Неточные совпадения
С ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«
Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж дорогу
сделали,
Что немец нас поймал!
— То-то! уж ты
сделай милость, не издавай! Смотри, как за это прохвосту-то (так называли они Беневоленского) досталось! Стало быть,
коли опять за то же примешься, как бы и тебе и нам в ответ не попасть!
— Да уж вы как ни
делайте, он
коли лентяй, так всё будет чрез пень колоду валить. Если совесть есть, будет работать, а нет — ничего не
сделаешь.
— Побойся Бога! Ведь ты не чеченец окаянный, а честный христианин; ну, уж
коли грех твой тебя попутал, нечего
делать: своей судьбы не минуешь!
Коли так рассуждать, то и на стульях ездить нельзя; а Володя, я думаю, сам помнит, как в долгие зимние вечера мы накрывали кресло платками,
делали из него коляску, один садился кучером, другой лакеем, девочки в середину, три стула были тройка лошадей, — и мы отправлялись в дорогу.
— Слушай, слушай, пан! — сказал жид, посунувши обшлага рукавов своих и подходя к нему с растопыренными руками. — Вот что мы
сделаем. Теперь строят везде крепости и замки; из Неметчины приехали французские инженеры, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней. Пан пусть ляжет на дне воза, а верх я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего,
коли будет тяжеленько; а я
сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана.
— Он для нее и
сделал все и перешел.
Коли человек влюбится, то он все равно что подошва, которую,
коли размочишь в воде, возьми согни — она и согнется.
Тут надобно вести себя самым деликатнейшим манером, действовать самым искусным образом, а она
сделала так, что эта приезжая дура, эта заносчивая тварь, эта ничтожная провинциалка, потому только, что она какая-то там вдова майора и приехала хлопотать о пенсии и обивать подол по присутственным местам, что она в пятьдесят пять лет сурьмится, белится и румянится (это известно)… и такая-то тварь не только не заблагорассудила явиться, но даже не прислала извиниться,
коли не могла прийти, как в таких случаях самая обыкновенная вежливость требует!
— И всё дело испортите! — тоже прошептал, из себя выходя, Разумихин, — выйдемте хоть на лестницу. Настасья, свети! Клянусь вам, — продолжал он полушепотом, уж на лестнице, — что давеча нас, меня и доктора, чуть не прибил! Понимаете вы это! Самого доктора! И тот уступил, чтобы не раздражать, и ушел, а я внизу остался стеречь, а он тут оделся и улизнул. И теперь улизнет,
коли раздражать будете, ночью-то, да что-нибудь и
сделает над собой…
Коли сделали такой шаг, так уж крепитесь.
Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать; да что
делать,
коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.
Катерина. Э! Что меня жалеть, никто виноват — сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я
делаю! (Обнимает Бориса.)
Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.
Кабанова. Хитрость-то не великая. Кабы любила, так бы выучилась.
Коли порядком не умеешь, ты хоть бы пример-то этот
сделала; все-таки пристойнее; а то, видно, на словах только. Ну, я Богу молиться пойду; не мешайте мне.
Иван. Это я оченно верю-с.
Коли спросить чего угодно, мы подадим; знавши Сергея Сергеича и Василья Данилыча, какие они господа, мы обязаны для вас кредит сделать-с; а игра денег требует-с.
— Ну, матушка, — возразил Иван Кузмич, — оставайся, пожалуй,
коли ты на крепость нашу надеешься. Да с Машей-то что нам
делать? Хорошо,
коли отсидимся или дождемся сикурса; [Сикурс (воен., устар.) — помощь.] ну, а
коли злодеи возьмут крепость?
— Надо. Отцы жертвовали на церкви, дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат,
делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай,
коли не хочешь задохнуться.
Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю? У меня совесть-то чище золота, одно слово — хрусталь, да что ж ты прикажешь
делать,
коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело — хлопоты даром пропадают, а второе дело — всему нашему званию мараль. А просто сказать: «Знать, не судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам за всю свою провинность теперь заслужу.
Красавина. Да вот тебе первое.
Коли не хочешь ты никуда ездить, так у себя дома
сделай: позови баб побольше, вели приготовить отличный обед, чтобы вина побольше разного, хорошего; позови музыку полковую: мы будем пить, а она чтоб играла. Потом все в сад, а музыка чтоб впереди, да так по всем дорожкам маршем; потом опять домой да песни, а там опять маршем. Да так чтобы три дня кряду, а начинать с утра. А вороты вели запереть, чтобы не ушел никто. Вот тебе и будет весело.
Бальзаминов. Вот вы меня, маменька, всегда останавливаете! Никогда не дадите помечтать. Что ж такое! я этим никому вреда не
делаю.
Коли нельзя жениться на обеих, я бы хоть помечтал по крайней мере, а вы меня расстроили.
— Уж
коли я ничего не
делаю… — заговорил Захар обиженным голосом, — стараюсь, жизни не жалею! И пыль-то стираю, и мету-то почти каждый день…
— Что ж
делать! Надо работать,
коли деньги берешь. Летом отдохну: Фома Фомич обещает выдумать командировку нарочно для меня… вот, тут получу прогоны на пять лошадей, суточных рубля по три в сутки, а потом награду…
Не я вам, говорит, а вы мне, напротив, тем самым
сделаете удовольствие,
коли допустите пользу оказать вам какую ни есть.
Странно, во мне всегда была, и, может быть, с самого первого детства, такая черта:
коли уж мне
сделали зло, восполнили его окончательно, оскорбили до последних пределов, то всегда тут же являлось у меня неутолимое желание пассивно подчиниться оскорблению и даже пойти вперед желаниям обидчика: «Нате, вы унизили меня, так я еще пуще сам унижусь, вот смотрите, любуйтесь!» Тушар бил меня и хотел показать, что я — лакей, а не сенаторский сын, и вот я тотчас же сам вошел тогда в роль лакея.
Но это не так легко было
сделать теперь, когда сняли с него веревки и вынули из пасти
кол.
— Ах, Lise, не кричи, главное — ты не кричи. У меня от этого крику… Что ж
делать,
коли ты сама корпию в другое место засунула… Я искала, искала… Я подозреваю, что ты это нарочно
сделала.
— Это уж я знаю, зачем мне его надо сюда на мороз, — деспотически отрезал
Коля (что ужасно любил
делать с этими «маленькими»), и Смуров побежал исполнять приказание.
Илюша смолчал, но пристально-пристально посмотрел еще раз на
Колю. Алеша, поймав взгляд
Коли, изо всех сил опять закивал ему, но тот снова отвел глаза,
сделав вид, что и теперь не заметил.
— Что ж такое? — счел нужным оборониться
Коля, хотя ему очень приятна была и похвала. — Латынь я зубрю, потому что надо, потому что я обещался матери кончить курс, а по-моему, за что взялся, то уж
делать хорошо, но в душе глубоко презираю классицизм и всю эту подлость… Не соглашаетесь, Карамазов?
— Скажите, Карамазов, вы ужасно меня презираете? — отрезал вдруг
Коля и весь вытянулся пред Алешей, как бы став в позицию. —
Сделайте одолжение, без обиняков.
Коли бороденка трясется, а сам он говорит да сердится — значит ладно, правду говорит, хочет дело
делать; а
коли бороду гладит левою рукой, а сам посмеивается — ну, значит надуть хочет, плутует.
— Да притом, — продолжал он, — и мужики-то плохие, опальные. Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал. А у меня, скажу вам, такая примета:
коли отец вор, то и сын вор; уж там как хотите… О, кровь, кровь — великое дело! Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал и так рассовывал — кой-куды; да не переводятся, что будешь
делать? Плодущи, проклятые.
— А что будешь
делать с размежеваньем? — отвечал мне Мардарий Аполлоныч. — У меня это размежевание вот где сидит. (Он указал на свой затылок.) И никакой пользы я от этого размежевания не предвижу. А что я конопляники у них отнял и сажалки, что ли, там у них не выкопал, — уж про это, батюшка, я сам знаю. Я человек простой, по-старому поступаю. По-моему:
коли барин — так барин, а
коли мужик — так мужик… Вот что.
Что ж мне
делать,
коли я ее разлюбить не могу?..
Через несколько минут мы сидели у огня, ели рыбу и пили чай. За этот день я так устал, что едва мог
сделать в дневнике необходимые записи. Я просил удэгейцев не гасить ночью огня. Они обещали по очереди не спать и тотчас принялись
колоть дрова.
Как только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он
сделал потихоньку от матери,
коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает», и пошла сообщить барыне.
— Ах, батька! и мы хотели зазвать весь околодок, да Владимир Андреевич не захотел. Небось у нас всего довольно, есть чем угостить, да что прикажешь
делать. По крайней мере
коли нет людей, так уж хоть вас употчую, дорогие гости наши.
— И
колье сделаем, когда замуж выходить будешь. Вот Мутовкина обещала…
— Нельзя в театр, надо сперва визиты
сделать;
коли дома скучно, ступай к дедушке.
— Видишь, и Корнеич говорит, что можно. Я, брат, человек справедливый:
коли делать дела, так чтоб было по чести. А второе — вот что. Продаю я тебе лес за пять тысяч, а жене скажем, что за четыре. Три тысячи ты долгу скостишь, тысячу жене отдашь, а тысячу — мне. До зарезу мне деньги нужны.
— Это еще что! каклеты в папильотках выдумали! — прибавляет полковник, — возьмут, в бумагу каклетку завернут, да вместе с соусом и жарят. Мне, признаться, Сенька-повар вызывался
сделать, да я только рукой махнул. Думаю: что уж на старости лет новые моды заводить! А впрочем,
коли угодно, завтра велю изготовить.
— Ну-к што ж. А ты напиши, как у Гоголя, только измени малость, по-другому все поставь да поменьше
сделай, в листовку. И всякому интересно, что Тарас Бульба, а ни какой не другой. И всякому лестно будет, какая, мол, это новая такая Бульба! Тут, брат, важно заглавие, а содержание — наплевать, все равно прочтут,
коли деньги заплачены. И за контрафакцию не привлекут, и все-таки Бульба — он Бульба и есть, а слова-то другие.
Раскол подорвал силы русской церкви, умалил авторитет иерархии и
сделал возможной и объяснимой церковную реформу Петра.
Значение левого крыла
раскола — беспоповства — в том, что он
сделал русскую мысль свободной и дерзновенной, отрешенной и обращенной к концу.
Я тебе, читатель, позабыл сказать, что парнасский судья, с которым я в Твери обедал в трактире, мне
сделал подарок. Голова его над многим чем испытывала свои силы. Сколь опыты его были удачны,
коли хочешь, суди сам; а мне скажи на ушко, каково тебе покажется. Если, читая, тебе захочется спать, то сложи книгу и усни. Береги ее для бессонницы.
Коли я что захочу
сделать, так уж поставлю на своем, никого в мире не послушаюсь!..
И в другой раз то же
сделаю,
коли векселя не возьмет».
— Вот видите, князь: никто не прыгает из окошек, а случись пожар, так, пожалуй, и первейший джентльмен и первейшая дама выпрыгнет из окошка.
Коли уж придет нужда, так нечего
делать, и к Настасье Филипповне наша барышня отправится. А разве их там никуда не выпускают, ваших барышень-то?
— Браво, папаша! — восторженно вскричал
Коля, — великолепно! Я бы непременно, непременно то же бы самое
сделал!
«Требуем, а не просим, и никакой благодарности от нас не услышите, потому что вы для удовлетворения своей собственной совести
делаете!» Экая мораль: да ведь
коли от тебя никакой благодарности не будет, так ведь и князь может сказать тебе в ответ, что он к Павлищеву не чувствует никакой благодарности, потому что и Павлищев
делал добро для удовлетворения собственной совести.
Нечего было
делать,
Коля, разгоряченный, красный, в волнении, взволнованным голосом стал продолжать чтение...