Неточные совпадения
Один только раз Тарас указал сыновьям на маленькую, черневшую
в дальней
траве точку, сказавши: «Смотрите, детки, вон скачет татарин!» Маленькая головка с усами уставила издали прямо на них узенькие глаза свои, понюхала воздух, как гончая собака, и, как серна,
пропала, увидевши, что козаков было тринадцать человек.
И те, которые отправились с кошевым
в угон за татарами, и тех уже не было давно: все положили головы, все сгибли — кто положив на самом бою честную голову, кто от безводья и бесхлебья среди крымских солончаков, кто
в плену
пропал, не вынесши позора; и самого прежнего кошевого уже давно не было на свете, и никого из старых товарищей; и уже давно поросла
травою когда-то кипевшая козацкая сила.
Все кругом золотисто зеленело, все широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием теплого ветерка, все — деревья, кусты и
травы; повсюду нескончаемыми звонкими струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то молча перебегали по кочкам; красиво чернея
в нежной зелени еще низких яровых хлебов, гуляли грачи; они
пропадали во ржи, уже слегка побелевшей, лишь изредка выказывались их головы
в дымчатых ее волнах.
Эти случаи, противоречащие общим их нравам, остались для меня неразрешенною загадкою. Вот еще другая странность:
в начале августа нахаживал я изредка, всегда
в выкошенных, вытолоченных или мелкотравных болотах, малого и большого рода курахтанов, которые прятались
в траве в одиночку и, выдержав стойку, поднимались из-под собаки, как дупели: они
пропадали очень скоро.
Болотный коростелек, как и болотная курица, питается разными насекомыми, шмарою, или водяным цветом, и семенами
трав; так же тихо, низко, прямо и трудно летит, и так же иногда очень далеко пересаживается; так же, или еще более, весь заплывает жиром во время осени, но остается позднее и
пропадает в конце сентября, когда морозы начнутся посильнее.
Тогда-то вновь открываются давно иссякшие жилы родников, вся окрестность просачивается подступившею из-под земли влагою, и оживает мертвое болото;
в один год
пропадут полевые
травы, и
в несколько лет посохнут кусты и деревья.
— Будешь доволен, боярин, — говорил ему мельник, утвердительно кивая головою, — будешь доволен, батюшка! Войдешь опять
в царскую милость, и чтобы гром меня тут же прихлопнул, коли не
пропадет и Вяземский, и все твои вороги! Будь спокоен, уж противу тирлича-травы ни один не устоит!
Оно особенно выгодно и приятно потому, что
в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом:
в маленькую рыбачью лодку садятся двое; плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа лодку
в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не
пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к
траве, под кусты и наклонившиеся деревья, где вода тиха и засорена падающими сухими листьями: к ним обыкновенно поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку на ходу.
Кроме хищных и нехищных рыб, немало также поедает икру птица; самые главные истребительницы — утки, чайки и вороны: утки и чайки хватают ее, плавающую
в воде, даже ныряют за ней, а вороны достают ее сухопутно, ходя по берегам и по мелкой воде, преимущественно около
трав, куда икру прибивает ветром и где она, прилипнув к осоке или камышу, на которые всплескивается волнами, часто обсыхает и
пропадает даром.
Хотя трудно с этим согласиться, но положим, что такая уверенность справедлива, да для рыбы эта отрава очень вредна: та, которая наглоталась кукольванца много, умирает скоро, всплывает наверх, бывает собрана и съедена; но несравненно большая часть окормленной рыбы
в беспамятстве забивается под берега, под коряги и камни, под кусты и корни дерев,
в густые камыши и
травы, растущие иногда на глубоких местах — и умирает там, непримеченная самими отравителями, следовательно
пропадает совершенно даром и гниением портит воду и воздух.
Главное достоинство промысловой собаки
в том, чтобы она «широко ходила», то есть далеко обегала дорогу, по которой идет охотник. Наш Лыско появлялся то справа, то слева, — высунет из
травы свою острую морду, посмотрит, куда мы идем, и опять
пропал.
И
в смутном, как сон, движении образов началась погоня и спасание. Сразу
пропал мост и лягушки, лес пробежал, царапаясь и хватая, ныряла луна
в колдобинах, мелькнула
в лунном свете и собачьем лае деревня, — вдруг с размаху влетели
в канаву, вывернулись лицом прямо
в душистую, иглистую
траву.
Пока
в духане происходил богословский разговор, Лаевский ехал домой и вспоминал, как жутко ему было ехать на рассвете, когда дорога, скалы и горы были мокры и темны и неизвестное будущее представлялось страшным, как
пропасть, у которой не видно дна, а теперь дождевые капли, висевшие на
траве и на камнях, сверкали от солнца, как алмазы, природа радостно улыбалась и страшное будущее оставалось позади.
Когда Федосей исчез за плетнем, окружавшим гумно, то Юрий привязал к сухой ветле усталых коней и прилег на сырую землю; напрасно он думал, что хладный ветер и влажность высокой
травы, проникнув
в его жилы, охладит кровь, успокоит волнующуюся грудь… все призраки, все невероятности, порождаемые сомнением ожидания, кружились вокруг него
в несвязной пляске и невольно завлекали воображение всё далее и далее, как иногда блудящий огонек, обманчивый фонарь какого-нибудь зловредного гения, заводит путника к самому краю
пропасти…
Между тем прибежали люди с баграми, притащили невод, стали расстилать его на
траве, народу набралось
пропасть, суета поднялась, толкотня… кучер схватил один багор, староста — другой, оба вскочили
в лодку, отчалили и принялись искать баграми
в воде; с берега светили им. Странны и страшны казались движения их и их теней во мгле над взволнованным прудом, при неверном и смутном блеске фонарей.
Но мне все чаще думалось, что, любя доброе, как дети сказку, удивляясь его красоте и редкости, ожидая как праздника, — почти все люди не верят
в его силу и редкие заботятся о том, чтоб оберечь и охранить его рост. Все какие-то невспаханные души: густо и обильно поросли они сорной
травою, а занесет случайно ветер пшеничное зерно — росток его хиреет,
пропадает.
Он пошел с пригорка, а Харько все-таки посвистал еще, хоть и тише… Пошел мельник мимо вишневых садов, глядь — опять будто две больших птицы порхнули
в траве, и опять
в тени белеет высокая смушковая шапка да девичья шитая сорочка, и кто-то чмокает так, что
в кустах отдается… Тьфу ты
пропасть! Не стал уж тут мельник и усовещивать проклятого парня, — боялся, что тот ему ответит как раз по-прошлогоднему… И подошел наш Филипп тихими шагами к вдовиному перелазу.
Я ездил везде по округе и спрашивал про Бульку, но не мог узнать, куда он делся и как он издох. Если бы он бегал и кусал, как делают бешеные собаки, то я бы услыхал про него. А верно, он забежал куда-нибудь
в глушь и один умер там. Охотники говорят, что когда с умной собакой сделается стечка, то она убегает
в поля или леса и там ищет
травы, какой ей нужно, вываливается по росам и сама лечится. Видно, Булька не мог вылечиться. Он не вернулся и
пропал.
В трех шагах от меня была
пропасть, стремительный обрыв, головокружительная отвесная стена, и оттого мое ложе из
травы казалось воздушным и легким, и было приятно обонять запах
травы и весенних каприйских цветов.
А
трав этих у нее чертова
пропасть была для просушки
в хате понавешана.