы гаммы, пестрыми рядами прорезали тьму и тоже скатились в пространство.
Находившись, по обязанности, в частом соприкосновении с этим темным и безотрадным миром, в котором, кажется, самая идея надежды и примирения утратила всякое право на существование, я никогда не мог свыкнуться с ним, никогда не мог преодолеть этот
смутный трепет, который, как сырой осенний туман, проникает человека до костей, как только хоть издали послышится глухое и мерное позвякиванье железных оков, беспрерывно раздающееся в длинных и темных коридорах замка Атмосфера арестантских камор, несмотря на частое освежение, тяжела и удушлива; серовато-желтые лица заключенников кажутся суровыми и непреклонными, хотя, в сущности, они по большей части выражают только тупость и равнодушие; однообразие и узкость
форм, в которые насильственно втиснута здесь жизнь, давит и томит душу.
Собственно говоря, он любил в ней не искусство, не
формы, в которых она выражается (симфонии и сонаты, даже оперы наводили на него уныние), а ее стихию: любил те
смутные и сладкие, беспредметные и всеобъемлющие ощущения, которые возбуждаются в душе сочетанием и переливами звуков.
Евсей взглянул на него, но увидел перед собой какое-то
смутное пятно без
формы.
Края облаков горели пурпуром и золотом, остальная масса синела той
смутной синевой, в которой только угадываются, то развертываясь, то утопая, какие-то
формы…
Свободного времени у меня было много. Лекции еще не начинались. Физическая усталость от летних практических работ прошла, и я не знал порой, куда мне деваться от этой прекрасной осени, от своего досуга и от того
смутного, приятного и вместе томительного ощущения, которое искало
формы, тревожило и гнало куда-то, к неведомым опытам и приключениям.
Психология народных обрядов коренится в религиозном миросозерцании. Заклинающий человек властен над природой, она служит только ему; оттого он сам чувствует себя богом. Это подтверждается массой фактов, собранных о людях-богах. Состояние сознания заклинающего природу, по словам Е. В. Аничкова, еще не религия, но то
смутное мировоззрение, в котором таились уже зачатки религии. Заклинание — это древнейшая
форма религиозного сознания. [Там же, стр. 38–39]
Триипостасность присутствует в человеческом духе не только как его основа, но и внутренняя
форма бытия,
смутное искание и жажда.
В материализме, именно в той первоначальной его
форме, которая носит название гилозоизма, неправильное философское выражение дается правильному чувствованию материи, как зачинающего и плодоносящего, окачествованного начала, материализм есть
смутный лепет о софийной насыщенности земли, и этим живым чувством земли («материи») он выгодно отличается от идеализма, для которого материя есть незаконнорожденное понятие о ничто, или трансцендентальная χώρα, или убыль бытия, бытийный минус.
Одинаково, и по Платону и по Аристотелю, все произрастает, в небесном архетипе имея свою энтелехию и внутренний закон бытия, как
смутное влечение, или искание своей собственной
формы: κινεϊ ως έρώμενον, по слову Аристотеля.
Андреев мне говорил, что первый замысел, первый
смутный облик нового произведения возникает у него нередко в звуковой
форме. Например, им замышлена была пьеса «Революция», Содержание ее было ему еще совершенно неясно. Исходной же точкой служил протяжный и ровный звук: «у-у-у-у-у!..» Этим звуком, все нараставшим из темной дали, и должна была начинаться пьеса.
Весть об этом кровавом событии достигла до К. и до Иннокентия Антиповича, давно с беспокойством и с
смутным предчувствием беды ожидавшего Марью Петровну и Сабирова, от которых последнее известие он получил из Оренбурга, в
форме телеграммы о выезде из этого города, то есть за несколько часов до их трагической кончины.