Неточные совпадения
«Да, очень беспокоит меня, и
на то дан разум, чтоб избавиться; стало быть, надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда
смотреть больше не
на что, когда гадко
смотреть на всё это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё
зло!..»
Любившая раз тебя не может
смотреть без некоторого презрения
на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком
зло не бывает так привлекательно; ничей взор не обещает столько блаженства; никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
Наполеон его ужасно увлек, то есть собственно увлекло его то, что очень многие гениальные люди
на единичное
зло не
смотрели, а шагали через, не задумываясь.
— Я все слышал и все видел, — сказал он, особенно упирая
на последнее слово. — Это благородно, то есть я хотел сказать, гуманно! Вы желали избегнуть благодарности, я видел! И хотя, признаюсь вам, я не могу сочувствовать, по принципу, частной благотворительности, потому что она не только не искореняет
зла радикально, но даже питает его еще более, тем не менее не могу не признаться, что
смотрел на ваш поступок с удовольствием, — да, да, мне это нравится.
Проснулся он желчный, раздражительный,
злой и с ненавистью
посмотрел на свою каморку.
Ты, говорит,
смотри в людях меня да
на улице; а до семьи моей тебе дела нет;
на это, говорит, у меня есть замки, да запоры, да собаки
злые.
Лошади подбежали к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив
на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса,
посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели
злые огни, освещая
на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие
на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
В гимназии она считалась одной из первых озорниц, а училась небрежно. Как брат ее, она вносила в игры много оживления и, как это знал Клим по жалобам
на нее, много чего-то капризного, испытующего и даже
злого. Стала еще более богомольна, усердно посещала церковные службы, а в минуты задумчивости ее черные глаза
смотрели на все таким пронзающим взглядом, что Клим робел пред нею.
Как-то днем, в стороне бульвара началась очень
злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым товарищем послали
посмотреть: что там? Минут через двадцать чумазый привел его в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он сидел
на табурете, весь бок был в крови, — казалось, что с бока его содрана кожа. По бледному лицу Лаврушки текли слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Глядя, как они, окутанные в яркие ткани, в кружевах, цветах и страусовых перьях, полулежа
на подушках причудливых экипажей,
смотрят на людей равнодушно или надменно, ласково или вызывающе улыбаясь, он вспоминал суровые романы
Золя, пряные рассказы Мопассана и пытался определить, которая из этих женщин родня Нана или Рене Саккар, m-me де Бюрн или героиням Октава Фелье, Жоржа Онэ, героиням модных пьес Бернштейна?
Но после этих припадков Клим видел, что глаза ее
смотрят на него недружелюбно или вопросительно, и все чаще он подмечал в ее зрачках
злые искры.
Райский
смотрел, как стоял директор, как говорил, какие
злые и холодные у него были глаза, разбирал, отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как добрый Масляников, с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться с ним, точно с осужденным
на казнь.
Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я и обещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее
на рубль. Сердце мое замирало; я начинал что-то заговаривать с извозчиком, но у меня даже не выговаривались слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении я вбежал к князю. Он только что воротился; он завез Дарзана и был один. Бледный и
злой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался.
На меня он
посмотрел с каким-то рассеянным недоумением.
Она
посмотрела на него опять тем же, как ему показалось,
злым взглядом.
— А чтобы нигде ничего не осталось. Ах, как бы хорошо, кабы ничего не осталось! Знаете, Алеша, я иногда думаю наделать ужасно много
зла и всего скверного, и долго буду тихонько делать, и вдруг все узнают. Все меня обступят и будут показывать
на меня пальцами, а я буду
на всех
смотреть. Это очень приятно. Почему это так приятно, Алеша?
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет
на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать
смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться
на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего
на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая
злая сплетница и
смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Мне жалко и смешно
смотреть на тебя: ты так немощна и так
зла от чрезмерного количества чепухи в твоей голове.
Извольте
смотреть, Вера Павловна, ваше желание исполняется: я,
злая, исчезаю;
смотрите на добрую мать и ее дочь.
— Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я служил в *** гусарском полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я
на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые,
смотрели на меня, как
на необходимое
зло.
С Кетчером она спорила до слез и перебранивалась, как
злые дети бранятся, всякий день, но без ожесточения;
на меня она
смотрела, бледнея и дрожа от ненависти.
Никаких «критик» в этом последнем смысле не допускалось, даже
на лихоимство не
смотрели, как
на зло, а видели в нем глухой факт, которым надлежало умеючи пользоваться.
Вдруг из классной двери выбегает малыш, преследуемый товарищем. Он ныряет прямо в толпу, чуть не сбивает с ног Самаревича, подымает голову и видит над собой высокую фигуру, сухое лицо и желчно —
злые глаза. Несколько секунд он испуганно
смотрит на неожиданное явление, и вдруг с его губ срывается кличка Самаревича...
Я
посмотрел на него с удивлением. Что нужно этому человеку? Страха перед ним давно уже не было в моей душе. Я сознавал, что он вовсе не грозен и не
зол, пожалуй даже по — своему добродушен. Но за что же он накинулся?
Устеньке показалось, что Харитина чуть-чуть улыбнулась и
посмотрела на нее
злыми глазами. Она не верила ей.
Смотреть на всё это было невыносимо тошно,
злая скука грызла сердце.
«Русский народ всегда иначе относился к власти, чем европейские народы, — он всегда
смотрел на власть не как
на благо, а как
на зло…
Окулко только мотнул головой Рачителихе, и та налила Мороку второй стаканчик. Она терпеть не могла этого пропойцу, потому что он вечно пьянствовал с Рачителем, и теперь
смотрела на него
злыми глазами.
Нюрочка в первую минуту смутилась и
посмотрела на Аглаиду
злыми глазами, а потом бросилась к ней
на шею и громко зарыдала. Когда Аглаида узнала, в чем дело, она опустила глаза и сказала...
— Нет, позвольте, mademoiselle Бертольди. Сердиться здесь не за что, — заметил Белоярцев. — Анна Львовна немножко односторонне
смотрит на дело, но она имеет основание. При нынешнем устройстве общества это
зло действительно неотвратимо. Люди злы по натуре.
— Не хочу, потому что вы
злой. Да,
злой,
злой, — прибавила она, подымая голову и садясь
на постели против старика. — Я сама
злая, и
злее всех, но вы еще
злее меня!.. — Говоря это, Нелли побледнела, глаза ее засверкали; даже дрожавшие губы ее побледнели и искривились от прилива какого-то сильного ощущения. Старик в недоумении
смотрел на нее.
— Так и надо, — сказала Анна Андреевна, не
смотря на Николая Сергеича и крепко прижимая к себе Нелли, — так и надо с ним; твой дедушка был
злой и жестокосердый…
И он снова поднес ей лекарство. Но в этот раз она даже и не схитрила, а просто снизу вверх подтолкнула рукой ложку, и все лекарство выплеснулось прямо
на манишку и
на лицо бедному старичку. Нелли громко засмеялась, но не прежним простодушным и веселым смехом. В лице ее промелькнуло что-то жестокое,
злое. Во все это время она как будто избегала моего взгляда,
смотрела на одного доктора и с насмешкою, сквозь которую проглядывало, однако же, беспокойство, ждала, что-то будет теперь делать «смешной» старичок.
Тогда я подошла к мертвой мамаше, схватила дедушку за руку и закричала ему: «Вот, жестокий и
злой человек, вот,
смотри!..
смотри!» — тут дедушка закричал и упал
на пол как мертвый…
Во всяком случае, положительного
зла он не делал никому, хотя
смотрел сквозь пальцы
на многое, что мог заметить, но «не заметил он».
Подняв плечи, Луша вызывающе
посмотрела на набоба
злыми глазами. Эта смелость испугала Раису Павловну, но набоб только улыбнулся и с ленивой улыбкой, играя своим стеклышком, проговорил...
— Зовите, как хочется! — задумчиво сказала мать. — Как хочется, так и зовите. Я вот все
смотрю на вас, слушаю, думаю. Приятно мне видеть, что вы знаете пути к сердцу человеческому. Все в человеке перед вами открывается без робости, без опасений, — сама собой распахивается душа встречу вам. И думаю я про всех вас — одолеют они
злое в жизни, непременно одолеют!
Комната имела такой вид, точно кто-то сильный, в глупом припадке озорства, толкал с улицы в стены дома, пока не растряс все внутри его. Портреты валялись
на полу, обои были отодраны и торчали клочьями, в одном месте приподнята доска пола, выворочен подоконник,
на полу у печи рассыпана
зола. Мать покачала головой при виде знакомой картины и пристально
посмотрела на Николая, чувствуя в нем что-то новое.
Точно град
на железо, сыпались отрывистые восклицания, ругательства,
злые слова. Павел
смотрел на людей сверху и искал среди них чего-то широко открытыми глазами.
Я взглянул
на его жену; это была молодая и свежая женщина, лет двадцати пяти; по-видимому, она принадлежала к породе тех женщин, которые никогда не стареются, никогда не задумываются,
смотрят на жизнь откровенно, не преувеличивая в глазах своих ни благ, ни
зол ее.
— Ну, положим, хоть и ни при чем, но все-таки она вас уже считает моим соучастником…
Посмотрите, какие умоляющие взоры она кидает
на вас! так, кажется, и говорит: не верь ему, этому
злому человеку, шаль моя воистину новая, взятая в презент… тьфу, бишь! купленная в магазине почетного гражданина Пазухина!
— А что вы думаете? и в самом деле, показывать зубы весело, особливо если они белые и вострые… Все
смотрят на тебя и думают: о, этому господину не попадайся
на зубы: как раз раскусит! Это я
на себе испытал! знаете ли вы, что я здесь слыву за отменно
злого и, следовательно, за отменно умного человека?
Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки в Петербург; вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему об ангеле-хранителе, который стоит
на страже души человеческой и вечно враждует с нечистым; как она, указывая ему
на звезды, говорила, что это очи божиих ангелов, которые
смотрят на мир и считают добрые и
злые дела людей; как небожители плачут, когда в итоге окажется больше
злых, нежели добрых дел, и как радуются, когда добрые дела превышают
злые.
Ченцов приехал в свою гостиницу очень пьяный и, проходя по коридору, опять-таки совершенно случайно взглянул в окно и увидал комету с ее хвостом. При этом он уже не страх почувствовал, а какую-то
злую радость, похожую
на ту, которую он испытывал
на дуэли, глядя в дуло направленного
на него противником пистолета. Ченцов и
на комету постарался так же
смотреть, но вдруг послышались чьи-то шаги. Он обернулся и увидал Антипа Ильича.
Наконец оба, и отец и сын, появились в столовую. Петенька был красен и тяжело дышал; глаза у него
смотрели широко, волосы
на голове растрепались, лоб был усеян мелкими каплями пота. Напротив, Иудушка вошел бледный и
злой; хотел казаться равнодушным, но, несмотря
на все усилия, нижняя губа его дрожала. Насилу мог он выговорить обычное утреннее приветствие милому другу маменьке.
Либеральный акцизный чиновник Бизюкин, высокий, очень недурной собой человек, с незначащею, но не
злою физиономиею, только что возвратился из уезда. Он
посмотрел на Ахиллу и Варнаву Препотенского и весело проговорил...
Как и всегда, я не мог проехать мимо этого зрелища; оно притягивает меня к себе какими-то
злыми чарами. Я опять вошел в толпу, стоял,
смотрел, расспрашивал и удивлялся
на ту беспрепятственность, с которою совершается это ужаснейшее преступление среди бела дня и большого города.
Рассуждая о значении нагорной проповеди и в особенности о непротивлении
злу, автор, не имея надобности, как это делают церковные, скрывать значение ее, говорит: «Христос действительно проповедовал полный коммунизм и анархию; но надо уметь
смотреть на Христа в его историческом и психологическом значении.
Марта шопотом заговорила с братом. Оба они смеялись. Передонов подозрительно
посматривал на них. Когда при нем смеялись и он не знал, о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются. Вершина забеспокоилась. Уже она хотела окликнуть Марту. Но сам Передонов спросил
злым голосом...
Он часто видал Матушкина в казначействе, это был барин строгий, бритый, со
злыми губами, говорил он кратко, резко и
смотрел на людей прямым, осуждающим взглядом.
Кожемякин пододвинул ногою стул, грузно опустился
на него и молчал, губы его тряслись. Он
смотрел сбоку
на Посулова, представляя, как ударит кулаком по этой сафьяновой, надутой щеке, по тяжёлому красному уху, и, предвкушая испуг, унижение мясника, дрожал весь мелкой
злой дрожью.