Неточные совпадения
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что
в ней вся его надежда и весь исход; он думал
сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все
сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.
В два года она лишилась трех старших сыновей. Один умер блестяще, окруженный признанием врагов, середь успехов, славы, хотя и не за свое дело
сложил голову. Это был молодой генерал, убитый черкесами под Дарго. Лавры не лечат
сердца матери… Другим даже не удалось хорошо погибнуть; тяжелая русская жизнь давила их, давила — пока продавила грудь.
Подобно как
в мрачную атмосферу, густым туманом отягченную, проникает полуденный солнца луч, летит от жизненной его жаркости сгущенная парами влага и, разделенная
в составе своем, частию, улегчася, стремительно возносится
в неизмеримое пространство эфира и частию, удержав
в себе одну только тяжесть земных частиц, падает низу стремительно, мрак, присутствовавший повсюду
в небытии светозарного шара, исчезает весь вдруг и,
сложив поспешно непроницательной свой покров, улетает на крылех мгновенности, не оставляя по себе ниже знака своего присутствования, — тако при улыбке моей развеялся вид печали, на лицах всего собрания поселившийся; радость проникла
сердца всех быстротечно, и не осталося косого вида неудовольствия нигде.
Ушли они. Мать встала у окна,
сложив руки на груди, и, не мигая, ничего не видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль
в зубах.
В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула на него и осталась во тьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило грудь ей, затрудняя биение
сердца. Стояла она долго — устали ноги и глаза. Слышала, как под окном остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
Скрижаль… Вот сейчас со стены у меня
в комнате сурово и нежно
в глаза мне глядят ее пурпурные на золотом поле цифры. Невольно вспоминается то, что у древних называлось «иконой», и мне хочется
слагать стихи или молитвы (что одно и то же. Ах, зачем я не поэт, чтобы достойно воспеть тебя, о Скрижаль, о
сердце и пульс Единого Государства.
Я знаю наверное, что она всегда внимательнейшим образом эти письма прочитывала, даже
в случае и двух писем
в день, и, прочитав,
складывала в особый ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того,
слагала их
в сердце своем.
Юлочка все это
слагала в своем
сердце, ненавидела надменных богачей и кланялась им, унижалась, лизала их руки, лгала матери, стала низкой, гадкой лгуньей; но очень долго никто не замечал этого, и даже сама мать, которая учила Юлочку лгать и притворяться, кажется, не знала, что она из нее делает; и она только похваливала ее ум и расторопность.
В глубине души своей
сложил он одно решение и
в глубине
сердца своего поклялся исполнить его.
— Неужели вы так думаете-с? — проникнутым голосом проговорил Павел Павлович, как-то странно
сложив перед собою руки, пальцы
в пальцы, и держа их перед грудью. Вельчанинов не ответил ему и пошел шагать но комнате. «Лиза? Лиза?» — стонало
в его
сердце.
В сумраке души,
в памяти, искрами вспыхивали разные слова, кружились, как пчелы, одни исчезали, другие соединялись живою цепью,
слагали песню — Симе было жутко и приятно, тихая радость ласкала
сердце.
— Мне, малый, за пятый десяток года идут, и столько я видел —
в соборе нашем всего не
сложишь, на что велик храм! Жил я — разно, но больше — нехорошо жил! И вот, после всего, человеческое мое
сердце указывает: дурак, надобно было жить с любовью к чему-нибудь, а без любови — не жизнь!
Катерина подошла к столу, уже не смеясь более и стала убирать книги, бумаги, чернилицу, все, что было на столе, и
сложила все на окно. Она дышала скоро, прерывисто, и по временам жадно впивала
в себя воздух, как будто ей
сердце теснило. Тяжело, словно волна прибрежная, опускалась и вновь подымалась ее полная грудь. Она потупила глаза, и черные, смолистые ресницы, как острые иглы, заблистали на светлых щеках ее…
Через несколько времени отлегло нá
сердце у канонницы. Подняла она голову, села на постель, мутным взором окинула стоявших девиц и,
сложив на коленях руки, стала причитать
в истошный голос...
— Ты дрожишь, — сказал он
в заключение, обратясь ко мне и впервые заговорив со мною на ты. — Ты дрожишь от негодования на людскую несправедливость:
слагай это
в своем
сердце.
Не жалованье и не стол с квартирою удерживали ее
сложить с себя обязанности компаньонки девушки, которая смотрит на нее, как на врага, а самая эта девушка,
в которой Елизавета Петровна чутким
сердцем угадывала жертву чьей-то адски искусно задуманной и исполняемой интриги.
Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо
в эту минуту печали; потом, чтò я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает
сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю,
слагал в своем воображении, не приходила ему теперь
в голову.