Неточные совпадения
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для
сладкой неги и
свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?
В собрании стихотворение, в 23-й строке: «грустно живет», у Пущина: «грустно поет»; в 7-й строке от конца: «Радостно песнь
свободы запой…», у Пущина: «
Сладкую песню с нами запой!» Сохранил Пущин написанную декабристом Ф. Ф. Вадковским музыку к стихотворению «Славянские девы».
Он отдаленно похож по настроению на те вялые, пустые часы, которые переживаются в большие праздники п институтах и в других закрытых женских заведениях, когда подруги разъехались, когда много
свободы и много безделья и целый день царит светлая,
сладкая скука.
Но никогда откормленная, важная и тупая обезьяна, сидящая в карете, со стекляшками на жирном пузе, не поймет гордой прелести
свободы, не испытает радости вдохновения, не заплачет
сладкими слезами восторга, глядя, как на вербовой ветке серебрятся пушистые барашки!
Всюду блеск, простор и
свобода, весело зелены луга, ласково ясно голубое небо; в спокойном движении воды чуется сдержанная сила, в небе над нею сияет щедрое солнце мая, воздух напоен
сладким запахом хвойных деревьев и свежей листвы. А берега всё идут навстречу, лаская глаза и душу своей красотой, и всё новые картины открываются на них.
Но долговременное рабство навеки умертвило там сердца людей; грубый слух не внимал уже
сладкому имени
свободы, и Герои Российские увидели, что им надлежало думать только о славе Екатерины.
Он вопросительно прислушивался к своим словам и недоумевал: бывало, говоря и думая о
свободе, он ощущал в груди что-то особенное, какие-то неясные, но
сладкие надежды будило это слово, а теперь оно отдавалось в душе бесцветным, слабым эхом, и, ничего не задевая в ней, исчезало.
Стал ездить там, где мог пешком пройти, привык к мягкой постели, к нежной,
сладкой пище, к роскошному убранству в доме, привык заставлять делать других, что сам можешь сделать, — и нет радости отдыха после труда, тепла после холода, нет крепкого сна и всё больше ослабляешь себя и не прибавляешь, а убавляешь радости и спокойствия и
свободы.
Кончилась все это тем, что «дева» увлеклась пленительною сладостью твоих обманчивых речей и, положившись на твои
сладкие приманки в алюминиевых чертогах
свободы и счастия, в труде с беранжеровскими шансонетками, бросила отца и мать и пошла жить с тобою «на разумных началах», глупее которых ничего невозможно представить.
Оплакивая в канаве свое падение, я проникался духом смирения: я порицал
свободу (и это так рано!), и жаждал какой-то
сладкой неволи, и тосковал о каком-то рабстве — рабстве
сладком, добром, смирном, покорном и покойном, — словом, о рабстве приязни и попечительности дружбы, которая бы потребовала от меня отчета и нанесла бы мне заслуженные мною укоры, нанесла бы тоном глубоким и сильным, но таким, который бы неизбежно смягчался и открывал мне будущее в спокойном свете.
В этот день, ознаменованный приехавшей к нам незнакомой мне до сих пор бабушкой, я, по ее настоянию, была в первый раз в жизни оставлена без
сладкого. В тот же вечер ревела и я не менее моего двоюродного братца, насплетничавшего на меня бабушке, — ревела не от горя, досады и обиды, а от тайного предчувствия лишения
свободы, которою я так чудесно умела до сих пор пользоваться.
Глядя на нее, он чувствовал, что почти лишается
свободы воли, и кроме того, по его телу разливалась какая-то
сладкая истома, лишающая сил, в виски стучала приливавшая к голове кровь, по позвоночнику то и дело как бы пробегала электрическая искра и ударяла в нижнюю часть затылка.