Ось второго порядка

Александр Шорин

Мир людей веками противостоит миру магов. Кто же победит? Иногда человек может быть сильнее мага, особенно если он борется за любовь. Все здесь как на шахматной доске: каждый неверный шаг может стоить жизни.

ПРОЛОГ

Поединок

Был поздний вечер, и ветер глухо рычал, рождая пенные буруны вдоль реки, когда в дверь трактира «Кабанья глотка», по такому времени уже наглухо закрытую, постучали тяжёлым резным деревянным молотком, обитым ржавым железом. Хозяин трактира — рыжеволосый детина с опухшим красным лицом, не облагороженным ничем, кроме нескольких старых шрамов, пошёл открывать, бормоча себе под нос проклятия столь затейливые, что сделали бы честь даже матросу Королевского флота.

Поздние гости Гансу (так звали хозяина трактира) не понравились сразу: две фигуры, закутанные в чёрные плащи с капюшонами, почти полностью скрывающими лица. Один из капюшонов уверенным голосом потребовал две порции горячего грога и комнату на ночь. Что-то в этом голосе заставило старого пройдоху Ганса приберечь проклятия до другого случая и пойти выполнить заказ.

Поздние посетители трактира, судя по всему, совсем немного опоздали на какое-то пиршество: в полутёмном зале, главной достопримечательностью коего являлся большой крепкий стол, повсюду были разбросаны кости с остатками мяса, пустые бутылки и помятые бронзовые бокалы. Большой охотничий нож почти по рукоятку был утоплен в столешнице, а откуда-то из-под лавки отчётливо слышался богатырский храп.

— Извините, тут не убрано, — без малейшей ноты извинения в голосе бросил трактирщик, вернувшийся с большими кружками, над которыми клубился горячий винный пар.

Ловким движением локтя он разгрёб угол стола и приглашающим жестом указал гостям на лавку. Гости присели друг напротив друга, откинув капюшоны и ухватив большие кружки обеими руками: не иначе, намёрзлись.

Гансу хватило одного брошенного на их лица взгляда, чтобы утвердиться во мнении, что сегодня его ждут неприятности. Некоторое время он, счищая ножом плесень с колбас, которые собирался подать к столу, размышлял над тем, что именно ему не понравилось в поздних гостях. На первый взгляд ничего из ряда вон выходящего. Трезвые. Уставшие. Оба темноволосые: у одного волосы короткие и вьющиеся, у другого — прямые и очень длинные. Длинноволосый горбонос и выглядит старше. Курчавый совсем ещё юн: румянец во всю щеку, губы пухлые, рот большой, уши слегка оттопыренные, глаза… Глаза! Вот оно!!! Глаза гостей, когда они смотрели друг на друга, пылали ненавистью!

Неужели дуэль? Ганс коротко и неумело перекрестился. Начал лихорадочно вспоминать: не было ли при них оружия? Не припомнилось. Немного успокоенный, но всё же полный недобрых ожиданий, он принес тарелки с закуской и ещё раз оглядел постояльцев цепким взглядом. Мужчины спокойно продолжали пить. Молодой сидел, по-прежнему обхватив кружку обеими руками и слегка ссутулившись, а тот, что постарше, — откинувшись назад. Ганс взглянул на его пояс и обомлел: на месте, где мог бы висеть нож или кинжал, из ножен потертой кожи виднелся фрагмент старого дерева или кости, но вот только на рукоять ножа этот кусочек дерева был совершенно не похож: слишком тонок.

Ганс успел отвернуться, прежде чем пробормотал про себя: «Волшебники!».

Известно, что волшебство — удел одиночек. Парой могут путешествовать только учитель и ученик, или… два дуэлянта, выбравшие этот богом забытый дрянной трактир на окраине занюханного городишки для ментального поединка.

Только не это! Мало того, что в процессе магической схватки от трактира могут остаться обугленные головешки, так ведь после неё неизбежно расследование, на время которого трактир закроют… И велика вероятность того, что ему, хозяину трактира, никогда не удастся открыть его вновь. Ганс немного поразмышлял о том, что же можно предпринять. Обычным людям, к которым, безусловно, он относил и самого себя, вступать в спор двух волшебников — всё равно, что муравьям попытаться предотвратить битву быков. Вмешаться мог только другой волшебник. Но на всю округу волшебник был всего один, да и тот жил далеко за городом, вниз по течению реки. К тому же он был стар, да и, строго говоря, волшебником-то не являлся: по слухам — бывший придворный Предсказатель. Должность, конечно, почётная, да вот только для предсказаний и боя используется совсем разная магия: об этом каждый ребёнок знает.

Между тем незнакомцы поднялись, о стол звякнули несколько мелких монет. Ганс поспешно подбежал к гостям, чтобы показать комнаты.

Далеко под утро, когда Ганс ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть, на лестнице послышались негромкие, но уверенные шаги. Осторожно выглянув в щель, Ганс увидал, как оба незнакомца покидают его гостеприимное заведение. Он бесшумно скользнул к окну. В щели свистал ветер, на стекле виднелись потёки дождя и больше ничего: темнота, чуть разбавленная силуэтами кустов, шевелящих листьями.

Вдруг темноту прорезали яркие вспышки молний, словно моросящий осенний дождь вдруг решил перейти в грозу. Вот только Ганс знал, что это не так: колдовские молнии были тонкими, отливающими синевой, и били не в землю, а вдоль холма. В ужасе он закрыл голову руками, рухнул на пол и принялся молиться богам, в которых никогда не верил. Сквозь собственные мольбы он неясно различил чей-то вскрик.

Больше всего трактирщик боялся возвращения одного из магов, который может решить, что ему не нужен свидетель. Но чем больше проходило времени, тем меньше становилась вероятность этого.

В дверь кто-то заскрёбся. Ганс, немного успокоившийся, снова сжался от страха, но вслед за скребущими звуками послышалось повизгивание. Он облегчённо вздохнул и приоткрыл дверь. Так и есть: верный охранник по кличке Махмуд (прозванный так за то, что был одноглазым), визжа, забежал в комнату, разбрызгивая вокруг себя воду с мокрой шерсти. На шее пса болтался кусок веревки, на которую Ганс его обычно привязывал.

Вид несчастной псины, казалось, должен был ещё больше напугать трактирщика, но почему-то появление Махмуда его приободрило: то ли любопытство взяло верх над осторожностью, то ли внутреннее чутьё, доставшееся в наследство от бабки-ведуньи, подсказало, что опасность миновала. Презрев природную боязливость, Ганс зажёг масляный фонарь и, сопровождаемый жмущимся к его ногам и поскуливающим псом вышел в ночь.

Куда идти, он примерно представлял: сразу за хлевом начинался овраг, за ним — холм. Именно в той стороне он видел синие молнии.

Через овраг вели нехитрые деревянные мостки, порядком покосившиеся от старости. Тяжело ступая по мокрым доскам, Ганс всматривался в темноту с тревогой: фонарь его виден издалека, но выбора нет — без света он вряд ли сможет осмотреть место предполагаемой схватки.

Искать пришлось не так долго, как он ожидал. Сразу за оврагом Махмуд резко взял влево, и вскоре Ганс стоял над распростертым телом одного из тех, кто совсем недавно был гостем его таверны. Прожжённый плащ покрывал нечто бесформенное, похожее на тюк соломы. Это нечто слегка дымилось, несмотря на дождь. Пахло палёной шерстью и горелым мясом. Ганс наклонил фонарь. Лицо молодого мага не тронуто, но это уже не имело значения: жизни в нём не больше, чем в трухлявом пне. Вот только мёртвый маг мог принести Гансу не меньше хлопот, чем маг живой. Морщась от отвращения, трактирщик поднял тело, дивясь его тяжести, и потащил к реке — благо недалеко. На берегу сгрузил ношу на землю и с трудом перевёл дух.

Сначала Гансу захотелось просто бросить тело в воду, но после некоторых размышлений он отказался от этой идеи: наверняка оно затонет где-нибудь поблизости. Лучше вывезти его в лодке подальше и затопить там. Однако пока он отвязывал лодку, родилась идея получше: гнилое днище плоскодонки настолько прохудилось, что едва ли выдержит долгое плаванье; каблуком сапога он немного увеличил течь и опустил тело на дно. Потом с силой оттолкнул лодку от берега, плюнул в воду и поплелся назад в свой трактир.

Незадолго до рассвета, когда из-за туч всё-таки соизволила выползти луна, Махмуд, снова привязанный на своем обычном месте, под навесом, вдруг завыл так протяжно, что отозвались все окрестные собаки: этот вой ещё долго летал по округе, перемещаясь кругами — то смолкающий, то возникающий вновь.

В постели Ганс, который так и не смог заснуть, совершенно неожиданно заплакал в подушку как ребёнок.

И только крик первого петуха, возвещающий о начале нового дня, заставил и собак, и трактирщика успокоиться.

Онуфрий

Утро выдалось неожиданно тёплым. Солнце не по-осеннему мягко освещало долину реки и единственный ветхий домишко, возле которого как поганки у трухлявого пня, расположились неказистые пристройки — их окна смотрели в реку пустыми глазницами. Несмотря на внешнее запустение, старый дом не пустовал. Внимательный взгляд заметил бы, что окна поблёскивают стеклами, а из трубы вьется легкий дымок.

В это утро, как и во всякое другое, Онуфрий, бывший придворный Предсказатель (а точнее, бывший ученик придворного Предсказателя), хлопотал по хозяйству: первым делом затопил печь приготовленными с вечера дровами, долго смотрел на разгорающийся огонь, потом осторожно, по-стариковски, встал, хрустнув древней поясницей. Вдумчиво прочистив большим пальцем левой руки ноздрю большого рыхлого носа, надел старую рыбацкую куртку, зимнюю шапку-ушанку, снял валенки, которые дома предпочитал любой другой обуви, и, надев кожаные сапоги, вышел из дома, захлопнув поплотнее массивную дверь.

Покряхтывая — не разошелся ещё с утра — Онуфрий добрался до завалинки, освещённой солнцем и, сморщив нос, показал белому свету и дворняге по имени Шустрый свой единственный жёлтый зуб. Пёс гавкнул для приличия, лизнул старика в пожелтевшую от времени ладонь.

Старик уже потянулся к карману, где всегда лежало несколько кусочков колотого сахара, но пёс вел себя необычно: продолжая лаять, крутился на месте, то и дело отбегая к реке. Онуфрий, понимающий своего пса с полувзгляда, удивился и, поднявшись, поплелся к реке — туда, где Шустрый заметил что-то особенное.

К берегу прибило лодку, наполовину затопленную водой. На дне её лежал большой тёмный тюк. Неожиданно ловким движением старик вытянул нос лодки подальше на берег и, наклонившись, стал разглядывать находку. В мутной воде, обратив к небу бледное бескровное лицо, лежал темноволосый юноша в чёрной одежде. Старик коснулся пальцами холодного лица, затем распахнул на его груди плащ, в котором зияли прожжённые дыры. Вздохнул. Сноровисто приподнял тело, ухватил со спины и потащил к дому, по пути лишь разок остановившись передохнуть. Шустрый бегал вокруг него кругами и заливисто лаял.

— Помолчи! — бросил старик коротко. Лай оборвался, пёс посмотрел на него с укоризной. — Жизни в нём почти не чувствую, — пояснил Онуфрий, — силы тоже немного, но что-то мне подсказывает, что этот подарочек ещё доставит нам с тобой хлопот.

Затащив тело юноши в дом, старик опустил его прямо на пол, возле печи. Скинул с себя куртку и сапоги, достал внушительного вида нож и аккуратно стал срезать одежду, кидая её к двери, пока там не образовалась мокрая, вонючая куча. Внимательно осмотрев обнажённого, Онуфрий поцокал языком: грудь юноши была покрыта ожогами, которые напоминали собой воронки — такие раны мог нанести только колдовской огонь. Онуфрий помял кожу на груди юноши между пальцами и понюхал их. Несколько секунд он пребывал в задумчивости, а потом с усилием разжал парню челюсти. Запрокинул голову, словно собираясь с силами, набрал полную грудь воздуха и с диким, нечеловеческим криком начал вдувать воздух ему в легкие.

Комната расплылась, потоки энергии полились с губ старика в неподвижное тело. Неожиданно юноша приподнялся, раскрыл и выпятил глаза, а затем снова рухнул на доски пола. Старик повалился рядом. Угли из печи взирали на них из-под белесых ресниц пепла, а Шустрый за дверью жалобно скулил и изо всех сил скрёб неподатливое дерево двери.

Возвращение к жизни

Был вечер, в печи горел огонь. В окно тяжело шмякались крупные капли дождя. Онуфрий стряпал на кухне. По всему дому разносились аппетитные запахи баранины и жарящегося лука.

Юноша приподнялся на лежаке, посмотрел вокруг невидящими глазами и вскрикнул. Старик подошел к лежаку.

— Я не вижу, — произнес юноша жалобным голосом, — Я ничего не вижу.

Старик провёл рукой возле его лица и сказал:

— Смотри магическим зрением.

Юноша вздрогнул.

— Кто здесь?

— Коли ты до сих пор жив, значит, рядом с тобой не враг, — усмехнулся старик в ответ. — Когда сможешь посмотреть магически, получишь ответ на свой вопрос.

— Я не умею… магически, — пролепетал юноша.

— Ты не маг? — удивился старик и снова внимательно взглянул на него.

Тот энергично помотал головой.

— Силы в тебе мало, — сказал старик задумчиво, — но она есть. Отвечай, кто ты такой!

Вместо ответа юноша расплакался.

Потом старик кормил его с ложки бульоном. Тот ел без аппетита, но старательно, бормоча сквозь слезы:

— Я из другого мира — где нет магов. Меня зовут Виктор. Витя.

После ужина старик аккуратно приподнял его, пересадил в кресло у печки. Повелел:

— Откройся и вспоминай всё по порядку.

— Я… не умею. Лучше расскажу.

— Не нужны мне твои рассказы, — буркнул Онуфрий. — Всё равно наврёшь половину, если не больше. Откройся и вспоминай! Я помогу.

Виктору показалось, что он задремал. Вспоминать вдруг стало удивительно легко.