Неточные совпадения
— То есть не то чтобы… видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь,
Родя, я тебе что-то вчера болтал в
пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака шлялись всегда такие
пьяные и страшные
рожи…
К довершению всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми
рожами, в
пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью.
Свежий воздух, вместо того чтобы освежить Привалова, подействовал как раз наоборот: он окончательно
опьянел и чувствовал, как все у него летит перед глазами, — полосы снега, ухабы, какой-то лес,
рожа Лепешкина, согнутая ястребиная фигура Барчука и волны выбившихся из-под собольей шапочки золотистых волос.
Рожа у него была красная,
пьяная и выражала одну только какую-то чувственность.
Юноше нравились чинные обрядные обеды и ужины, ему было приятно видеть, как люди
пьянеют от сытости, их невесёлые
рожи становятся добродушными, и в глазах, покрытых масляной влагой, играет довольная улыбка. Он видел, что люди в этот час благодарят от полноты чувств, и ему хотелось, чтобы мужики всегда улыбались добрыми глазами.
— Нет, ты посмотри на мою
рожу… Глаза красные, кожа светится
пьяным жиром — вообще самый гнусный вид кабацкого пропойцы.
На всех лицах заметно было какое-то сомнение и недоверчивость. Все молча поглядывали друг на друга, и в эту решительную минуту одно удачное слово могло усмирить все умы точно так же, как одно буйное восклицание превратить снова весь народ в безжалостных палачей. Уже несколько
пьяных мужиков, с зверскими
рожами, готовы были подать первый знак к убийству, но отец Еремей предупредил их намерение.
За девять лет супружества жена
родила ему четырех дочерей, но все они умерли. С трепетом ожидая рождения, Игнат мало горевал об их смерти — они были не нужны ему. Жену он бил уже на второй год свадьбы, бил сначала под
пьяную руку и без злобы, а просто по пословице: «люби жену — как душу, тряси ее — как грушу»; но после каждых родов у него, обманутого в ожиданиях, разгоралась ненависть к жене, и он уже бил ее с наслаждением, за то, что она не
родит ему сына.
Но так с пьяных-то глаз с излишком пороху переложил, что весь мушкет у него в руках разлетелся и ему самому всю
рожу опалило и большой палец на руке оторвало.
Долговязая Марфутка сидит на муже верхом и бьет его кулаками по
роже, а он, знаешь,
пьяный, только этак руками барахтается.
Рассказывает она мне жизнь свою: дочь слесаря, дядя у неё помощник машиниста,
пьяный и суровый человек. Летом он на пароходе, зимою в затоне, а ей — негде жить. Отец с матерью потонули во время пожара на пароходе; тринадцати лет осталась сиротой, а в семнадцать
родила от какого-то барчонка. Льётся её тихий голос в душу мне, рука её тёплая на шее у меня, голова на плече моём лежит; слушаю я, а сердце сосёт подлый червяк — сомневаюсь.
И здесь, в этой грязненькой комнате, пред лицом трех хозяев и
пьяной бабы, бессмысленно вытаращившей на меня мертвые глаза, я тоже увлекся, забыв обо всем, что оскорбительно окружало меня. Я видел, что две
рожи обидно ухмыляются, а мой хозяин, сложив губы трубочкой, тихонько посвистывает и зеленый глаз его бегает по лицу моему с каким-то особенным, острым вниманием; слышал, как Донов сипло и устало сказал...
— Ну да. Он, когда пьет, привозит ко мне то одну, то другую и кричит, как сумасшедший: «Бей ее по харе!» Молоденькую я не трогала, ее — жалко, она всегда дрожит; а ту, барыню, один раз ударила, тоже
пьяная была и — ударила ее. Я ее — не люблю. А потом стало мне нехорошо, так я ему
рожу поцарапала…
Конь. Бывает это. Иной раз
пьяные люди лучше трезвых, храбрее. Никого не боится, ну и себя не милует… У нас в роте унтер-офицер был, трезвый — подлиза, ябедник, драчун. А
пьяный — плачет. Братцы, говорит, я тоже человек, плюньте, просит, мне в
рожу. Некоторые — плевали.
Он выпачкал
рожу сажей, дико таращит глаза и похож на
пьяного медведя: поломал нары, разбивает доски ногами, всё вокруг него трещит и скрипит — это он хочет развести светец в углу на очаге; там уже играет огонёк, приветливо дразня нас ласковыми жёлтыми языками. В дыму и во тьме слышен кашель Савелия и его глухой голос...
Платонов (хватает себя за голову). Не один я таков, все таковы! Все! Где же люди, боже мой? Я-то каков! Не ходи к ней! Она не твоя! Это чужое добро! Испортишь ее жизнь, исковеркаешь навсегда! Уйти отсюда! Нет! Буду у ней, буду здесь жить, буду пьянствовать, язычничать… Развратные, глупые,
пьяные… Вечно
пьяные! Глупая мать
родила от
пьяного отца! Отец… мать! Отец… О, чтоб у вас там кости так переворочились, как вы спьяна и сдуру переворочили мою бедную жизнь!
Зазвонили к «Достойно». Степан посмотрел кругом. Вокруг него торчали смеющиеся
рожи, одна другой
пьяней и веселей. Множество
рож! С земли поднимался растрепанный, окровавленный Семен с сжатыми кулаками, с зверским лицом. Манафуилов лежал в пыли и плакал. Пыль облепила его глаза. Кругом и около было чёрт знает что!
Надел я чуйку и большие сапоги, состроил
пьяную хамскую
рожу и иду к агенту: «Давай, говорю, ваше высокоблагородие, билетишко…»
Что-то бесформенное и чудовищное, мутное и липкое тысячами толстых губ присасывалось к Юрасову, целовало его мокрыми нечистыми поцелуями, гоготало. И орало оно тысячами глоток, свистало, выло, клубилось по земле, как бешеное. Широкими круглыми
рожами представлялись колеса, и сквозь бесстыжий смех, уносясь в
пьяном вихре, каждое стучало и выло...
— Писатель мой говорит, что я больно дерусь. Но, может, у него лицо поблагороднее, а по твоей мужицкой харе сколько ни хлопай, не почувствуешь? Ах, много народу я по морде била, а никого мне так не жалко, как писательчика моего. Бей, говорит, бей, — так мне и надо.
Пьяный, слюнявый, бить-то даже противно. Такая сволочь. А об твою
рожу я даже руку ушибла. На — целуй ушибленное.
Выходило все не то, чего он ждал; получалась бессмыслица, нелепость, вылезал своей мятой
рожей дикий,
пьяный, истерический хаос.