Неточные совпадения
— Благодарю, — сказал Грэй, вздохнув, как развязанный. — Мне именно недоставало звуков вашего простого, умного голоса. Это как холодная
вода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим
в устья Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями.
Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег. Можете передать это маклеру. Я отправляюсь
в город, где пробуду до вечера.
«Сообразно инструкции. После пяти часов ходил по улице. Дом с серой крышей, по два окна сбоку; при нем огород. Означенная особа приходила два раза: за
водой раз, за щепками для плиты два. По наступлении темноты
проник взглядом
в окно, но ничего не увидел по причине занавески».
Клим не видел темненького. Он не верил
в сома, который любит гречневую кашу. Но он видел, что все вокруг — верят, даже Туробоев и, кажется, Лютов. Должно быть, глазам было больно смотреть на сверкающую
воду, но все смотрели упорно, как бы стараясь
проникнуть до дна реки. Это на минуту смутило Самгина: а — вдруг?
Жар несносный; движения никакого, ни
в воздухе, ни на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и
воды! Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами
в воде!
В ином месте пучина кипит золотом, там как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко
проникает в прозрачные
воды.
В моей комнате стояла кровать без тюфяка, маленький столик, на нем кружка с
водой, возле стул,
в большом медном шандале горела тонкая сальная свеча. Сырость и холод
проникали до костей; офицер велел затопить печь, потом все ушли. Солдат обещал принесть сена; пока, подложив шинель под голову, я лег на голую кровать и закурил трубку.
Он быстро вскочил, оделся и по росистым дорожкам сада побежал к старой мельнице.
Вода журчала, как вчера, и так же шептались кусты черемухи, только вчера было темно, а теперь стояло яркое солнечное утро. И никогда еще он не «чувствовал» света так ясно. Казалось, вместе с душистою сыростью, с ощущением утренней свежести
в него
проникли эти смеющиеся лучи веселого дня, щекотавшие его нервы.
Смиренно потом прошла вся четверня по фашинной плотине мельницы, слегка вздрагивая и прислушиваясь к бестолковому шуму колес и
воды, а там начался и лес — все гуще и гуще, так что
в некоторых местах едва
проникал сквозь ветви дневной свет…
Есть еще наплавки, получаемые из-за границы, сделанные из одного гусиного толстого пера и устроенные точно так же, как сейчас описанные мною наплавки; но они пригодны только для удочки наплавной, без грузила, ибо слишком легки; притом толстый конец пера,
в котором утверждается петелька, обыкновенно заклеивается сургучом или особенною смолою; если
вода как-нибудь туда
проникнет, то наполнит пустоту пера, и наплавок будет тонуть; притом они не видки на
воде.
Рыба снет иногда от примеси вредных посторонних веществ, как-то: навозной жидкости со скотных дворов и испорченной
воды с фабрик и металлических заводов, если то или другое как-нибудь
проникнет в озеро или пруд, преимущественно не проточный.
— Самообольщение какое-то всех одолело, — продолжал между тем Глумов, — все думается, как бы концы
в воду схоронить или дело кругом пальца обвести. А притом и распутство. Как змей,
проникает оно
в общество и поражает ядом неосторожных. Малодушие, предательство, хвастовство, всех сортов лганье… Может ли быть положение горше этого!
Есть остров
в море, проклятый небесами,
Заросший вес кругом дремучими лесами,
Покрытый иссини густейшим мраком туч,
Куда не
проникал ни разу солнца луч,
Где ветры вечные кипяще море роют,
Вода пускает гром, леса, колеблясь, воют,
Исчадье мерзкое подземна бога там.
Итак, я сидел дома и не знал, что делать с собою. Впереди предстояло одно из двух: или
в балаганы идти, или
в тайное юридическое общество
проникнуть и послушать, как разрешается вопрос о правах седьмой
воды на киселе на наследование после единокровных и единоутробных.
Кудряшов скрылся за зелень, а Василий Петрович подошел к одному из зеркальных стекол и начал рассматривать, что было за ним. Слабый свет одной свечки не мог
проникнуть далеко
в воду, но рыбы, большие и маленькие, привлеченные светлой точкой, собрались
в освещенном месте и глупо смотрели на Василия Петровича круглыми глазами, раскрывая и закрывая рты и шевеля жабрами и плавниками. Дальше виднелись темные очертания водорослей. Какая-то гадина шевелилась
в них; Василий Петрович не мог рассмотреть ее формы.
У Стивы — «чрезвычайная снисходительность к людям, основанная на сознании своих недостатков». Он «совершенно ровно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были». «Море добродушного веселья всегда волновалось
в душе Степана Аркадьевича». Неприятности и недоразумения скатываются с его души, не
проникая вглубь, как
вода с куска сливочного масла. «Все люди, все человеки, как и мы грешные: из чего злиться и ссориться?» — думает он.
Сама судьба, само небо вмешалось как будто
в опасное предприятие Иоле и дает ему возможность
проникнуть так просто на борт неприятельского судна…
в Легкий всплеск
воды подле самой его руки дает знать Иоле, что веревка уже брошена…
Вода хлынула через пролом
в каюты второго класса и затопила правую часть палубы,
проникла и
в машинный трюм.
Небывалое волнение охватило ее, когда она наклонилась к нему и взяла руку, уже налитую
водой, холодную. Перед ней полумертвец, а она боится, как бы он не
проник ей
в душу, каким-нибудь одним вопросом не распознал: с какими затаенными мыслями стоят они с матерью у его кровати.
Людям дали позавтракать и тогда только начали рассаживаться
в челны. И вскоре двинулись по Серебрянке. Узкая речка бесшумно несла свои
воды между высокими утесистыми берегами. Скалы, покрытые густою растительностью, казалось, надвигались друг на друга с обеих сторон.
В одном месте ветви кедров густо сплелись между собою, образовав на довольно большом пространстве естественный туннель,
в который не
проникал ни один луч солнца. Было так темно, что стало жутко даже ко всему привыкшей Ермаковой дружине.