Неточные совпадения
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с клубами дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных труб. На заднем плане
смешались в сплошную кучу корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то здания без окон и труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались
дома заводских служащих и мастеровых.
Отец мой на это отвечал, что он
в чужие дела терпеть не может
мешаться, что до него не касается, что княгиня делает у себя
в доме; он мне советовал оставить пустые мысли, «порожденные праздностью и скукой ссылки», и лучше приготовляться к путешествию
в чужие края.
На другой день,
в воскресенье, я пошел на Хитровку под вечер. Отыскал
дом Степанова, нашел квартиру номер шесть, только что отворил туда дверь, как на меня пахнуло каким-то отвратительным, смешанным с копотью и табачным дымом, гнилым воздухом. Вследствие тусклого освещения я сразу ничего не мог paзобрать: шум, спор, ругань, хохот и пение — все это
смешалось в один общий гул и настолько меня поразило, что я не мог понять, каким образом мой приятель суфлер попал
в такую ужасную трущобу.
Поди толкуй им, что не их дело
в это
мешаться, что мы люди не военные, что
в чужих землях войска дерутся, а обыватели сидят смирно по
домам; и если неприятель войдет
в город, так для сохранения своих имуществ принимают его с честию.
Грезы
мешаются с действительностью; так недавно еще жил жизнью, совершенно непохожей на эту, что
в полубессознательной дремоте все кажется, что вот-вот проснешься, очнешься
дома в привычной обстановке, и исчезнет эта степь, эта голая земля, с колючками вместо травы, это безжалостное солнце и сухой ветер, эта тысяча странно одетых
в белые запыленные рубахи людей, эти ружья
в козлах.
Солнце невыносимо пекло нам затылки, Коновалов устроил из моей солдатской шинели нечто вроде ширмы, воткнув
в землю палки и распялив на них шинель. Издали долетал глухой шум работ на бухте, но ее мы не видели, справа от нас лежал на берегу город тяжелыми глыбами белых
домов, слева — море, пред нами — оно же, уходившее
в неизмеримую даль, где
в мягких полутонах
смешались в фантастическое марево какие-то дивные и нежные, невиданные краски, ласкающие глаз и душу неуловимой красотой своих оттенков…
Сначала
в воображении его носились впечатления метели, оглобель и лошади под дугой, трясущихся перед глазами, и вспоминалось о Никите, лежащем под ним; потом стали примешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном ящике и опять о Никите, лежащем под этим ящиком; потом стали представляться мужики, продающие и покупающие, и белые стены, и
дома, крытые железом, под которыми лежал Никита; потом всё это
смешалось, одно вошло
в другое, и, как цвета радуги, соединяющиеся
в один белый свет, все разные впечатления сошлись
в одно ничто, и он заснул.
То, к чему он больше и больше привязывался с самого раннего детства, о чем любил думать, когда сидел, бывало,
в душном классе или
в аудитории, — ясность, чистота, радость, всё, что наполняло
дом жизнью и светом, ушло безвозвратно, исчезло и
смешалось с грубою, неуклюжею историей какого-то батальонного командира, великодушного прапорщика, развратной бабы, застрелившегося дедушки…
— Дело-то óпасно, — немного подумав, молвил Василий Борисыч. — Батюшка родитель был у меня тоже человек торговый, дела большие вел. Был расчетлив и бережлив, опытен и сметлив… А подошел черный день,
смешались прибыль с убылью, и пошли беда за бедой.
В два года
в доме-то стало хоть шаром покати… А мне куда перед ним? Что я супротив его знаю?.. Нет, Патап Максимыч, не с руки мне торговое дело.
— Дико будет ей, непривычно, — глубоко вздохнувши, промолвил Марко Данилыч. — Господский
дом — совсем иное дело, чем наше житье. Из головы у меня этого не выйдет. Съедутся, например, к вашим братцам гости, а она на таких людях не бывала. Тяжело будет и совестно станет
мешаться,
в ответах путаться. Какое уж тут веселье?
В дворцовых залах, известных под именем"Reduten-Sale",
в фашинг давались маскарады высшего сорта. Тут эрцгерцоги, дипломаты, генералы, министры
смешивались с толпой масок. Это напоминало петербургские маскарады моей первой молодости
в Большом театре и
в Купеческом клубе —
в том
доме, где теперь Учетный банк.
Приятели с Трубной площади повернули на Грачевку и скоро вошли
в переулок, о котором Васильев знал только понаслышке. Увидев два ряда
домов с ярко освещенными окнами и с настежь открытыми дверями, услышав веселые звуки роялей и скрипок — звуки, которые вылетали из всех дверей и
мешались в странную путаницу, похожую на то, как будто где-то
в потемках, над крышами, настраивался невидимый оркестр, Васильев удивился и сказал...
— Звоню; отворяет горничная, я вхожу, «
Дома?» спрашиваю.
Смешалась. — «Никак нет-с!» говорит. На столе
в передней, стоит шляпа-цилиндр, — его шляпа, тоже с вытесненной золотом фамилией; я свою — поставил рядом. Я сперва хотел войти насильно, но вдруг гениальная мысль озарила меня! Я беру вместо своей его шляпу и — удаляюсь… Обрадованная горничная запирает за мной дверь.
Среди толпы народа, валом валившей
в Кремль, пробирались и наши знакомцы, Назарий и Захарий. У Боровицких ворот они слезли с лошадей и, передав их с кое-какой поклажей своим холопам, приказали им ехать
в дом их знакомого и родственника Назария — князя Стрига-Оболенского, а сами, сняв шапки, перешли пешком через мост
в Кремль и,
смешавшись с все возраставшею толпою, стали подходить к Успенскому собору.
Баронесса, приметно
смешавшись, искала около себя Никласзона; но верного ее секретаря давно не было не только
в доме, даже
в Гельмете; он умел заранее убраться от опасности.
Среди толпы народа, валом валившей
в Кремль, пробирались и наши знакомцы, Назарий и Захарий. У Боровицких ворот они слезли с лошадей и, передав их с кое-какой поклажей своим холопам, приказали им ехать
в дом их знакомого и родственника Назария — князя Стрига-Оболенского, а сами, сняв шапки, перешли пешком через мост
в Кремль и,
смешавшись с все возраставшей толпой, стали подходить к Успенскому собору.