И так сделалось гадко и тошно ему,
Что он наземь как сноп упадает
И под
слово прогресс, как в чаду и дыму,
Лет на двести еще засыпает.
Пробужденья его мы теперь подождем;
Что, проснувшись, увидит, о том и споем,
А покудова он не проспится,
Наудачу нам петь не годится.
Неточные совпадения
— Аристократизм, либерализм,
прогресс, принципы, — говорил между тем Базаров, — подумаешь, сколько иностранных… и бесполезных
слов! Русскому человеку они даром не нужны.
Нынешний Евграф Огибенин являлся последним
словом купеческого
прогресса, потому что держал себя совсем на господскую ногу: одевался по последней моде, волосы стриг под гребенку, бороду брил, усы завивал и в довершение всего остался старым холостяком, чего не случалось в купечестве, как стояло Заполье.
В религии социализма, этом последнем
слове учения о
прогрессе, есть конец.
«Помни мои последние три
слова, — закричал он, высунувшись всем телом из тарантаса и стоя на балансе, — религия,
прогресс, человечность!..
Тогда мало-помалу образуется в облюбованном человеке привычка либерализма, исчезнет страх перед либеральными
словами — и в результате получится
прогресс.
Все это ваши собственные
слова, поборник благодетельного
прогресса!
Хотели мы припомнить и несколько странностей литературных, как, например, то, что «Атеней» начал свое издание, сказавши в первом нумере: «Нечего жалеть, что у славян австрийский жандарм является орудием образованности», — а кончил в последней книжке
словом, что помехой нашему
прогрессу служат раскольники, которых за то и нужно преследовать…
Это сбило его с прежней позиции, а так как в это время он уже овладел
словом и его ответа ждали, то он стал нерешительно приводить цитаты об уме и чувстве, как факторах
прогресса.
Русский народ издавна отличался долготерпением. Били нас татары — мы молчали просто, били цари — молчали и кланялись, теперь бьют немцы — мы молчим и уважаем их…
Прогресс!.. Да в самом деле, что нам за охота заваривать серьезную кашу? Мы ведь широкие натуры, готовые на грязные полицейские скандальчики под пьяную руку. Это только там, где-то на Западе, есть такие души, которых ведет на подвиги одно пустое
слово — la gloire [Слава (фр.).].
— Как тебе сказать, Маша! Я страстен никогда не был, и теперь вряд ли есть во мне такой аппарат, которым можно любить, честное тебе
слово. Я человек добрый, в вульгарном смысле этого
слова. Терпимость выработал я себе долгим трудом. Сочувствие тому, что называется человеческим
прогрессом, я сделал потребностью своего существования. Все это так. Но любить мне нечем.
— Именно! А самомнения-то во всех — ведрами, ушатами. Точно преторьянцы, состоящие при российском
прогрессе… А я — прямо говорю — за целую дюжину таких избранников одного хорошего присучальщика не дам. Право
слово!
Один у них Бог, одни представления о добре и зле, одни взгляды на жизнь и смерть, одни и
слова на языке:
прогресс, гуманность, любовь, деньги.