— Беда еще не велика! — сказал Вульф, подавая
руку пастору в знак примирения. — Но ваш гнев почитаю истинным для себя несчастьем, тем большим, что я его заслуживаю. Мне представилась только важность бумаги, положенной мною во вьюк, — примолвил он вполголоса, отведя Глика в сторону. — Если б вы знали, какие последствия может навлечь за собою открытие тайны, в ней похороненной! Честь моя, обеспечение Мариенбурга, слава шведского имени заключаются в ней. После этого судите, мой добрый господин пастор…
Неточные совпадения
Пастор одною
рукою оперся о плечо гренадера, а другою взял за
руку сына.
Пастор взял сына на
руки, прижал его к своей груди и, обернув дитя задом к выступившим из полувзвода вперед десяти гренадерам, сказал...
Пастор взглянул на блестящую, алмазную митру горы, сжал ручонку сына и, опершись другою
рукою о плечо гренадера, спокойно стал у столба над выкопанною у него ямою.
Ей хотелось перелить в него свое честолюбие, а он вдруг начал клеить кирку:
пастор выходил говорить проповедь, молящиеся слушали, набожно сложив пред собою
руки, одна дама утирала платочком слезы, один старичок сморкался; под конец звенел органчик, который нарочно был заказан и уже выписан из Швейцарии, несмотря на издержки.
Вибель на первых порах исполнился недоумения; но затем, со свойственною немцам последовательностью, начал перебирать мысленно своих знакомых дам в Ревеле и тут с удивительной ясностью вспомнил вдову
пастора, на которой сам было подумывал жениться и которую перебил у него, однако, русский доктор Сверстов. Воспоминания эти так оживили старика, что он стал потирать себе
руки и полушептать...
Пастор Абель держал картину в одной левой
руке и, сильно откинувшись головою назад, рассматривал ее с чинной улыбкой аугсбургского исповедания; все другие жались около пасторовых плеч, а выехавшая бабушка зазирала сбоку.
— Да-да, именно страшное есть, — утверждал
пастор, вертя мизинцем свободной
руки над бликами, падавшими на нос и освещенную луной щеку русалки.
Я сам понимал, что мысль эта нелепа: теперешняя бессистемная, сомневающаяся научная медицина, конечно, несовершенна, но она все-таки неизмеримо полезнее всех выдуманных из головы систем и грубых эмпирических обобщений; именно совесть врача и не позволила бы ему гнать больных в
руки гомеопатов,
пасторов Кнейппов и Кузьмичей.
Произнеся слово «сего»,
пастор засунул правую
руку в левый боковой карман своего кафтана и, не найдя в нем бумаги, которую туда положил, вдруг остановился среди речи своей и среди дороги, как будто язык его прильнул к нёбу, а ноги приросли к земле.
Пастор, будто по предчувствию, дрожащими
руками ухватился за тетрадь и, лишь только взглянул на первые слова заглавия, обратился с гневом к Дихтерлихту...
— Не спорьте, милостивый государь! Доказательства сейчас налицо, — ясны как день! — и вы признаетесь, что… — Здесь в жару полемики
пастор засунул было
руку в боковой карман, но, хватившись, что он потерял знаменитый адрес дорогою, смутился до пота на лице и приведен был в такое же прискорбное состояние, в каком, по одинакому поводу, явился он нам в Долине мертвецов.
— Сдача? Слава богу! — воскликнул
пастор и в благоговении, сложив
руки на грудь, прочитал про себя молитву. — Не отложить ли нам свадьбу до заключения мира?
— Э, э, любезный! где ж у вас, позвольте сказать, Минерва? — говорил
пастор, заглядывая беспрестанно в бумагу, перед ним лежавшую, перемешивая суетливо свой разговор на немецком обрывками русской речи и ударяя
рукою по столу.
Пастора нашли они в цветнике. Дрожащею
рукою бросил он горсть земли на свежую могилу и произнес...
— Низость бременских купцов? низость… Гм! — сердито проворчал
пастор сквозь зубы. — Это говорит швед! в Лифляндии! ищет еще
руки лифляндки!.. Прекрасно! бесподобно!
— Господин
пастор! господин
пастор! что вы со мною делаете?.. — вскричал Густав. — Я готов упасть к ногам вашим; я готов целовать ваши
руки. Луиза! Государь! Кто еще?.. Боже! Боже! Я как помешанный.
Здесь
пастор вынул из бокового кармана тетрадь в золотой обложке и хотел было почерпнуть в ней свидетельство доводам своим; но генерал, махнув повелительно
рукою, сказал...
Невеста и жених стали на свои места.
Пастор с благоговением совершил священный обряд. Слезы полились из глаз его, когда он давал чете брачное благословение. С последним движением его
руки отдали в стане русском кому-то честь барабанным боем… и вслед за тем в комнате, где совершалась церемония, загремел таинственный пророческий голос, как торжественный звон колокола...
Пастор пожал
руку цейгмейстеру; Кете бросила на него такой взгляд, который, вторгаясь в сердце, бьет в нем радостную тревогу. Вульф, ободренный этим вниманием, продолжал живее свое повествование...
Пастор, простодушный и торопливый, вынул ее из
руки и, увидев, что это было духовное завещание, прочел его при всех.
Пастор придвинул к себе стул, взглянул сухо и сурово на Вульфа и хотел с ним раскланяться; но этот подошел к нему, взял его за
руку, дружески пожал ее еще раз и сказал...
Благоговейно сложив
руки на грудь,
пастор произнес...
Лишь только Владимир вслед за
пастором и его домочадцами спустил ногу с моста на берег и взгляд его сошелся с наблюдательным взглядом князя Вадбольского, как почувствовал, что его схватили за
руку могучею
рукою.
С веселым лицом явился он на квартиру
пастора. Последний одет был по-праздничному; все в комнате глядело также торжественно. Подав дружески
руку Вульфу, Глик спросил его о необыкновенном шуме, слышанном ночью. (За домами не видать было сделанного в стене пролома.) Шутя, отвечал цейгмейстер...