Неточные совпадения
Мулаты, мулатки в европейских костюмах; далее
пьяные английские
матросы, махая руками, крича во все горло, в шляпах и без шляп, катаются в экипажах или толкутся у пристани.
Над головами стояло высокое звездное небо, по которому беспрестанно пробегали огненные полосы бомб; налево, в аршине, маленькое отверстие вело в другой блиндаж, в которое виднелись ноги и спины
матросов, живших там, и слышались
пьяные голоса их; впереди виднелось возвышение порохового погреба, мимо которого мелькали фигуры согнувшихся людей, и на котором, на самом верху, под пулями и бомбами, которые беспрестанно свистели в этом месте, стояла какая-то высокая фигура в черном пальто, с руками в карманах, и ногами притаптывала землю, которую мешками носили туда другие люди.
Поднявшись на гору мимо какой-то высокой белой стены, он вошел в улицу разбитых маленьких домиков, беспрестанно освещаемых бомбами.
Пьяная, растерзанная женщина, выходя из калитки с
матросом, наткнулась на него.
Блеск глаз, лукавая таинственность полумасок, отряды
матросов, прокладывающих дорогу взмахами бутылок, ловя кого-то в толпе с хохотом и визгом;
пьяные ораторы на тумбах, которых никто не слушал или сталкивал невзначай локтем; звон колокольчиков, кавалькады принцесс и гризеток, восседающих на атласных попонах породистых скакунов; скопления у дверей, где в тумане мелькали бешеные лица и сжатые кулаки;
пьяные врастяжку на мостовой; трусливо пробирающиеся домой кошки; нежные голоса и хриплые возгласы; песни и струны; звук поцелуя и хоры криков вдали — таково было настроение Гель-Гью этого вечера.
Там храбрые балаклавские рыбаки вместе с флотскими
матросами разнесли на мелкие кусочки фортепиано, двери, кровати, стулья и окна в публичном доме, потом передрались между собою и только к свету вернулись домой,
пьяные, в синяках, но с песнями.
А трактир ревел
пьяным шумом. Рыжий
матрос спал, облокотясь на стол.
Вторая вахта сплоховала. В числе гулявших
матросов четверо возвратились мертвецки
пьяными. Их подняли из баркаса на горденях.
Хотя он обыкновенно и возвращался с берега сильно
пьяный, иногда и с подбитым глазом после драки с кем-нибудь из иностранных
матросов (Захарыч был во хмелю задорен и необыкновенно щекотлив в охранении национального достоинства) и обязательно без носового платка, тем не менее, всегда на своих ногах и даже способный отрапортовать: «Честь имею явиться!»
Я почти уверен, что эти четверо
матросов никогда больше не вернутся с берега мертвецки
пьяными…
Но боцман на это был не согласен и, ступивши на берег, отправился в ближайший кабак вместе с несколькими
матросами. И там, конечно, веселье было самое матросское. Скоро в маленьком французском кабачке уже раздавались
пьяные русские песни, и французские
матросы и солдаты весело отбивают такт, постукивают стаканчиками, чокаются с русскими и удивляются той отваге, с которой боцман залпом глотает стакан за стаканчиком.
Пьяный, вероятно, обиделся и, ни слова не говоря, съездил по уху полисмена, повергнув почтенного блюстителя порядка в изумление, которым
матрос не преминул воспользоваться: он вырвался из крепкой руки полисмена и в минуту уже был на баркасе.
Корвет простоял в Бресте восемь дней.
Матросы побывали на берегу. Боцман Федотов, по обыкновению разрядившийся перед отъездом на берег, вернулся оттуда в значительно истерзанном виде и довольно-таки
пьяный, оставленный своими товарищами: франтом фельдшером и писарем, которые все просили боцмана провести время «по-благородному», то есть погулять в саду и после посидеть в трактире и пойти в театр.
Володя, с любопытством поглядывавший вокруг на эту оживленную толпу, заметил, что очень
пьяными были только европейцы-матросы, которые буянили и лезли в драку. Среди же туземцев он не видал
пьяных; были подгулявшие и вели себя очень тихо и прилично.