Неточные совпадения
В конце зимы он поехал
в Москву, выиграл
в судебной
палате процесс, довольный собою отправился обедать
в гостиницу и,
сидя там, вспомнил, что не прошло еще двух лет с того дня, когда он
сидел в этом же зале с Лютовым и Алиной, слушая, как Шаляпин поет «Дубинушку». И еще раз показалось невероятным, что такое множество событий и впечатлений уложилось
в отрезок времени — столь ничтожный.
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь
в угол, молчишь: «Зачем
сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело
в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок
в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что
в палате да по добрым людям.
— Ведь у нас все артисты: одни лепят, рисуют, бренчат, сочиняют — как вы и подобные вам. Другие ездят
в палаты,
в правления — по утрам, — третьи
сидят у своих лавок и играют
в шашки, четвертые живут по поместьям и проделывают другие штуки — везде искусство!
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во
палате высокой беломраморной,
сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою,
в одежде златокованной, перед ним стоит отец с сестрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты
в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная,
в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь
в образе человеческом, будь моей невестою желанною.
— Это потому, что ты сам
сидел в этой уголовной
палате, — возразила ему опять Юлия, — а жизни и души человеческой ты не знаешь, женщин — тоже.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях, так непременно надо что-нибудь большое и умное, так что все невольно прибодрились и начали думать, что они
в самом деле делают что-то умное и большое; даже председатель казенной
палаты не с таким грустным видом
сидел и учил роль короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
— Насмотрелся-таки я на ихнюю свободу, и
в ресторанах побывал, и
в театрах везде был, даже
в палату депутатов однажды пробрался — никакой свободы нет!
В ресторан коли ты до пяти часов пришел, ни за что тебе обедать не подадут! после восьми — тоже! Обедай между пятью и восемью!
В театр взял билет — так уж не прогневайся! ни шевельнуться, ни ноги протянуть —
сиди, как приговоренный! Во время представления — жара,
в антрактах — сквозной ветер. Свобода!
При этом известии обыкновенно наступала минута сосредоточенного молчания. Слово «набор» жужжало по зале, и глаза всех присутствующих инстинктивно устремлялись к столу, где
сидели за вистом председатель казенной
палаты и советник ревизского отделения и делали вид, что ничего не слышат. Но всем понятно было, что они не только слышат, но и мотают себе на ус. А прозорливый Погудин даже прозревал весь внутренний процесс, который происходил
в это время
в советнике ревизского отделения.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию
в Москве:
в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской
палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить
в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване
сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен
в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича
в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как
в какие-нибудь коконы,
в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал
в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
В большой кремлевской
палате, окруженный всем блеском царского величия, Иван Васильевич
сидел на престоле
в Мономаховой шапке,
в золотой рясе, украшенной образами и дорогими каменьями. По правую его руку стоял царевич Федор, по левую Борис Годунов. Вокруг престола и дверей размещены были рынды,
в белых атласных кафтанах, шитых серебром, с узорными топорами на плечах. Вся
палата была наполнена князьями и боярами.
На другой день, утром я
сидел в больничной
палате, на койке вотчима; он был длиннее койки, и ноги его,
в серых, сбившихся носках, торчали сквозь прутья спинки.
В палате было четверо больных: один — метавшийся
в жару тифозный, другой — бледный, с синевой под глазами, лихорадочный, дожидавшийся пароксизма и непрестанно зевавший, и еще два раненных
в набеге три недели тому назад — один
в кисть руки (этот был на ногах), другой
в плечо (этот
сидел на койке).
Потом приснилась Людмиле великолепная
палата с низкими, грузными сводами, — и толпились
в ней нагие, сильные, прекрасные отроки, — а краше всех был Саша. Она
сидела высоко, и нагие отроки перед нею поочередно бичевали друг друга. И когда положили на пол Сашу, головою к Людмиле, и бичевали его, а он звонко смеялся и плакал, — она хохотала, как иногда хохочут во сне, когда вдруг усиленно забьется сердце, — смеются долго, неудержимо, смехом сомозабвения и смерти…
Пройдя широким двором, посреди которого возвышались обширные по тогдашнему времени каменные
палаты князя Черкасского, они добрались по узкой и круглой лестнице до первой комнаты, где, оставив свои верхние платья, вошли
в просторный покой,
в котором за большим столом
сидело человек около двадцати.
Хоботов отворил на вершок дверь и взглянул
в палату; Иван Дмитрич
в колпаке и доктор Андрей Ефимыч
сидели рядом на постели. Сумасшедший гримасничал, вздрагивал и судорожно запахивался
в халат, а доктор
сидел неподвижно, опустив голову, и лицо у него было красное, беспомощное, грустное. Хоботов пожал плечами, усмехнулся и переглянулся с Никитой. Никита тоже пожал плечами.
Андрей Ефимыч
сидел на кровати Ивана Дмитрича и ждал. Но прошло с полчаса, и вместо Хоботова вошел
в палату Никита, держа
в охапке халат, чье-то белье и туфли.
Весёлое солнце весны ласково смотрело
в окна, но жёлтые стены больницы казались ещё желтее. При свете солнца на штукатурке выступали какие-то пятна, трещины. Двое больных,
сидя на койке, играли
в карты, молча шлёпая ими. Высокий, худой мужчина бесшумно расхаживал по
палате, низко опустив забинтованную голову. Было тихо, хотя откуда-то доносился удушливый кашель, а
в коридоре шаркали туфли больных. Жёлтое лицо Якова было безжизненно, глаза его смотрели тоскливо.
— Ну, что же, уведите их
в палату, пусть там
сидят.
В палатах видит свою старуху,
За столом
сидит она царицей,
Служат ей бояре да дворяне,
Наливают ей заморские вина...
Я пошел по ученой части, стал ветеринаром, а Николай уже с девятнадцати лет
сидел в казенной
палате.
Палаты все разведены по циркулю, верхняя призелень, а нижняя бокан, и
в этой нижней
палате сидит Иоаким и Анна на престоле, и Анна держит Пресвятую Богородицу, а вокруг между
палат столбы каменные, запоны червленые, а ограда бела и вохряна…
Год прошел, другой проходит, а жена Аггеева все думает, что муж ее вместе с нею
в палатах живет. Только удивляется она, отчего муж ее стал смирен и добр: не казнит никого и не наказывает; на охоту не ездит, а только
в церковь ходит да разбирает ссоры и тяжбы и мирит поссорившихся. Видится она с ним редко; посмотрит он на нее кротко, не по-прежнему, скажет ласковое слово и уйдет
в свою горницу, и там затворится и
сидит один.
Вот
в конце обеда вышел правитель из своих
палат и начал обходить столы. Кого спросит о чем, кому ласковое слово скажет, а за ним идут слуги с деньгами и платьем и всех оделяют. Обошел всех и подходит к последнему столу, где слепая артель
сидела. Увидел правителя поводырь — и задрожал и побледнел весь.
В том государстве, за темными лесами, за зелеными лугами, за быстрыми реками, за крутыми берегами,
в чистом поле, на широком раздолье, белокаменны
палаты стоят, а во тех
палатах,
в высокóм терему, у косящата окна, три девицы, три сестрицы, три красавицы
сидят, промеж себя разговаривают.
Вот
сидит он
в каменных
палатах, все прибрано, и все богато разукрашено…
— Заспесивилась наша краля, зачванилась, — топнув с досады ногой, молвила Фленушка, выходя однажды с Марьюшкой из домика Марьи Гавриловны. — Битый час
сидели у ней, хоть бы единое словечко выронила…
В торги, слышь, пускается, каменны
палаты закладывать собирается, куда с нашей сестрой ей водиться!.. А мне наплевать — ноги моей не будет у грубиянки; и ты не ходи к ней, Марьюшка.
И
сидит теперь Максим Алексеич
в каменных
палатах за железными дверями…
И всё это так прискучило ему, что он целый день
сидел в своих богатых
палатах и вздыхал и жаловался на скуку.
Варвара Васильевна лежала
в отдельной
палате. На окне горел ночник, заставленный зеленою ширмочкою,
в комнате стоял зеленоватый полумрак. Варвара Васильевна, бледная, с сдвинутыми бровями, лежала на спине и
в бреду что-то тихо говорила. Лицо было покрыто странными прыщами, они казались
в темноте большими и черными. У изголовья
сидела Темпераментова, истомленная двумя бессонными ночами. Доктор шепотом сказал...
Саша идет
в кабинет. Чиновник казенной
палаты сидит; полковник, заложив руки
в карманы и держа одно колено на стуле, стоит перед столом.
В кабинете накурено и душно. Саша не глядит ни на чиновника, ни на полковника; ему вдруг становится совестно и жутко. Он беспокойно оглядывает Ивана Марковича и бормочет...
Я быстро принялась одеваться и через полчаса, причесанная и умытая,
в белом полотняном лазаретном халате, точь-в-точь таком же, какой я видела на Ирочке сегодня ночью, входила я
в соседнюю
палату. Там, перед дверцей большой печки, на корточках, вся раскрасневшись от огня,
сидела Ирочка и поджаривала на огне казенную булку.
В Верхнюю
палату я тоже захаживал, но она не вызывала во мне никакого интереса. Там я
сидел в трибуне журналистов и смотрел на группы епископов
в белых кисейных рукавах. И тогда уже либеральный Лондон начал находить, что это сословное представительство с прибавкою высокопоставленных духовных отжило свой век, и ждать от него чего-либо, кроме тормоза идеям свободы и равноправия, — наивно!
Тогда коридоры и площадки
палаты, вплоть до входа, где
сидит в своей традиционной будке привратник, предоставлены были публике.
Раненых вносили
в палаты, клали на кханы, устланные соломою. Они лежали и
сидели — обожженные, с пробитыми головами и раздробленными конечностями. Многие были оглушены, на вопросы не отвечали и
сидели, неподвижно вытаращив глаза.
Инспектор госпиталей Езерский — у этого было свое дело. Дежурит только что призванный из запаса молодой врач. Он
сидит в приемной за столом и читает газету. Вошел Езерский, прошелся по
палатам раз, другой. Врач посмотрел на него и продолжает читать. Езерский подходит и спрашивает...
Когда она вышла
в эту маленькую и разрушающуюся гостиную, то ему показалось, что он
сидит в царских
палатах, среди утонченной роскоши, блеска золота и чудной игры драгоценных камней.
Пашка, не разбирая дверей, бросился
в палату оспенных, оттуда
в коридор, из коридора влетел
в большую комнату, где лежали и
сидели на кроватях чудовища с длинными волосами и со старушечьими лицами. Пробежав через женское отделение, он опять очутился
в коридоре, увидел перила знакомой лестницы и побежал вниз. Тут он узнал приемную,
в которой
сидел утром, и стал искать выходной двери.
Около самой Красной
палаты, то есть приемной залы, двор расширялся
в площадях, на которой тоже теснились люди из дворцового штата, а также юродивые и увечные нищие, разместившиеся у заднего крыльца
палаты и получавшие мелкие деньги из рук дворцовых стряпчих [Нынешние камер-юнкеры.], а получившие
сидели по сторонам дороги, поджав ноги и кланяясь, выискивая между ними себе милостивцев.
Около самой Красной
палаты, то есть приемной залы, двор расширялся
в площадь, на которой тоже теснились люди из дворцового штата, а также юродивые и увечные нищие, разместившиеся у заднего крыльца
палаты и получавшие мелкие деньги из рук дворцовых стряпчих [Нынешние камер-юнкеры.], а получившие
сидели по сторонам дороги, поджав ноги и кланяясь гостям, выискивая между ними себе милостивцев.
Палата была невелика и состояла только из трех кроватей. Одна кровать стояла пустой, другая была занята Пашкой, а на третьей
сидел какой-то старик с кислыми глазами, который всё время кашлял и плевал
в кружку. С Пашкиной кровати видна была
в дверь часть другой
палаты с двумя кроватями: на одной спал какой-то очень бледный, тощий человек с каучуковым пузырем на голове; на другой, расставив руки,
сидел мужик с повязанной головой, очень похожий на бабу.
Да и ныне, вот как
сижу на святой Руси,
в палатах белокаменных,
в тепле, на суконных полавочниках, у боярина-хлебосольца, и пью его меды сладкие, сознаться ли вам, мои милостивцы, и ныне сердце просится за тридевять земель
в тридесятое царство.
И, не дожидаясь ответа, он бросился
в соседнюю
палату. Тут свет лампадки и ночника еле-еле прояснял потемки; больные, потревоженные смертью Михайлы,
сидели на своих кроватях; мешаясь с тенями, всклоченные, они представлялись шире, выше ростом и, казалось, становились всё больше и больше; на крайней кровати
в углу, где было темнее,
сидел мужик и кивал головой и рукой.
Царь Иоанн Васильевич
сидел в одной из кремлевских
палат, рядом с опочивальней, и играл, по обыкновению, перед отходом ко сну,
в шахматы с любимцем своим, князем Афанасием Вяземским.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова
в офицерские
палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат.
В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и
сидели на них. Некоторые
в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову
в офицерских
палатах, был маленький, худой человек без руки,
в колпаке и больничном халате с закушенною трубочкой, ходивший
в первой комнате. Ростов, вглядываясь
в него, старался вспомнить, где он его видел.