Неточные совпадения
— Вот уж сорочины скоро, как Катю мою застрелили, — заговорила Павла Ивановна, появляясь опять в комнате. — Панихиды по ней служу, да вот собираюсь как-нибудь летом съездить к ней на могилку поплакать… Как жива-то была, сердилась я на нее, а теперь вот жаль! Вспомнишь, и
горько сделается, поплачешь. А все-таки я благодарю бога, что он не забыл ее: прибрал от сраму да от позору.
Горько сделалось ей; стала плакать.
— Да с вами и не такой еще дурой
сделаешься! —
горько отозвалась Лизавета Прокофьевна. — Срам! Сейчас, как придем, подайте мне эти стихи Пушкина!
Кишкину
сделалось до того
горько, что он даже всплакнул старческими, бессильными слезами.
Тошно ей
сделается,
горько, а слез нет.
Он был прав. Я решительно не знал, что
делалось с нею. Она как будто совсем не хотела говорить со мной, точно я перед ней в чем-нибудь провинился. Мне это было очень
горько. Я даже сам нахмурился и однажды целый день не заговаривал с нею, но на другой день мне стало стыдно. Часто она плакала, и я решительно не знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прервала со мной свое молчание.
И мне действительно
делается внезапно так грустно и
горько, что я чувствую, как слезы душат и давят меня.
Горько сделалось родителю; своими глазами сколько раз я видал, как он целые дни молился и плакал. Наконец он решился сам идти в Москву. Только бог не допустил его до этого; отъехал он не больше как верст сто и заболел. Вам, ваше благородие, оно, может, неправдой покажется, что вот простой мужик в такое большое дело все свое, можно сказать, сердце положил. Однако это так.
— О нет!.. Мне очень скучно вдруг
сделалось. Вспомнила я Джиован'Баттиста… свою молодость… Потом, как это все скоро прошло. Стара я становлюсь, друг мой, — и не могу я никак с этим помириться. Кажется, сама я все та же, что прежде… а старость — вот она… вот она! — На глазах фрау Леноры показались слезинки. — Вы, я вижу, смотрите на меня да удивляетесь… Но вы тоже постареете, друг мой, и узнаете, как это
горько!
Не знаю, отчего мне все
делалось грустнее и грустнее; будто темная туча поднялась из глубины души; мне было так тяжело, что я плакала,
горько плакала…
И
горько,
горько мне
сделалось от того твоего слова…
Я
горько плакал, узнав об этом, и получил непреодолимое отвращение и ужас даже к имени главного надзирателя — и недаром: он невзлюбил меня без всякой причины,
сделался моим гонителем, и впоследствии много пролила от него слез моя бедная мать.
— Мне разлюбить тебя! Когда моя жизнь, мои надежды, вся моя будущность сосредоточены в тебе! Оттолкнуть тебя!.. О господи!.. Скорей я
сделаюсь самоубийцею!.. Anette! Anette! И ты могла подумать?.. Это
горько и обидно!.. Откуда пришли тебе эти черные мысли?..
Рассердился я тогда на старуху, крепко обругал и даже выгнал, это у нас входит в наш modus vivendi [Образ жизни (лат.).] и в строку не ставится; а самому так-то горько-горько
сделалось, вот, мол, где не паллиативы-то, раздуй вас горой…
Владимир. Хорошо! Я пойду… и скажу, что вы не можете, заняты. (
Горько) Она еще раз в жизни поверит надежде! (Тихо идет к дверям.) О, если б гром убил меня на этом пороге; как? я приду — один! я
сделаюсь убийцею моей матери. (Останавливается и смотрит на отца.) Боже! вот человек!
Прошло дня три-четыре, и Орлов заслужил несколько лестных отзывов о себе, как о сметливом и расторопном малом, и, вместе с этим, заметил, что Пронин и другие служители в бараке стали относиться к нему с завистью, с желанием насолить. Он насторожился, в нём тоже возникла злоба против толсторожего Пронина, с которым он не прочь был вести дружбу и беседовать «по душе». В то же время ему
делалось как-то
горько при виде явного желания товарищей по работе нанести ему какой-либо вред.
Так мне
сделалось от этих ее слов
горько и стыдно, что я чуть не всплакал.
Рассказы шведа дышали чем-то фантастичным и вместе с тем страшным и жестоким о первых временах поисков золота в Калифорнии, где в одну неделю, в один день, люди, случалось,
делались богатыми. Но швед, как и масса других золотоискателей,
горько разочаровался. Он не разбогател, хотя и находил золото, он отдавал его за провизию, за обувь и платье, за инструменты, за вино. Наживались главным образом поставщики и торгаши, нахлынувшие вслед за пионерами, а не самые пионеры.
Михаил Мемнонов, по прозвищу Бушуев,
сделался и для меня и для моих товарищей как бы членом нашей студенческой семьи. Ему самому было бы
горько покидать нас. Отцу моему он никогда не служил, в деревне ему было делать нечего. В житейском обиходе мы его считали"мужем совета"; а в дороге он тем паче окажется опытнее и практичнее всех нас.
— Ну, и испугали же вы нас, барчук, — говорил сердитым голосом приказчик. — Барин весь дом вверх дном поставили, вас искавши. А барышня так беспокоились, что ей даже нехорошо
сделалось, и в постельку уложить пришлось. Как старшие барчата пришли одни к ужину и сказали, что вы потерялись в лесу, так они как заплачут, так-то
горько да жалобно. Даже и меня, глядя на них, слеза прошибла.
Мне
сделалось больно,
горько и, главное, стыдно за маленького человека, за толпу, за себя, как будто бы я просил денег, мне ничего не дали и надо мною смеялись.