Неточные совпадения
Пастор одною
рукою оперся о плечо гренадера, а другою взял за
руку сына.
Пастор взглянул на блестящую, алмазную митру горы, сжал ручонку сына и, опершись другою
рукою о плечо гренадера, спокойно стал у столба над выкопанною у него ямою.
Пастор взял сына на
руки, прижал его к своей груди и, обернув дитя задом к выступившим из полувзвода вперед десяти гренадерам, сказал...
— Беда еще не велика! — сказал Вульф, подавая
руку пастору в знак примирения. — Но ваш гнев почитаю истинным для себя несчастьем, тем большим, что я его заслуживаю. Мне представилась только важность бумаги, положенной мною во вьюк, — примолвил он вполголоса, отведя Глика в сторону. — Если б вы знали, какие последствия может навлечь за собою открытие тайны, в ней похороненной! Честь моя, обеспечение Мариенбурга, слава шведского имени заключаются в ней. После этого судите, мой добрый господин пастор…
Маленькая, сухая
рука пастора ударила в широкую ладонь его, и вскоре, как водится, сначала околичностями, потом открыто объявлены воспитаннице виды лучшего друга первого и второго отца ее, любимца королевского, будущего коменданта мариенбургского, любезного, благородного, умного и прочее и прочее, что воспитатель мог прибрать из словаря мнимых и настоящих достоинств жениха.
Неточные совпадения
Ей хотелось перелить в него свое честолюбие, а он вдруг начал клеить кирку:
пастор выходил говорить проповедь, молящиеся слушали, набожно сложив пред собою
руки, одна дама утирала платочком слезы, один старичок сморкался; под конец звенел органчик, который нарочно был заказан и уже выписан из Швейцарии, несмотря на издержки.
Вибель на первых порах исполнился недоумения; но затем, со свойственною немцам последовательностью, начал перебирать мысленно своих знакомых дам в Ревеле и тут с удивительной ясностью вспомнил вдову
пастора, на которой сам было подумывал жениться и которую перебил у него, однако, русский доктор Сверстов. Воспоминания эти так оживили старика, что он стал потирать себе
руки и полушептать:
Пастор Абель держал картину в одной левой
руке и, сильно откинувшись головою назад, рассматривал ее с чинной улыбкой аугсбургского исповедания; все другие жались около пасторовых плеч, а выехавшая бабушка зазирала сбоку.
— Да-да, именно страшное есть, — утверждал
пастор, вертя мизинцем свободной
руки над бликами, падавшими на нос и освещенную луной щеку русалки.
Я сам понимал, что мысль эта нелепа: теперешняя бессистемная, сомневающаяся научная медицина, конечно, несовершенна, но она все-таки неизмеримо полезнее всех выдуманных из головы систем и грубых эмпирических обобщений; именно совесть врача и не позволила бы ему гнать больных в
руки гомеопатов,
пасторов Кнейппов и Кузьмичей.