Неточные совпадения
Изредка являлся Томилин, он
проходил по двору медленно, торжественным шагом, не глядя в окна Самгиных; войдя
к писателю, молча жал руки людей и садился в угол у
печки, наклонив голову, прислушиваясь
к спорам, песням.
Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести о деле Марины, когда пришел Дронов, сбросил пальто на руки длинной Фелицаты, быстро
прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной
к изразцам
печки и спросил, угрюмо покашливая...
Нехлюдов уже хотел
пройти в первую дверь, когда из другой двери, согнувшись, с веником в руке, которым она подвигала
к печке большую кучу сора и пыли, вышла Маслова. Она была в белой кофте, подтыканной юбке и чулках. Голова ее по самые брови была от пыли повязана белым платком. Увидав Нехлюдова, она разогнулась и, вся красная и оживленная, положила веник и, обтерев руки об юбку, прямо остановилась перед ним.
Камера, в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в 9 аршин длины и 7 ширины, с двумя окнами, выступающею облезлой
печкой и нарами с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против двери, была темная икона с приклеенною
к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево было почерневшее место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что
прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
Каждый раз он прямо
проходил в угол
к печке и там садился на стул.
Возвратясь домой, она собрала все книжки и, прижав их
к груди, долго
ходила по дому, заглядывая в печь, под
печку, даже в кадку с водой. Ей казалось, что Павел сейчас же бросит работу и придет домой, а он не шел. Наконец, усталая, она села в кухне на лавку, подложив под себя книги, и так, боясь встать, просидела до поры, пока не пришли с фабрики Павел и хохол.
Впрочем, и больные были почти всегда осторожны и
ходили курить
к печке.
И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду
ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около
печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и
к тому, что у него дома в семье есть нечего, и
к бушеванию ветра, и
к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Телятев. Ну, черт с тобой! Ты мне надоел. Давай стреляться! (
Проходит к пистолетам и прислушивается у двери.) Вот что: перед смертью попробуем спрятаться за
печку!
Мы
прошли мимо академии, потом по плотине и пошли
к небольшой дачке, стоявшей особняком среди молодого ельника. В комнатке топилась
печка, горела лампа, и в окно виднелись три фигуры.
Кузнец оттирал свой тулуп, который смерзся колом; Вукол, прислонясь
к печке, грел свои руки; а Костик
ходил взад и вперед по избе, постукивая на ходу нога об ногу.
Я имел терпенье
проходить так, прямо перед ними, с восьми до одиннадцати часов, все по одному и тому же месту, от стола до
печки и от
печки обратно
к столу.
В противоположность своей жене доктор принадлежал
к числу натур, которые во время душевной боли чувствуют потребность в движении. Постояв около жены минут пять, он, высоко поднимая правую ногу, из спальни
прошел в маленькую комнату, наполовину занятую большим, широким диваном; отсюда
прошел в кухню. Поблуждав около
печки и кухаркиной постели, он нагнулся и сквозь маленькую дверцу вышел в переднюю.
И в душевном смятенье стал
ходить он по горницам; то на одном кресле посидит, то на другом, то
к окну подойдет и глядит на безлюдную улицу, то перед
печкой остановится и зачнет медные душники разглядывать… А сам то и дело всем телом вздрагивает…
Пелагея бросается
к печке и начинает искать черепок со спичками.
Проходит минута в молчании. Доктор, порывшись в карманах, зажигает свою спичку.
Мать не поверила, но как увидала, сама испугалась и заперла сени и дверь в избу. Ужи проползли под ворота и вползли в сени, но не могли
пройти в избу. Тогда они выползли назад, все вместе свернулись клубком и бросились в окно. Они разбили стекло, упали на пол в избу и поползли по лавкам, столам и на
печку. Маша забилась в угол на печи, но ужи нашли ее, стащили оттуда и повели
к воде.
Сегодня утром так же чуть таяли хрящеватые сугробы, так же
проходили по тропинке женщины
к обледенелому колодцу. А в это время он, со смертью и безнадежностью в душе и со страшною решимостью, валялся головою
к печке в горячем угарном чаде, с судорожно закушенным языком.
Он
прошел в палату, не обратив внимания на букеты. Подошел
к сиявшему рукомойнику, поднял крышку, — внутри рукомойника была грязь. Велел затопить
печку, —
печка дымила. Осмотрел он все палаты и спросил Султанова...
— А разве теперь не хорошо? Ей-Богу, хорошо! — возразил кому-то капитан и в доказательство, что ему хорошо, выпил еще рюмку водки, но
к печке присаживаться не стал.
Ходить по комнате оказалось разумнее. Мысли пришли обычные, спокойные, ленивые — о том, что жид Абрамка поручику Ильину лакированные сапоги испортил; о том, сколько он будет получать денег, когда будет ротным командиром, и что казначей хороший человек, даром что поляк.