Неточные совпадения
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым
морям и кисельным берегам, возвратился в
родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Рано утром один из стрелков ходил на охоту за нерпами. Возвратясь, он сообщил, что бурей ночью мертвую касатку снова унесло в
море. Я не придал его словам никакого значения, но орочи нашли это вполне естественным: Тэму вернулся, принял свой обычный вид и ушел в свою
родную стихию.
Камчатка порадовала, [Камчатка порадовала мужественным отражением англо-французского нападения на Петропавловск; в защите
родной земли участвовали казаки, мещане, камчадалы и алеуты; слабо вооруженный отряд в 300 человек отразил две высадки и, несмотря на сильную бомбардировку, обратил в бегство десант в 900 человек, сбросив в
море 300 из них.] но это такая дробь, что почти незаметно проходят подвиги тамошней воительной силы.
С тех пор прошло около двадцати лет. В продолжение этого времени я вынес много всякого рода жизненных толчков, странствуя по
морю житейскому. Исколесовал от конца в конец всю Россию, перебывал во всевозможных градах и весях: и соломенных, и голодных, и холодных, но не видал ни Т***, ни
родного гнезда. И вот, однако ж, судьба бросила меня и туда.
Если верить собственным словам Лавровского, он убил
родного отца, вогнал в могилу мать,
заморил сестер и братьев.
Вздумалось ему переселиться из
родной стороны за
море — вот он и стал переносить по очереди своих коршунят на новое место.
Вместе с этим кто-то громко крикнул, молодая девушка рванулась к
морю, и Матвей услышал ясно
родное слово: «Отец, отец!» Между тем, корабль, тихо работавший винтами, уже отодвинулся от этого места, и самые волны на том месте смешались с белым туманом.
Северные сумерки и рассветы с их шелковым небом, молочной мглой и трепетным полуосвещением, северные белые ночи, кровавые зори, когда в июне утро с вечером сходится, — все это было наше
родное, от чего ноет и горит огнем русская душа; бархатные синие южные ночи с золотыми звездами, безбрежная даль южной степи, захватывающий простор синего южного
моря — тоже наше и тоже с оттенком какого-то глубоко неудовлетворенного чувства.
Мы с ним лежим на песке у громадного камня, оторвавшегося от
родной горы, одетого тенью, поросшего мхом, — у камня печального, хмурого. На тот бок его, который обращен к
морю, волны набросали тины, водорослей, и обвешанный ими камень кажется привязанным к узкой песчаной полоске, отделяющей
море от гор.
Тянет душу туда, к
родному, хорошему
морю, которому я отдал свою молодость.
Жизнь в Киеве, на высоком Печерске, в нескольких шагах от златоверхой лавры, вечно полной богомольцами, стекающимися к
родной святыне от запада, и севера, и
моря, рельефнее всего выработала в характере Долинской одну черту, с детства спавшую в ней в зародыше.
Мы просиживали целые часы, любуясь зеленым
морем родных гор, исчерченных бойкими горными речками по всем направлениям и только кой-где тронутых человеческим жильем.
Но краткое известие о том, что «Николай Фермор бросился в
море и утонул», достаточное для начальства, не удовлетворяло
родных и друзей погибшего. Им хотелось знать: как могло случиться это трагическое происшествие при той тщательной бережи и при той нежной предусмотрительности, с которыми больной был отправлен.
Развязка повести, происходящая на песчаном берегу
моря в Испании, куда прибыл для этого русский фрегат; чудесное избавление, из-под ножей убийц, героя романа тем самым морским офицером, от которого Завольский бежал в Испанию, и который оказался
родным братом, а не любовником героини романа — все это слишком самовольно устроено автором и не удовлетворяет читателя.
Но почему, какой судьбой
Я край оставила
родной,
Не знаю; помню только
мореИ человека в вышине
Над парусами…
— Ах,
родной мой, я же ведь это не к тому. Но только все вы теперь какие-то дерганые стали. Вот и вы: здоровенный мужчинище, грудастый, плечистый, а нервы как у институтки. Кстати, знаете что, — прибавил доктор деловым тоном, — вы бы, сладость моя, пореже купались. Особенно в такую жару. А то, знаете, можно с непривычки перекупаться до серьезной болезни. У меня один пациент нервную экзему схватил оттого, что злоупотреблял
морем.
Белеет парус одинокой
В тумане
моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю
родном?..
Обидно стало ему, что неведомо какой человек так об лесах отзывается. Как моряк любит
море, так коренной лесник любит
родные леса, не в пример горячей, чем пахарь пашню свою.
— Что ж,
родной, этот понт-море, поди, пространное и глубокое? — с любопытством продолжала расспросы свои мать Виринея.
Как часто в такие минуты он мысленно переносился в эту теплую, освещенную мягким светом висячей лампы, уютную, хорошо знакомую ему столовую с большими старинными часами на стене, с несколькими гравюрами и старым дубовым буфетом, где все в сборе за круглым столом, на котором поет свою песенку большой пузатый самовар, и, верно, вспоминают своего
родного странника по
морям.
— Это верно, — ответила Марья Ивановна. — Их было два брата, один двадцать ли, тридцать ли лет тому назад в
море пропал. Дарья Сергевна потонувшему была невестой и с его смерти живет у Смолокурова хозяйкой. Так это какая ж
родня? Какая она участница в наследстве? Безродною замуж шла, ни ближнего, ни дальнего родства нет у нее.
Море было такое же величавое, бесконечное и неприветливое, как семь лет до этого, когда я, кончив курс в гимназии, уезжал из
родного города в столицу; вдали темнела полоска дыма — это шел пароход, и, кроме этой едва видимой и неподвижной полоски да мартышек, которые мелькали над водой, ничто не оживляло монотонной картины
моря и неба.
Крепись, Корнила!.. Терпи, голова, благо в кости скована!.. Эх, изведал бы кто мое горе отцовское!.. Глуби
моря шапкой не вычерпать, слез кровавых
родного отца не высушить!.. Пуншу, пуншу, Петрович!..
Но мало было для нее, что она увековечила мысль, освободила ее от кабалы давности, от власти папизма, дала человеку на
морях неусыпного вожатого и свела для него громовержца на землю; мало, что подарила человечеству новый мир на его
родной планете; нет, эта всепожирающая пытливость ума захотела еще завоевать небо и похитить у него тайны, никому и никогда не доступные.
Звуки человеческих голосов заполняли все кругом, — голоса товарищеской массы, с которой Лелька эти полтора года работала, страдала, отчаивалась, оживала верой. И гремящее, сверкающее звуками
море несло Лельку на своих волнах, несло в страстно желанное и наконец достигнутое лоно всегда
родной партии для новой работы и для новой борьбы.
Такие богатые делали им предложения, каких, они знали, что в
родной земле им ожидать себе невозможно, но они все не соблазнялись и плыли, и, заболтавшись по
морю, попали в испанский город Мессину, где испанский генерал увидел Мошкина и стал предлагать ему «по 20 р. в месяц», а всем прочим «давал гроши и платья, и жалованья».