Неточные совпадения
Расспросивши подробно будочника, куда можно пройти ближе, если понадобится, к собору, к присутственным местам, к губернатору, он отправился взглянуть на
реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько,
посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик
в военной ливрее, с узелком
в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо
в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою.
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся
реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений
смотрит: видит лодку;
Он к ней бежит, как на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
Очень пыльно было
в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим
смотрел на нее, как
смотрят из окна вагона на коров вдали,
в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной
реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Он остановился, вслушиваясь, но уже не мог разобрать слов. И долго, до боли
в глазах,
смотрел на
реку, совершенно неподвижную во тьме, на тусклые отражения звезд.
На гнилом бревне, дополняя его ненужность, сидела грязно-серая, усатая крыса
в измятой, торчавшей клочьями шерсти, очень похожая на старушку-нищую; сидела она бессильно распластав передние лапы, свесив хвост мертвой веревочкой; черные бусины глаз ее
в красных колечках неподвижно
смотрели на позолоченную солнцем
реку. Самгин поднял кусок кирпича, но Иноков сказал...
В сущности, он и не думал, а стоял пред нею и рассматривал девушку безмысленно, так же как иногда
смотрел на движение облаков, течение
реки.
Клим не видел темненького. Он не верил
в сома, который любит гречневую кашу. Но он видел, что все вокруг — верят, даже Туробоев и, кажется, Лютов. Должно быть, глазам было больно
смотреть на сверкающую воду, но все
смотрели упорно, как бы стараясь проникнуть до дна
реки. Это на минуту смутило Самгина: а — вдруг?
— Говоря о себе, не ставьте себя наряду со мной, кузина: я урод, я… я… не знаю, что я такое, и никто этого не знает. Я больной, ненормальный человек, и притом я отжил, испортил, исказил… или нет, не понял своей жизни. Но вы цельны, определенны, ваша судьба так ясна, и между тем я мучаюсь за вас. Меня терзает, что даром уходит жизнь, как
река, текущая
в пустыне… А то ли суждено вам природой?
Посмотрите на себя…
Позовет ли его опекун
посмотреть, как молотят рожь, или как валяют сукно на фабрике, как белят полотна, — он увертывался и забирался на бельведер
смотреть оттуда
в лес или шел на
реку,
в кусты,
в чащу,
смотрел, как возятся насекомые, остро глядел, куда порхнула птичка, какая она, куда села, как почесала носик; поймает ежа и возится с ним; с мальчишками удит рыбу целый день или слушает полоумного старика, который живет
в землянке у околицы, как он рассказывает про «Пугача», — жадно слушает подробности жестоких мук, казней и
смотрит прямо ему
в рот без зубов и
в глубокие впадины потухающих глаз.
Потом бежал на Волгу, садился на обрыв или сбегал к
реке, ложился на песок,
смотрел за каждой птичкой, за ящерицей, за букашкой
в кустах, и глядел
в себя, наблюдая, отражается ли
в нем картина, все ли
в ней так же верно и ярко, и через неделю стал замечать, что картина пропадает, бледнеет и что ему как будто уже… скучно.
Он стоял и
смотрел на нее и невольно слушал вместе и стук своего сердца и странные звуки, которые доносились с
реки. Там, на
реке,
в тумане, шла какая-то неустанная, медленная работа, и то сопело что-то, то трещало, то обсыпалось, то звенели, как стекло, тонкие льдины.
17-го утром мы распрощались с
рекой Нахтоху и тронулись
в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз
посмотрел на море с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Начинался рассвет… Из темноты стали выступать сопки, покрытые лесом, Чертова скала и кусты, склонившиеся над
рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно на востоке, позади гор, появилась багровая заря, окрасившая
в пурпур хмурое небо.
В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо стал виден каждый куст и каждый сучок на дереве. Я
смотрел как очарованный на светлую игру лучей восходящего солнца.
Наконец я узнал,
в чем дело.
В тот момент, когда он хотел зачерпнуть воды, из
реки выставилась голова рыбы. Она
смотрела на Дерсу и то открывала, то закрывала рот.
Действительно, кто-то тихонько шел по гальке. Через минуту мы услышали, как зверь опять встряхнулся. Должно быть, животное услышало нас и остановилось. Я взглянул на мулов. Они жались друг к другу и, насторожив уши,
смотрели по направлению к
реке. Собаки тоже выражали беспокойство. Альпа забилась
в самый угол палатки и дрожала, а Леший поджал хвост, прижал уши и боязливо поглядывал по сторонам.
Стрелки Сабитов и Аринин стали собираться
в дорогу, а я отправился на
реку Билимбе, чтобы
посмотреть, насколько спала вода за ночь.
Напившись чаю, мы опять пошли вперед. Уходя, я велел людям внимательно
смотреть под ноги, чтобы не повторить ошибки. Через два часа мы достигли того места, где
в Сакхому с правой стороны впадает
река Угрюмая.
Следующие три дня были дневки. Мы отдыхали и собирались с силами. Каждый день я ходил к морю и осматривал ближайшие окрестности.
Река Амагу (по-удэгейски Амули, а по-китайски Амагоу) образуется из слияния трех
рек: самой Амагу, Квандагоу, по которой мы прошли, и Кудя-хе, впадающей
в Амагу тоже с правой стороны, немного выше Квандагоу. Поэтому когда
смотришь со стороны моря, то невольно принимаешь Кудя-хе за главную
реку, которая на самом деле течет с севера, и потому долины ее из-за гор не видно.
—
Смотри, не упади
в реку! — крикнул ему вслед Ильюша.
Если
смотреть на долину со стороны моря, то она кажется очень короткой. Когда-то это был глубокий морской залив, и устье Аохобе находилось там, где суживается долина. Шаг за шагом отходило море и уступало место суше. Но самое интересное
в долине — это сама
река.
В 5 км от моря она иссякает и течет под камнями. Только во время дождей вода выступает на дневную поверхность и тогда идет очень стремительно.
В реке шумно всплеснула рыба. Я вздрогнул и
посмотрел на Дерсу. Он сидел и дремал.
В степи по-прежнему было тихо. Звезды на небе показывали полночь. Подбросив дров
в костер, я разбудил гольда, и мы оба стали укладываться на ночь.
После полудня мы с Дерсу опять пошли вперед. За
рекой тропка поднялась немного на косогор. Здесь мы сели отдохнуть. Я начал переобуваться, а Дерсу стал закуривать трубку. Он уже хотел было взять ее
в рот, как вдруг остановился и стал пристально
смотреть куда-то
в лес. Через минуту он рассмеялся и сказал...
Стрелки недолго сидели у огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоем с Дерсу и просидели всю ночь. Я живо вспомнил
реку Лефу, когда он впервые пришел к нам на бивак, и теперь опять, как и
в тот раз, я
смотрел на него и слушал его рассказы.
Река Сица течет
в направлении к юго-западу. Свое начало она берет с Сихотэ-Алиня (перевала на
реку Иман) и принимает
в себя только 2 притока. Один из них Нанца [Нан-ча — южное разветвление.], длиной
в 20 км, находится с правой стороны с перевалом на Иодзыхе. От истоков Нанца сперва течет к северу, потом к северо-востоку и затем к северо-западу.
В общем, если
смотреть вверх по долине,
в сумме действительно получается направление южное.
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье остались на месте. Это означало, что он вернется.
В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно подошел к
реке. На берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и
смотрел в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
На далеком северо — востоке две
реки, которые сливаются вместе прямо на востоке от того места, с которого
смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все
в том же юго — восточном направлении, длинный и широкий залив; на юге далеко идет земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим ее западную границу.
На другое утро Михей Зотыч поднялся чем свет и обошел все работы. Он все осмотрел, что-то прикидывал
в уме, шептал и качал головой, а потом, прищурившись, долго
смотрел на
реку и угнетенно вздыхал.
Полуянов ничего не ответил, продолжая хмуриться. Видимо, он был не
в духе, и присутствие Харитины его раздражало, хотя он сам же потащил ее. Он точно сердился даже на
реку, на которую
смотрел из-под руки с каким-то озлоблением. Под солнечными лучами гладкое плесо точно горело
в огне.
—
Посмотрим, — бормотал он, поглядывая на Галактиона. — Только ведь
в устье-то вода будет по весне долить. Сила не возьмет… Одна другую
реки будут подпирать.
Любо было
смотреть на эту зеленую силу;
река катилась, точно
в зеленой шелковой раме.
Смотря по возвышенной или низменной местности, окрестности такой
реки бывают сухи или болотисты,
В последнем случае необозримые, бесконечные камыши, проросшие кустами и лесом, с озерами более или менее глубокими, представляют самые благонадежные, просторные и крепкие места для вывода и укрывательства с молодыми всякой птице и преимущественно водяной дичи.
Или
в его мозгу зароились фантастическими призраками неведомые горы, и легли вдаль неведомые равнины, и чудные призрачные деревья качались над гладью неведомых
рек, и прозрачное солнце заливало эту картину ярким светом, — солнце, на которое
смотрели бесчисленные поколения его предков?
Долго
смотрел Кишкин на заветное местечко и про себя сравнивал его с фотьянской россыпью: такая же береговая покать, такая же мочежинка языком влизалась
в берег, так же
река сделала к другому берегу отбой. Непременно здесь должно было сгрудиться золото: некуда ему деваться. Он даже перекрестился, чтобы отогнать слишком корыстные думы, тяжелой ржавчиной ложившиеся на его озлобленную старую душу.
— Что, мол, пожар, что ли?»
В окно так-то
смотрим, а он глядел, глядел на нас, да разом как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «Как потонул? где?» — «К городничему, говорит, за
реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, — придет, чтоб его
в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
Я сейчас попросился гулять
в сад вместе с сестрой; мать позволила, приказав не подходить к
реке, чего именно я желал, потому что отец часто разговаривал со мной о своем любезном Бугуруслане и мне хотелось
посмотреть на него поближе.
— Совсем не те слова говорит, какие хочет. Хочет сказать, к примеру, сено, а говорит — телега. Иного и совсем не поймешь. Не знает даже, что у него под ногами: земля ли, крыша ли,
река ли. Да вон,
смотрите, через поле молодец бежит… ишь поспешает! Это сюда,
в кабак.
Александр и Наденька подошли к
реке и оперлись на решетку. Наденька долго,
в раздумье,
смотрела на Неву, на даль, Александр на Наденьку. Души их были переполнены счастьем, сердца сладко и вместе как-то болезненно ныли, но язык безмолвствовал.
Зимой, особенно
в сумрачный день,
смотреть на
реку и на противоположный далекий берег было скучно.
Плотная масса одинаковых людей весело текла по улице единою силою, возбуждавшей чувство приязни к ней, желание погрузиться
в нее, как
в реку, войти, как
в лес. Эти люди ничего не боятся, на все
смотрят смело, все могут победить, они достигнут всего, чего захотят, а главное — все они простые, добрые.
Смотреть на нее, спокойную и сильную, как большая полноводная
река, приятно, но
в речах ее — что-то снотворное, все они не нужны и утомляют. Перед тем как сказать слово, она надувалась, еще более округляя почти багровые щеки.
Возвращаясь вечером с ярмарки, я останавливался на горе, у стены кремля, и
смотрел, как за Волгой опускается солнце, текут
в небесах огненные
реки, багровеет и синеет земная, любимая
река. Иногда
в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
Вот они снова расселись, разлеглись под низким тентом, — пьют, жуют, играют
в карты, мирно и солидно беседуя,
смотрят на
реку, точно это не они свистели и улюлюкали час тому назад.
Я поднялся
в город, вышел
в поле. Было полнолуние, по небу плыли тяжелые облака, стирая с земли черными тенями мою тень. Обойдя город полем, я пришел к Волге, на Откос, лег там на пыльную траву и долго
смотрел за
реку,
в луга, на эту неподвижную землю. Через Волгу медленно тащились тени облаков; перевалив
в луга, они становятся светлее, точно омылись водою
реки. Все вокруг полуспит, все так приглушено, все движется как-то неохотно, по тяжкой необходимости, а не по пламенной любви к движению, к жизни.
Мальчик
смотрел вдоль улицы, обильно заросшей травою, и представлял себе широкую синюю полосу Волги. Улица —
река, а пёстрые дома
в садах — берега её.
Слушая, он
смотрел через крышу пристани на спокойную гладь тихой
реки; у того её берега, чётко отражаясь
в сонной воде, стояли хороводы елей и берёз, далее они сходились
в плотный синий лес, и, глядя на их отражения
в реке, казалось, что все деревья выходят со дна её и незаметно, медленно подвигаются на край земли.
А ночью — потемнеет
река, осеребрится месяцем, на привалах огни засветятся, задрожат на чёрной-то воде,
смотрят в небо как бы со дна
реки, а
в небе — звёзды эти наши русские, и так мило всё душе, такое всё родное человеку!
— Я бы опять выкупался, — заговорил Шубин, — да боюсь опоздать.
Посмотри на
реку: она словно нас манит. Древние греки
в ней признали бы нимфу. Но мы не греки, о нимфа! мы толстокожие скифы.
— Да,
смотри тут, как темно всё. Уж я бился, бился! Поймал кобылу одну, обротал, а своего коня пустил; думаю, выведет. Так что же ты думаешь? Как фыркнет, фыркнет, да носом по земи… Выскакал вперед, так прямо
в станицу и вывел. И то спасибо уж светло вовсе стало; только успели
в лесу коней схоронить. Нагим из-зa
реки приехал, взял.
Сидит
в лодке и так звонко кричит он нам
в окна: «Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?» Я
посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу:
река вся голубая от луны, а он,
в белой рубахе и
в широком кушаке с распущенными на боку концами, стоит одной ногой
в лодке, а другой на берегу.
— Какие там билеты… Прямо на сцену проведу. Только уговор на берегу, а потом за
реку: мы поднимемся
в пятый ярус, к самой «коробке»… Там, значит, есть дверь
в стене, я
в нее, а вы за мной. Чтобы, главное дело, скапельдинеры не пымали… Уж вы надейтесь на дядю Петру. Будьте, значит, благонадежны. Прямо на сцену проведу и эту самую Патти покажу вам, как вот сейчас вы на меня
смотрите.