Неточные совпадения
Представляя, что она
рвет с дерева какие-то американские фрукты, Любочка сорвала на одном листке огромной величины червяка, с ужасом бросила его на землю, подняла
руки кверху и отскочила, как будто боясь, чтобы
из него не брызнуло чего-нибудь. Игра прекратилась: мы все, головами вместе, припали к земле — смотреть эту редкость.
Самгин не ответил. Озябшая лошадь мчалась встречу мороза так, что санки и все вокруг подпрыгивало, комья снега летели из-под копыт, резкий холод бил и
рвал лицо, и этот внешний холод, сливаясь с внутренним, обезволивал Самгина. А Дронов, просунув
руку свою под локоть его, бормотал...
Между солдатами произошло смятение, но офицер бросился вперед, солдаты за ним последовали и сбежали в
ров; разбойники выстрелили в них
из ружей и пистолетов и стали с топорами в
руках защищать вал, на который лезли остервенелые солдаты, оставя во
рву человек двадцать раненых товарищей.
В одну
из палаток удалось затащить чиновника в сильно поношенной шинели. Его долго
рвали пополам два торговца — один за правую
руку, другой за левую.
Прозоров страшно горевал о жене,
рвал на себе волосы и неистовствовал, клялся для успокоения ее памяти исправиться, но не мог никак освободиться от влияния Раисы Павловны, которая не выпускала его
из своих
рук.
Говоря, он крепко растер озябшие
руки и, подойдя к столу, начал поспешно выдвигать ящики, выбирая
из них бумаги, одни
рвал, другие откладывал в сторону, озабоченный и растрепанный.
— Как же это, любезный, — обращается к нему Хрептюгин, — у тебя беспорядки такие! воду
из рук мужички
рвут!
— Насилу и воды-то допросился! — докладывает Петр Парамоныч, — эти каверзные богомолки так и набросились, даже
из рук рвут!
Я только головой качнул, ну, думаю, это опять непременно мне пострелята досаждают и
из рук рвут…
Руки мне жгло и
рвало, словно кто-то вытаскивал кости
из них. Я тихонько заплакал от страха и боли, а чтобы не видно было слез, закрыл глаза, но слезы приподнимали веки и текли по вискам, попадая в уши.
— Друг мой, успокойся! — сказала умирающая от избытка жизни Негрова, но Дмитрий Яковлевич давно уже сбежал с лестницы; сойдя в сад, он пустился бежать по липовой аллее, вышел вон
из сада, прошел село и упал на дороге, лишенный сил, близкий к удару. Тут только вспомнил он, что письмо осталось в
руках Глафиры Львовны. Что делать? — Он
рвал свои волосы, как рассерженный зверь, и катался по траве.
Круциферская была поразительно хороша в эту минуту; шляпку она сняла; черные волосы ее, развитые от сырого вечернего воздуха, разбросались, каждая черта лица была оживлена, говорила, и любовь струилась
из ее синих глаз; дрожащая
рука то жала платок, то покидала его и
рвала ленту на шляпке, грудь по временам поднималась высоко, но казалось, воздух не мог проникнуть до легких.
— Нет, — сказал он, — мы не для того целовали крест польскому королевичу, чтоб иноплеменные, как стая коршунов, делили по себе и
рвали на части святую Русь! Да у кого бы
из православных поднялась
рука и язык повернулся присягнуть иноверцу, если б он не обещал сохранить землю Русскую в прежней ее славе и могуществе?
Вот эта-то глухомань и была для маленькой Маши ее детским садом, куда она вылезала
из окна вровень с землей. Отец, бывало, на репетиции, мать хлопочет по хозяйству, а Машенька гуляет одна-одинешенька.
Рвет единственные цветы — колючий репей и в кровь
руки исколет. Большие ливни вымывают иногда кости.
Князь задыхался от ярости. Перед крыльцом и на конюшне наказывали гонцов и других людей, виновных в упуске
из рук дерзкого янки, а князь, как дикий зверь, с пеною у рта и красными глазами метался по своему кабинету. Он
рвал на себе волосы, швырял и ломал вещи, ругался страшными словами.
— Под Кыном надо будет хватку сделать. Эх, задарма сколько время потеряли даве, цельное утро, а теперь, того гляди, паводок от дождя захватит в камнях! Беда, барин!.. Кабы вы даве с Егором-то Фомичом покороче ели, выбежали бы
из гор, пожалуй, и под Молоковом успели бы пробежать загодя… То-то, поди, наш Осип Иваныч теперь горячку порет, — с улыбкой прибавил Савоська, делая
рукой кормовым знак «поддоржать корму». — Поди,
рвет и мечет, сердяга.
Не успел я коснуться подушки, как передо мной в сонной мгле всплыло лицо Анны Прохоровой, семнадцати лет,
из деревни Торопово. Анне Прохоровой нужно было
рвать зуб. Проплыл бесшумно фельдшер Демьян Лукич с блестящими щипцами в
руках. Я вспомнил, как он говорит «таковой» вместо «такой» —
из любви к высокому стилю, усмехнулся и заснул.
— Мы поедем под горным берегом, потому что тут тень, — говорила девушка, разбивая воду ловкими ударами. — Только здесь слабое течение… а вот на Днепре — у тёти Лучицкой там имение — там, я вам скажу, ужас! Так и
рвёт вёсла
из рук… Вы не видали порогов на Днепре?..
Началися толки рьяные,
Посреди села базар,
Бабы ходят словно пьяные,
Друг у дружки
рвут товар.
Старый Тихоныч так божится
Из-за каждого гроша,
Что Ванюха только ежится:
«Пропади моя душа!
Чтоб тотчас же очи лопнули,
Чтобы с места мне не встать,
Провались я!..» Глядь — и хлопнули
По
рукам! Ну, исполать!
Не торговец — удивление!
Как божиться-то не лень…
С мужчин срывали часы, нагло, лицом к лицу, запускали
руку в карманы и вытаскивали бумажники, с женщин
рвали цепочки, браслеты, фермуары, даже вырывали серьги
из ушей, не говоря уже о шалях и бурнусах, которые просто стягивались с плеч, причем многие даже сами спешили освободиться от них,
из боязни задушиться, так как застегнутый ворот давил собою горло.
Гм… (Берет у нее
из рук письмо и
рвет его на клочки.) Все это вы бросьте. Вы должны думать только обо мне.
И опять глаза перебегали к драгоценной телеграмме. Везде было ликование, слышался веселый смех, «ура». «Вестник» с телеграммою Витте
рвали друг у друга
из рук, в Маймакае платили за номер по полтиннику.
В одном месте черпали вино
из полуразбитых бочек шапками, в другом
рвали куски парчи, дорогих тканей, штофов, сукна и прочих награбленных товаров, как вдруг с архиепископского двора показался крестный ход, шедший прямо навстречу бунтовщикам; клир певчих шел впереди и пел трогательно и умиленно: «Спаси, Господи, людей Твоих». Владыко Феофил, посреди их, окруженный сонмом бояр и посадников, шел тихо, величественно, под развевающимися хоругвями, обратив горе свои молящие взоры и воздев
руки к небу.
В одном месте черпали вино
из полуразбитых бочек шапками, в другом
рвали куски парчей, дорогих тканей, штофов, сукна и прочих награбленных товаров, как вдруг с архиепископского двора показался крестный ход, шедший прямо навстречу бунтовщикам; клир певчих шел впереди и пел трогательно и умильно: «Спаси, Господи, люди Твоя». Владыко Феофил, посреди их, окруженный сонмом бояр и посадников, шел тихо, величественно, под развевающимися хоругвями, обратив горе свои молящие взоры и воздев
руки к небу.
Попадья билась головой, порывалась куда-то бежать и
рвала на себе платье. И так сильна была в охватившем ее безумии, что не могли с нею справиться о. Василий и Настя, и пришлось звать кухарку и работника. Вчетвером они осилили ее, связали полотенцами
руки и ноги и положили на кровать, и остался с нею один о. Василий. Он неподвижно стоял у кровати и смотрел, как судорожно изгибалось и корчилось тело и слезы текли из-под закрытых век. Охрипшим от крику голосом она молила...