Неточные совпадения
Г-жа Простакова.
Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало,
сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с
деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя, я строг на этот счет.
Денег у него нет,
без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры, на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить,
без того не дам… Ну и учит
сидит. Как старается!
Меж тем, признаться вам должна, так как мы на долгое-то время не рассчитывали, то давно уж
без денег сидим.
— За пакостные дела — больше не за что. За хорошие дела не вызовут, потому незачем. Вот, например, я:
сижу смирно, свое дело делаю — зачем меня вызывать! Курица мне в суп понадобилась, молока горшок, яйца — я за все
деньги плачу. Об чем со мной разговаривать! чего на меня смотреть! Лицо у меня чистое,
без отметин — ничего на нем не прочтешь. А у тебя на лице узоры написаны.
— Э,
деньги одинаковы! Только бы нажить. Ведь много ли мне нужно, Галактион Михеич? Я да жена — и все тут. А
без дела обидно
сидеть, потому как чувствую призвание. А
деньги будут, можно и на церковь пожертвовать и слепую богадельню устроить, мало ли что!
— Верю вам, что
без предметов удобнее, да нельзя этого, любезный. Во-первых, как я уже сказал, казне
деньги нужны; а во-вторых, наука такая есть, которая только тем и занимается, что предметы отыскивает. Сначала по наружности человека осмотрит — одни предметы отыщет, потом и во внутренности заглянет, а там тоже предметы
сидят. Разыщет наука, что следует, а чиновники на ус между тем мотают, да, как наступит пора, и начнут по городам разъезжать. И как только заприметят полезный предмет — сейчас протокол!
С квартиры выгнали, в другую не пускают:
Все говорят, что малый я пустой,
Срок паспорта прошел, в полицию таскают.
Отсрочки не дают
без денег никакой…
Теперь
сижу один я на бульваре
И думаю, где мне ночлег сыскать.
Одной копейки нет в моем кармане,
Пришлось последнее продать…
Я вот теперь хотел бы апельсинчиков, и сам бы поел, и милого дружка маменьку угостил бы, и всем бы по апельсинчику дал, и
деньги у меня есть, чтоб апельсинчиков купить, взял бы вынул — давай! ан Бог говорит: тпру! вот я и
сижу: филозов
без огурцов.
— Послушай, Матвей, что я тебе скажу.
Сидим мы здесь оба
без дела и только тратим кровные
деньги. А между тем, можно бы действительно кое-что заработать.
С костылями или
без костылей, в капоре или в драдедамовом платке, в старом беличьем салопе или в ватном поношенном пальто, она всегда тут,
сидит на площадке, твердою рукою держит ридикюль, терпеливо выжидает выслуженную и выстраданную зелененькую кредитку и слезящимися глазами следит за проходящими франтами, уносящими уймы
денег в виде аренд, вспомоществований и более или менее значительных пенсий.
Счастливцев. Лучше, не ограбят-с. Да раз не все равно
без денег-то, что на месте
сидеть, что по дороге идти?
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной сцене: лавочник ли придет и станет кричать на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же
деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что вы, мол, за князья, коли сами с голоду в кулак свищете, — Ирина даже бровью не пошевельнет и
сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми,
без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение.
Вспомнил он, как его не пустили в церковь, как он пошел в трактир, напился пьян, неделю
без просыпу пил, как его выгнали со службы за пьянство и как он, спустив с себя приличное платье, стал завсегдатаем погребка… Вот уж с лишком год, как он день
сидит в нем, а на ночь выходит на угол улицы и протягивает руку за пятаком на ночлег, если не получает его от загулявшего в погребке гостя или если товарищи по «клоповнику» не раздобудутся
деньгами.
— А говорю вообще про дворянство; я же — слава богу! — вон у меня явилась способность писать проекты; я их более шести написал, один из них уже и утвержден, так что я недели через две пятьдесят тысяч за него получу; но комизм или, правильнее сказать, драматизм заключается в том, что через месяц я буду иметь капитал, которого, вероятно, хватит на всю остальную мою жизнь, но теперь
сижу совершенно
без денег, и взять их неоткуда: у дочери какой был маленький капиталец, перебрал весь; к этим же разным торгашам я обращаться не хочу, потому что люблю их держать в почтительном отдалении от себя, чтобы они мне были обязаны, а не я им!
Афоня. Батюшки! Сил моих нет! Как тут жить на свете? За грехи это над нами! Ушла от мужа к чужому.
Без куска хлеба в углу
сидела, мы ее призрели, нарядили на свои трудовые
деньги! Брат у себя урывает, от семьи урывает, а ей на тряпки дает, а она теперь с чужим человеком ругается над нами за нашу хлеб-соль. Тошно мне! Смерть моя! Не слезами я плачу, а кровью. Отогрели мы змею на своей груди. (Прислоняется к забору.) Буду ждать, буду ждать. Я ей все скажу, все, что на сердце накипело.
И вот, чтобы никто не мог воспользоваться услугами такого неподражаемого артиста, как Аркадий, — он
сидел «весь свой век
без выпуска и
денег не видал в руках отроду». А было ему тогда уже лет за двадцать пять, а Любови Онисимовне девятнадцатый год. Они, разумеется, были знакомы, и у них образовалось то, что в таковые годы случается, то есть они друг друга полюбили. Но говорить они о своей любви не могли иначе, как далекими намеками при всех, во время гримировки.
— Так вот, гости мои дорогие, — немного погодя продолжал свой рассказ Трифон Лохматый, — сынок у меня тысячами ворочает, кажись бы, мог помочь отцу при его крайности, ан нет, не туда оно пошло, не тем пахнет, женины
деньги и все ее именье мой Алексей к своим рукам подобрал, и она, бессчастная, теперь сама
без копейки
сидит.
— Я же, — добавляла майорша, — вчера вспомнила, что я уже неделю не обедала, и присела в Гостином дворе у саечника поесть теплого супцу и горько заплакала, вспомнив, что все
деньги протратила даром и мне не на что вернуться, а между тем ты, мой бедный Форушка,
сидишь без гроша и
без хлеба.
— Почему же ты не хочешь? — порывисто спросила она. — Думаешь, я тебе в этом не помощница?.. Нет, Вася, я хочу все делить с тобой. Не в сладостях одних любовь
сидит. Если я тебе полчаса назад сказала, что
без обеспечения нельзя женщине… верь мне… сколько бы у меня ни оказалось впоследствии
денег, я не для себя одной. Чего же тебе от меня скрытничать!
Она
сидит почти
без капитала… Но такие-то
деньги сейчас найдутся! Ни одной секунды она не колебалась… Вся расчетливость вылетела.
Но знакомые мужчины не встречались. Их не трудно встретить вечером в «Ренессансе», но в «Ренессанс» не пустят в этом простом платье и
без шляпы. Как быть? После долгого томления, когда уже надоело и ходить, и
сидеть, и думать, Ванда решила пуститься на последнее средство: сходить к какому-нибудь знакомому мужчине прямо на квартиру и попросить
денег.
Но для этого нужно было время, чтобы выслать необходимые доверенность и документы, и дело затянулось, а Николай Герасимович
сидел в Париже
без денег и каждый день выносил домашние сцены.