Неточные совпадения
Левин положил брата
на спину,
сел подле него и не дыша глядел
на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но
на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря
на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
По причине толщины, он уже не мог ни в каком случае потонуть и как бы ни кувыркался, желая нырнуть, вода бы его все выносила наверх; и если бы
село к нему
на спину еще двое человек, он бы, как упрямый пузырь, остался с ними
на верхушке воды, слегка только под ними покряхтывал да пускал носом и ртом пузыри.
Здесь Чичиков, не дожидаясь, что будет отвечать
на это Ноздрев, скорее за шапку да по-за
спиною капитана-исправника выскользнул
на крыльцо,
сел в бричку и велел Селифану погонять лошадей во весь дух.
После обеда господин выкушал чашку кофею и
сел на диван, подложивши себе за
спину подушку, которую в русских трактирах вместо эластической шерсти набивают чем-то чрезвычайно похожим
на кирпич и булыжник.
Запахивая капот
на груди, прислонясь
спиною к косяку, она опускалась, как бы желая
сесть на пол, колени ее выгнулись.
Она взвизгивала все более пронзительно. Самгин, не сказав ни слова, круто повернулся
спиною к ней и ушел в кабинет, заперев за собою дверь. Зажигая свечу
на столе, он взвешивал, насколько тяжело оскорбил его бешеный натиск Варвары.
Сел к столу и, крепко растирая щеки ладонями, думал...
Вошла Марина в сером халате, зашпиленном английскими булавками, с полотенцем
на шее и распущенными по
спине волосами, похожая
на княжну Тараканову с картины Флавицкого и
на уголовную арестантку;
села к столу, вытянув ноги в бархатных сапогах, и сказала Самгину...
Потом он шагал в комнату, и за его широкой, сутулой
спиной всегда оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с огромными глазами. Молча поцеловав Веру Петровну, она кланялась всем людям в комнате, точно иконам в церкви,
садилась подальше от них и сидела, как
на приеме у дантиста, прикрывая рот платком. Смотрела она в тот угол, где потемнее, и как будто ждала, что вот сейчас из темноты кто-то позовет ее...
— Так — уютнее, — согласилась Дуняша, выходя из-за ширмы в капотике, обшитом мехом; косу она расплела, рыжие волосы богато рассыпались по
спине, по плечам, лицо ее стало острее и приобрело в глазах Клима сходство с мордочкой лисы. Хотя Дуняша не улыбалась, но неуловимые, изменчивые глаза ее горели радостью и как будто увеличились вдвое. Она
села на диван, прижав голову к плечу Самгина.
Самгин задумался:
на кого Марина похожа? И среди героинь романов, прочитанных им, не нашел ни одной женщины, похожей
на эту. Скрипнули за
спиной ступени, это пришел усатый солдат Петр. Он бесцеремонно
сел в кресло и, срезая ножом кожу с ореховой палки, спросил негромко, но строго...
Штольц
сел подле Ольги, которая сидела одна, под лампой, поодаль от чайного стола, опершись
спиной на кресло, и мало занималась тем, что вокруг нее происходило.
— Стоит только поужинать хорошенько, — продолжала она, не поднимая глаз с работы, — да полежать дня три, особенно
на спине, непременно
сядет ячмень.
— Да… иногда. Он очень хорошо поет, — прибавила она и
села на диван,
спиной к свету.
В другой раз, где-то в поясах сплошного лета, при безветрии, мы прохаживались с отцом Аввакумом все по тем же шканцам. Вдруг ему вздумалось взобраться по трехступенной лесенке
на площадку, с которой обыкновенно, стоя, командует вахтенный офицер. Отец Аввакум обозрел море и потом, обернувшись
спиной к нему, вдруг…
сел на эту самую площадку «отдохнуть», как он говаривал.
Мы вышли к большому монастырю, в главную аллею, которая ведет в столицу, и
сели там
на парапете моста. Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно идут с ношами овощей взад и вперед или ведут лошадей с перекинутыми через
спину кулями риса, с папушами табаку и т. п. Лошади фыркали и пятились от нас. В полях везде работают. Мы пошли
на сахарную плантацию. Она отделялась от большой дороги полями с рисом, которые были наполнены водой и походили
на пруды с зеленой, стоячей водой.
Он показал ей, что и где писать, и она
села за стол, оправляя левой рукой рукав правой; он же стоял над ней и молча глядел
на ее пригнувшуюся к столу
спину, изредка вздрагивавшую от сдерживаемых рыданий, и в душе его боролись два чувства — зла и добра: оскорбленной гордости и жалости к ней, страдающей, и последнее чувство победило.
— Ну, хорошо, я попытаюсь сделать, — сказала она и легко вошла в мягко капитонированную коляску, блестящую
на солнце лаком своих крыльев, и раскрыла зонтик. Лакей
сел на козлы и дал знак кучеру ехать. Коляска двинулась, но в ту же минуту она дотронулась зонтиком до
спины кучера, и тонкокожие красавицы, энглизированные кобылы, поджимая затянутые мундштуками красивые головы, остановились, перебирая тонкими ногами.
Алеша поднял голову,
сел и прислонился
спиной к дереву. Он не плакал, но лицо его выражало страдание, а во взоре виднелось раздражение. Смотрел он, впрочем, не
на Ракитина, а куда-то в сторону.
— Что батюшка, спит или проснулся? — тихо и смиренно проговорил он, себе самому неожиданно, и вдруг, тоже совсем неожиданно,
сел на скамейку.
На мгновение ему стало чуть не страшно, он вспомнил это потом. Смердяков стоял против него, закинув руки за
спину, и глядел с уверенностью, почти строго.
Наконец я окончательно выбился из сил и, подойдя к первому лежащему
на земле дереву,
сел на него, опершись
спиной на сук, и задремал.
Я присел
на могилу в ожидании Ермолая. Владимир отошел, для приличия, несколько в сторону и тоже
сел. Сучок продолжал стоять
на месте, повеся голову и сложив, по старой привычке, руки за
спиной.
Когда мы пили чай, в фанзу пришел еще какой-то китаец. За
спиной у него была тяжелая котомка; загорелое лицо, изношенная обувь, изорванная одежда и закопченный котелок свидетельствовали о том, что он совершил длинный путь. Пришедший снял котомку и
сел на кан. Хозяин тотчас же стал за ним ухаживать. Прежде всего он подал ему свой кисет с табаком.
Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец, который никому
на селе в ус не дул, сгибал в руке пятаки и подковы, как гречневые блины, тот самый кузнец лежал у ног его. Чтоб еще больше не уронить себя, Чуб взял нагайку и ударил его три раза по
спине.
Заплакали дети, отчаянно закричала беременная тетка Наталья; моя мать потащила ее куда-то, взяв в охапку; веселая рябая нянька Евгенья выгоняла из кухни детей; падали стулья; молодой широкоплечий подмастерье Цыганок
сел верхом
на спину дяди Михаила, а мастер Григорий Иванович, плешивый, бородатый человек в темных очках, спокойно связывал руки дяди полотенцем.
Женичка, как только вскочил в лодку, сейчас же убежал к лодочнику и стал с любопытством смотреть, как тот разводил
на носу огонь. Симонов, обернувшись
спиной к Вихрову и Мари,
сел грести. Лодка тронулась.
—
Садитесь, пожалуйста! — сказал Салов, любезно усаживая Вихрова
на диван и даже подкладывая ему за
спину вышитую подушку. Сам он тоже развалился
на другом конце дивана; из его позы видно было, что он любил и умел понежиться и посибаритничать. [Посибаритничать — жить в праздности и роскоши. От названия древнегреческого города Сибарис, о жителях которого ходила молва как о людях изнеженных.]
В ожидании разговора Луша
села на свой прорванный диванчик, а Раиса Павловна тяжело ходила по комнате, заложив руки за
спину.
Когда его увели, она
села на лавку и, закрыв глаза, тихо завыла. Опираясь
спиной о стену, как, бывало, делал ее муж, туго связанная тоской и обидным сознанием своего бессилия, она, закинув голову, выла долго и однотонно, выливая в этих звуках боль раненого сердца. А перед нею неподвижным пятном стояло желтое лицо с редкими усами, и прищуренные глаза смотрели с удовольствием. В груди ее черным клубком свивалось ожесточение и злоба
на людей, которые отнимают у матери сына за то, что сын ищет правду.
— Ничего. Ладно живу. В Едильгееве приостановился, слыхали — Едильгеево? Хорошее
село. Две ярмарки в году, жителей боле двух тысяч, — злой народ! Земли нет, в уделе арендуют, плохая землишка. Порядился я в батраки к одному мироеду — там их как мух
на мертвом теле. Деготь гоним, уголь жгем. Получаю за работу вчетверо меньше, а
спину ломаю вдвое больше, чем здесь, — вот! Семеро нас у него, у мироеда. Ничего, — народ все молодой, все тамошние, кроме меня, — грамотные все. Один парень — Ефим, такой ярый, беда!
Мать оперлась
спиной о стену и, закинув голову, слушала их негромкие, взвешивающие слова. Встала Татьяна, оглянулась и снова
села. Ее зеленые глаза блестели сухо, когда она недовольно и с пренебрежением
на лице посмотрела
на мужиков.
Ромашов потихоньку встал с кровати и
сел с ногами
на открытое окно, так что его
спина и его подошвы упирались в противоположные косяки рамы.
Ввел ее князь, взял
на руки и посадил, как дитя, с ногами в угол
на широкий мягкий диван; одну бархатную подушку ей за
спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки
на струны поклал. Потом
сел сам
на полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать,
садись и ты.
Октавист, покачиваясь, стоял перед квартальным, сняв картуз, и спорил с ним, невнятно, глухо выкрикивая какие-то слова; потом квартальный толкнул его в грудь, он покачнулся,
сел; тогда полицейский не торопясь вынул из кармана веревочку, связал ею руки певчего, привычно и покорно спрятанные им за
спину, а квартальный начал сердито кричать
на зрителей...
Кругом стало сонное царство. Тишь до того нерушима, что из чащи леса сюда
на опушку выскочил подлинялый заяц, сделав прыжок,
сел на задние лапки, пошевелил усиками, но сейчас же и сконфузился: кинул за
спину длинные уши и исчез.
Хаджи-Мурат, оправив
на себе пистолет за
спиною, подошел к разложенным женщиной подушкам и, запахивая черкеску,
сел на них. Старик
сел против него
на свои голые пятки и, закрыв глаза, поднял руки ладонями кверху. Хаджи-Мурат сделал то же. Потом они оба, прочтя молитву, огладили себе руками лица, соединив их в конце бороды.
«Вор! Максим!» — сообразил Кожемякин, приходя в себя, и, когда вор сунул голову под кровать, тяжело свалился с постели
на спину ему,
сел верхом и, вцепившись в волосы, стал стучать головою вора о пол, хрипя...
Николай Артемьевич насупился, прошелся раза два по комнате, достал из бюро бархатный ящичек с «фермуарчиком» и долго его рассматривал и обтирал фуляром. Потом он
сел перед зеркалом и принялся старательно расчесывать свои густые черные волосы, с важностию
на лице наклоняя голову то направо, то налево, упирая в щеку языком и не спуская глаз с пробора. Кто-то кашлянул за его
спиною: он оглянулся и увидал лакея, который приносил ему кофе.
Ветер дул в
спину. По моему расчету, через два часа должен был наступить рассвет. Взглянув
на свои часы с светящимся циферблатом, я увидел именно без пяти минут четыре. Ровное волнение не представляло опасности. Я надеялся, что приключение окончится все же благополучно, так как из разговоров
на «Бегущей» можно было понять, что эта часть океана между Гарибой и полуостровом весьма судоходна. Но больше всего меня занимал теперь вопрос, кто и почему
сел со мной в эту дикую ночь?
Дениска решительно взял пирог и, отойдя далеко в сторону,
сел на земле,
спиной к бричке. Тотчас же послышалось такое громкое жеванье, что даже лошади обернулись и подозрительно поглядели
на Дениску.
Когда я закрыл окно, мне стало страшно. Кругом — только машины. Разбуженный моими шагами и стуком окна, Тит
сел на постели, обвел комнату бессмысленным взглядом, опять упал
на спину и стал всхрапывать… И опять раздался тонкий писк лампы… Сопение Тита казалось мне бессмысленным и мертвым… В тягучем пении лампы слышалось, наоборот, загадочное выражение…
— А вышло, cher cousin [дорогой кузен (франц.).], нехорошо!.. — продолжал генерал грустным голосом. — Ефим Федорович страшно
на меня обиделся и, встретясь вскоре после того со мной в Английском клубе, он повернулся ко мне
спиной и даже ушел из той комнаты, где я
сел обедать; а потом, как водится, это стало отражаться и
на самой службе: теперь, какое бы то ни было представление от моего ведомства, — Ефим Федорович всегда против и своей неумолимой логикой разбивает все в пух…
Она взяла стул, пододвинула к моей кровати и
села на нем, оборотясь
спиной к Камашеву.
Кто лежал раньше, тот
сел; а кто сидел — поднялся
на ноги, расправляет
спину, потягиваясь и неправдиво позевывая.
Не спеша, честно взвешивая тяжесть всех слов, какие необходимо сказать сыну, отец пошёл к нему, приминая ногами серые былинки, ломко хрустевшие. Сын лежал вверх
спиною, читал толстую книгу, постукивая по страницам карандашом;
на шорох шагов он гибко изогнул шею, посмотрел
на отца и, положив карандаш между страниц книги, громко хлопнул ею; потом
сел, прислонясь
спиной к стволу сосны, ласково погладив взглядом лицо отца. Артамонов старший, отдуваясь, тоже присел
на обнажённый, дугою выгнутый корень.
Как и всегда по утрам, двое его писцов, Елихофер и Ахия, уже лежали
на циновках, по обе стороны трона, держа наготове свертки папируса, тростник и чернила. При входе царя они встали и поклонились ему до земли. Царь же
сел на свой трон из слоновой кости с золотыми украшениями, оперся локтем
на спину золотого льва и, склонив голову
на ладонь, приказал...
И, наконец, когда один из ударов каблуком сапога сильнее других опустился
на спину Гаврилы, он вскочил, все еще боясь открыть глаза,
сел на лавку и, ощупью схватив весла, двинул лодку.
В спальне, в чистилке, стояла скамейка, покрытая простыней. Войдя, он видел и не видел дядьку Балдея, державшего руки за
спиной. Двое других дядек Четуха и Куняев — спустили с него панталоны,
сели Буланину
на ноги и
на голову. Он услышал затхлый запах солдатских штанов. Было ужасное чувство, самое ужасное в этом истязании ребенка, — это сознание неотвратимости, непреклонности чужой воли. Оно было в тысячу раз страшнее, чем физическая боль…
Антон медленно подошел к пегашке, уперся локтями ей в
спину, потом болтнул в воздухе длинными, неуклюжими своими ногами и начал
на нее карабкаться; после многих усилий с его стороны, смеха и прибауток со стороны окружающих он наконец
сел и вытянул поводья.
— Но это вас от людей не отличает, вы ошибаетесь, — говорит Михаила. — Все так думают. Оттого и бессильна, оттого и уродлива жизнь. Каждый старается отойти от жизни вбок, выкопать в земле свою норку и из неё одиноко рассматривать мир; из норы жизнь кажется низкой, ничтожной; видеть её такою — выгодно уединённому! Это я говорю про тех людей, которые почему-нибудь не в силах
сесть верхом
на ближнего и подъехать
на спине его туда, где вкуснее кормят.
С колчаном звонким за
спиной,
Отягощен своим нарядом,
Селим проворный едет рядом
На кобылице вороной.