Неточные совпадения
— Ну вот ей-Богу, — улыбаясь
сказал Левин, — что не могу найти в
своей душе этого
чувства сожаления
о своей свободе!
— Да, славный, — ответил Левин, продолжая думать
о предмете только что бывшего разговора. Ему казалось, что он, насколько умел, ясно высказал
свои мысли и
чувства, а между тем оба они, люди неглупые и искренние, в один голос
сказали, что он утешается софизмами. Это смущало его.
Удовлетворяя потребность
сказать вслух то,
о чем он думал враждебно, Самгин, чтоб не выдать
свое подлинное
чувство, говорил еще более равнодушным тоном...
О Тушине с первого раза нечего больше
сказать. Эта простая фигура как будто вдруг вылилась в
свою форму и так и осталась цельною, с крупными чертами лица, как и характера, с не разбавленным на тонкие оттенки складом ума,
чувств.
Вера сообщала, бывало,
своей подруге мелочной календарь вседневной
своей жизни, событий, ощущений, впечатлений, даже
чувств, доверила и
о своих отношениях к Марку, но скрыла от нее катастрофу,
сказав только, что все кончено, что они разошлись навсегда — и только. Жена священника не знала истории обрыва до конца и приписала болезнь Веры отчаянию разлуки.
О ревности
своей говорил он горячо и обширно и хоть и внутренно стыдясь того, что выставляет
свои интимнейшие
чувства, так
сказать, на «всеобщий позор», но видимо пересиливал стыд, чтобы быть правдивым.
— Вы сами задерживаете меня. Я хотела
сказать, что даже она, — понимаете ли, даже она! — умела понять и оценить мои
чувства, даже она, узнавши от матери
о вашем предложении, прислала
своего отца
сказать мне, что не восстанет против моей воли и не обесчестит нашей фамилии
своим замаранным именем.
В Буткевиче это вызывало, кажется, некоторую досаду. Он приписал мое упорство «ополячению» и однажды
сказал что-то
о моей матери «ляшке»… Это было самое худшее, что он мог
сказать. Я очень любил
свою мать, а теперь это
чувство доходило у меня до обожания. На этом маленьком эпизоде мои воспоминания
о Буткевиче совсем прекращаются.
— Нет, брат, ошибся! —
сказал Лихонин и прищелкнул языком. — И не то, что я по убеждению или из принципа… Нет! Я, как анархист, исповедываю, что чем хуже, тем лучше… Но, к счастию, я игрок и весь
свой темперамент трачу на игру, поэтому во мне простая брезгливость говорит гораздо сильнее, чем это самое неземное
чувство. Но удивительно, как совпали наши мысли. Я только что хотел тебя спросить
о том же.
— Секрет? — повторил как бы флегматически Вихров и внутренно уже испугавшись. Впрочем, подумав, он решился с Юлией быть совершенно откровенным, если она и
скажет ему что-нибудь
о своих чувствах.
Те, оставшись вдвоем, заметно конфузились один другого: письмами они уже
сказали о взаимных
чувствах, но как было начать об этом разговор на словах? Вихров, очень еще слабый и больной, только с любовью и нежностью смотрел на Мари, а та сидела перед ним, потупя глаза в землю, — и видно было, что если бы она всю жизнь просидела тут, то сама первая никогда бы не начала говорить
о том. Катишь, решившая в
своих мыслях, что довольно уже долгое время медлила, ввела, наконец, ребенка.
Героя моего последнее время сжигало нестерпимое желание
сказать Мари
о своих чувствах; в настоящую минуту, например, он сидел против нее — и с каким бы восторгом бросился перед ней, обнял бы ее колени, а между тем он принужден был сидеть в скромнейшей и приличнейшей позе и вести холодный, родственный разговор, — все это начинало уж казаться ему просто глупым: «Хоть пьяну бы, что ли, напиться, — думал он, — чтобы посмелее быть!»
Надобно
сказать, что Петр Михайлыч со времени получения из Петербурга радостного известия
о напечатании повести Калиновича постоянно занимался распространением славы
своего молодого друга, и в этом случае
чувства его были до того преисполнены, что он в первое же воскресенье завел на эту тему речь со стариком купцом, церковным старостой, выходя с ним после заутрени из церкви.
— Ничего не будет, уж я чувствую, —
сказал барон Пест, с замиранием сердца думая
о предстоящем деле, но лихо на бок надевая фуражку и громкими твердыми шагами выходя из комнаты, вместе с Праскухиным и Нефердовым, которые тоже с тяжелым
чувством страха торопились к
своим местам. «Прощайте, господа», — «До свиданья, господа! еще нынче ночью увидимся», — прокричал Калугин из окошка, когда Праскухин и Пест, нагнувшись на луки казачьих седел, должно быть, воображая себя казаками, прорысили по дороге.
— Что ж, хорошо! —
сказала она, выслушав его исповедь, — вы теперь не мальчик: можете судить
о своих чувствах и располагать собой. Только не торопитесь: узнайте ее хорошенько.
«Но это не тот мир, который мы любим. И народы не обмануты этим. Истинный мир имеет в основе взаимное доверие, тогда как эти огромные вооружения показывают явное и крайнее недоверие, если не скрытую враждебность между государствами. Что бы мы
сказали о человеке, который, желая заявить
свои дружественные
чувства соседу, пригласил бы его разбирать предлежащие вопросы с заряженным револьвером в руке?
— Да, Юрий Дмитрич! —
сказал он прерывающимся от сильного
чувства голосом. — Там, в горних селениях, не скорбят уже
о заблудшем сыне: он возвратился в дом отца
своего!
Князь в первый еще раз так прямо
сказал ей
о чувстве своем.
Поэтому, если мы встречаем человека, который, говоря
о жизни, драпируется в мантию научных, умственных и общественных интересов и уверяет, что никогда не бывает так счастлив и не живет такою полною жизнью, как исследуя вопрос
о пришествии варягов или
о месте погребения князя Пожарского, то можно
сказать наверное, что этот человек или преднамеренно, или бессознательно скрывает
свои настоящие
чувства.
Так она
сказала, и я не узнал в ней Молли из бордингауза. Это была девушка на
своем месте, потрясенная, но стойкая в тревоге и
чувстве. Я подивился также самообладанию Галуэя и Дигэ;
о Томсоне трудно
сказать что-нибудь определенное: услышав, как заговорил Дюрок, он встал, заложил руки в карманы и свистнул.
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли в другую комнату и, не теряя золотого времени, разделившись на партии, с
чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать
о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления ног на службе верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями
своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
— Да за что же вы меня-то мучите, за что же я-то терзаюсь? Вы, можно
сказать, мои злодеи; в ком мое утешение?
О чем я всегда старалась? Чтобы было все прилично… хорошо… что же на поверку вышло? Мерзость… скверность… подлость… Я девок
своих за это секу и ссылаю в скотную. Бог с вами, бог вас накажет за ваши собственные поступки. Съездить не хочешь! Лентяй ты, сударь, этакий тюфяк… ты решительно без всяких
чувств, жалости ни к кому не имеешь!
Это его было первое сознательное слово
о своих чувствах, и оно меня в самое сердце поразило, но я с ним не стал спорить, а пошел один, и имел я в этот вечер большой разговор с двумя изографами и получил от них ужасное огорчение.
Сказать страшно, что они со мною сделали! Один мне икону променял за сорок рублей и ушел, а другой говорит...
Так, например, поговорив раз со мною наедине
о тех и других «дикостях», она умолкла, потом сложила в корзинку
свою работу и, поднявшись с места,
сказала с каким-то возвышенным
чувством...
Венеровский. А у меня к вам
свое личное дельце есть. (Отводит в сторону.)Ведь сколько об общественном деле ни думай, иногда приходится об себе подумать, все-таки эгоистическое
чувство [1 неразоб.] остается во всяком человеке. Редко это со мной бывает, а вот теперь вышел такой казус… Как
сказать, и не знаю! Так отвык, право, заботиться
о своих интересах. (Усмехается.)Смешно, право…
— А вот этим вот! — воскликнул Евангел, тронув майора за ту часть груди, где сердце. — Как же вы этого не заметили, что она, где хочет быть умною дамой, сейчас глупость
скажет, — как
о ваших белых панталонах вышло; а где по естественному
своему чувству говорит, так что твой министр юстиции. Вы ее, пожалуйста, не ослушайтесь, потому что я вам это по опыту говорю, что уж она как рассудит, так это непременно так надо сделать.
С неподдельным
чувством благодарила она фельдмаршала, но затем
сказала, что, к сожалению, ничего не может прибавить к сказанному прежде
о своем происхождении.
Кстати
сказать, роман Толстого с этой барышней (Валерией Владимировной Арсеньевой), — недавно только, после смерти Софьи Андреевны опубликованный, — производит очень для Толстого тяжелое впечатление
своею рассудочностью и неразвернутостью: только-только еще зарождается
чувство, обе стороны даже еще не уверены вполне, любят ли они, — а Толстой все время настойчиво уж говорит
о требованиях, которые он предъявляет к браку, рисует картины их будущей семейной жизни и т. п.
За
свою работу в госпитале я тоже с особенно теплым
чувством вспоминаю не
о сестрах, хотя ничего не могу
сказать против них, а
о фельдшерах и палатных служителях, так удивительно добросовестно исполнявших
свое дело, так тепло и товарищески участливо относившихся к раненым и больным.
— Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого
чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Maman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать
о предложении Долохова, —
сказал он, с трудом выговаривая фамилию
своего друга.