Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории
русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
— Я тоже должен сказать, что я мало видел и мало был… с либералами, — сказал князь, — но мне кажется, что вы, может быть, несколько правы и что тот
русский либерализм, о котором вы говорили, действительно отчасти наклонен ненавидеть самую Россию, а не одни только ее порядки вещей. Конечно, это только отчасти… конечно, это никак не может быть для всех справедливо…
Либерализм не есть грех; это необходимая составная часть всего целого, которое без него распадется или замертвеет; либерализм имеет такое же право существовать, как и самый благонравный консерватизм; но я на
русский либерализм нападаю, и опять-таки повторяю, что за то, собственно, и нападаю на него, что русский либерал не есть русский либерал, а есть не русский либерал.
Ну, так факт мой состоит в том, что
русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию.
— Да, я. Я либерал, mais entendons-nous, mon cher. [но условимся, дорогой мой (франц.)] В обществе я, конечно, не высказал бы этого мнения; но не высказал бы его именно только потому, что я представитель
русского либерализма. Как либерал, я ни в каком случае не могу допустить аркебузированья ни в виде частной меры, ни в виде общего мероприятия. Но внутренно я все-таки должен сказать себе: да, это люди неблагонамеренные!
Неточные совпадения
— Аристократизм,
либерализм, прогресс, принципы, — говорил между тем Базаров, — подумаешь, сколько иностранных… и бесполезных слов!
Русскому человеку они даром не нужны.
Здесь речь Ипполита Кирилловича была прервана рукоплесканиями.
Либерализм изображения
русской тройки понравился. Правда, сорвалось лишь два-три клака, так что председатель не нашел даже нужным обратиться к публике с угрозою «очистить залу» и лишь строго поглядел в сторону клакеров. Но Ипполит Кириллович был ободрен: никогда-то ему до сих пор не аплодировали! Человека столько лет не хотели слушать, и вдруг возможность на всю Россию высказаться!
— Ничего особенного, кроме маленького замечания, — тотчас же ответил Иван Федорович, — о том, что вообще европейский
либерализм, и даже наш
русский либеральный дилетантизм, часто и давно уже смешивает конечные результаты социализма с христианскими.
Русский пафос свободы был скорее связан с принципиальным анархизмом, чем с
либерализмом.
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем суть либеральных
русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени
либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет уже отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать
либерализм даже там, где есть лишь невинность.
С невинною целию обезоружить его
либерализмом, он показал ему свою собственную интимную коллекцию всевозможных прокламаций,
русских и из-за границы, которую он тщательно собирал с пятьдесят девятого года, не то что как любитель, а просто из полезного любопытства.
Попробуй я завещать мою кожу на барабан, примерно в Акмолинский пехотный полк, в котором имел честь начать службу, с тем чтобы каждый день выбивать на нем пред полком
русский национальный гимн, сочтут за
либерализм, запретят мою кожу… и потому ограничился одними студентами.
Не буду говорить о том, что говорится, пишется духовенством с оттенком научности и
либерализма в духовных журналах, а буду говорить о том, что действительно совершается духовенством по всей обширной
русской земле среди 100-миллионного народа.
Император чувствует, что Польша еще не умерла. На место
либерализма, который он гнал с ожесточением совершенно напрасным, потому что этот экзотический цветок не может укорениться на
русской почве, встает другой вопрос, грозный, как громовая туча.
Да и сама личность отзывалась, когда я к нему стал присматриваться, чем-то не тогдашним, не Петербургом и Москвой 60-х годов, а смесью некоторого
либерализма с недостаточным пониманием того, к чему льнуло тогда передовое
русское общество.
Один из братьев Рагозиных был и моим мировым посредником, сам хороший, рациональный агроном, мягкий, более гуманный, с оттенком
либерализма, который сказывался и в том, что он ходил и у себя и в гостях в
русском костюме (ополченской формы), но без славянофильского жаргона.
Русский коммунизм делает последовательный и крайний вывод из точек зрения Маркса на религию, которого не хотела сделать социал-демократия, впитавшая в себя некоторые принципы
либерализма.
Деятели либеральных реформ 60-х годов имели, конечно, значение, но их
либерализм был исключительно практическим и деловым, часто чиновничьим, они не представляли собой никакой идеологии, в которой всегда нуждалась
русская интеллигенция.
Русская душа не склонна к скептицизму и ей менее всего соответствует скептический
либерализм.
На поверхности
русской жизни
либерализм как будто начинал играть довольно большую роль, и с ним должно было считаться правительство.
И менее всего такой резко антисоциалистический тип
либерализма подходит к
русскому душевному складу.