Неточные совпадения
Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине
с матерью. Как бы за все это ужасное время разом размягчилось его сердце. Он упал перед нею, он
ноги ей целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что
с сыном что-то ужасное
происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него минута.
Унизительно было Климу сознаться, что этот шепот испугал его, но испугался он так, что у него задрожали
ноги, он даже покачнулся, точно от удара. Он был уверен, что ночью между ним и Лидией
произойдет что-то драматическое, убийственное для него.
С этой уверенностью он и ушел к себе, как приговоренный на пытку.
Скоро мне наскучило и ухо привыкло, так что я хоть и продолжал слушать, но механически, а иногда и совсем забывая, что слушаю, как вдруг
произошло что-то чрезвычайное, точно как бы кто-то соскочил со стула обеими
ногами или вдруг вскочил
с места и затопал; затем раздался стон и вдруг крик, даже и не крик, а визг, животный, озлобленный и которому уже все равно, услышат чужие или нет.
Вечером этого многознаменательного дня в кабинете Василья Назарыча
происходила такая сцена. Сам старик полулежал на свеем диване и был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную
ногу, теперь сидела Надежда Васильевна
с разгоревшимся лицом и
с блестящими глазами.
Китайцы-проводники говорили, что здесь
с людьми всегда
происходит несчастье: то кто-нибудь сломает
ногу, то кто-нибудь умрет и т.д. В подтверждение своих слов они указали на 2 могилы тех несчастливцев, которых преследовал злой рок на этом месте. Однако
с нами ничего не случилось, и мы благополучно прошли мимо Проклятых скал.
Старик немного опомнился только в кабаке Стабровского, где
происходила давка сильнее вчерашней. Дешевка продолжалась
с раннего утра, и народ окончательно сбился
с ног. Выпив залпом два стакана «стабровки», Вахрушка очухался и даже отплюнулся. Ведь вот как поблазнит человеку… Полуянова испугался, а Полуянов давным-давно сам на поселении. Тьфу!
Успех травли и гоньбы
происходит от того, что лошадям и высоким на
ногах собакам снег в две и две
с половиной четверти глубины мало мешает скакать, а зверю напротив: он вязнет почти по уши, скоро устает, выбивается из сил, и догнать его нетрудно.
Достаточно было одного этого крика, чтобы разом
произошло что-то невероятное. Весь круг смешался, и послышался глухой рев.
Произошла отчаянная свалка. Никитич пробовал было образумить народ, но сейчас же был сбит
с ног и очутился под живою, копошившеюся на нем кучей. Откуда-то появились колья и поленья, а у ворот груздевского дома раздался отчаянный женский вопль: это крикнула Аграфена Гущина.
И
с неописанным выражением твердости духа Мими приказала всем посторониться, большими, решительными шагами подошла к рассыпанной дроби и, презирая опасность, могущую
произойти от неожиданного взрыва, начала топтать ее
ногами. Когда, по ее мнению, опасность уже миновалась, она позвала Михея и приказала ему выбросить весь этот порох куда-нибудь подальше или, всего лучше, в воду и, гордо встряхивая чепцом, направилась к гостиной. «Очень хорошо за ними смотрят, нечего сказать», — проворчала она.
Дело
происходило будто бы так: когда предводительша подвезла Лизу и Маврикия Николаевича,
с «чтения», к дому Лизиной матери (всё больной
ногами), то недалеко от подъезда, шагах в двадцати пяти, в сторонке, ожидала чья-то карета.
Дама сия, после долгого многогрешения, занялась богомольством и приемом разного рода странников, странниц, монахинь, монахов, ходящих за сбором, и между прочим раз к ней зашла старая-престарая богомолка, которая родом хоть и
происходила из дворян, но по густым и длинным бровям, отвисшей на глаза коже, по грубым морщинам на всем лице и, наконец, по мужицким сапогам
с гвоздями, в которые обуты были ее
ноги, она скорей походила на мужика, чем на благородную девицу, тем более, что говорила, или, точнее сказать, токовала густым басом и все в один тон: «То-то-то!..
Господин официр поднял руки и подался вперед, но вдруг
произошло нечто необыкновенное: он крякнул, все огромное туловище его покачнулось, поднялось от земли,
ноги брыкнули на воздухе, и, прежде чем дамы успели вскрикнуть, прежде чем кто-нибудь мог понять, каким образом это сделалось, господин официр, всей своей массой,
с тяжким плеском бухнулся в пруд и тотчас же исчез под заклубившейся водой.
Огненные надписи вспыхивают под
ногами танцующих; они гласят: «Любовь навсегда!» — «Ты муж, я жена!» — «Люблю, и страдаю, и верю в невозможное счастье!» — «Жизнь так хороша!» — «Отдадимся веселью, а завтра — рука об руку, до гроба, вместе
с тобой!» Пока это
происходит, в тени едва можно различить силуэты тех же простаков, то есть их двойники.
Наконец откос кончился, и Бобров сразу узнал железнодорожную насыпь.
С этого места фотограф снимал накануне, во время молебна, группу инженеров и рабочих. Совершенно обессиленный, он сел на шпалу, и в ту же минуту
с ним
произошло что-то странное:
ноги его вдруг болезненно ослабли, в груди и в брюшной полости появилось тягучее, щемящее, отвратительное раздражение, лоб и щеки сразу похолодели. Потом все повернулось перед его глазами и вихрем понеслось мимо, куда-то в беспредельную глубину.
Глеб стоял как прикованный к земле и задумчиво смотрел под
ноги; губы его были крепко сжаты, как у человека, в душе которого
происходит сильная борьба. Слова сына, как крупные капли росы, потушили, казалось, огонь, за минуту еще разжигавший его ретивое сердце. Разлука
с приемышем показалась ему почему-то в эту минуту тяжелее, чем когда-нибудь.
Пока
происходил этот разговор, Марья Васильевна, видя, что барон, начав говорить
с Михайлом Борисовичем, как бы случайно встал перед ним на
ноги, воспользовалась этим и села рядом
с племянником.
Простившись
с Антонио, Арбузов пошел домой. Надо было до борьбы пообедать и постараться выспаться, чтобы хоть немного освежить голову. Но опять, выйдя на улицу, он почувствовал себя больным. Уличный шум и суета
происходили где-то далеко-далеко от него и казались ему такими посторонними, ненастоящими, точно он рассматривал пеструю движущуюся картину. Переходя через улицы, он испытывал острую боязнь, что на него налетят сзади лошади и собьют
с ног.
Но не чувствуете ли вы ваших
ног, хотя раньше вы их не чувствовали, и не кажется ли вам, что в коленах
происходит что-то странное: тяжелое онемение борется
с желанием согнуть колени, а потом…
У конца трудного спуска
произошла неожиданная остановка. По сторонам дорожки замелькали какие-то фигуры
с винтовками за плечами, по-видимому, казаки. Ямщики едва удержали переднюю тройку. Задние лошади чуть не попали
ногами в передние сани… храпели, бились, часто и тревожно звенели колокольцы и бубенчики…
Но подивитесь же, какая
с самим
с ним
произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не зная как
с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до дна тяжелую чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью на кладбище, влекомый, разумеется, существующею силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и, надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его словам от того будто, что немножко лишнее на нутро принял), но как бы там ни было, творя сей седален на хвалитех, он получил там сильную простуду и в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только
с сообразным отличием, так что его отец Кондратий щелкнул не
с правой стороны на левую, а
с левой на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою
ногой сатану отбрыкнуть.
Между этим-то Степаном-палачем и вновь поступившим вторым привратником Кузьмой, спустя весьма короткое время по поступлении последнего,
произошло крупное столкновение из-за упавшей деревянной ложки, во время обеда, которую Кузьма нечаянно раздавил
ногой. Ложка оказалась любимой ложкой Степана. Все сидевшие в застольной притихли, ожидая угрозы и даже
с сочувствием поглядывая на Кузьму Терентьева.
— Вы видите, дорогая моя, что я вам отвечаю как друг и порядочный человек, потому что подобный разговор обыкновенно
происходит до, а не после. Но я хочу вам доказать, что ничего не имею против вас и питаю к вам самую искреннюю симпатию… к тому же ваша дочь — ангел, для которого я готов на всякие глупости. Вы видите, что я отдаюсь вам
с руками и
ногами.
Часы заведи, а ходить сами будут. К закату из полкового штаба вестовой в барак вкатывается: экстренно, мол, Каблукову явиться, да чтоб
с ротной собачкой пожаловал. Фельдфебель удивляется, землячки рты порасстегнули, однако Каблуков ни гугу.
Ноги шагают, а рука в затылке скребет: беспокойства-то сколько от старушки этой помирающей
произошло.
Отец Илларион угомонился ранее года.
С ним сделалась так называемая «пьяная горячка». В припадке ее он влез на трубу дома и, вероятно вообразя себя птицей или другим крылатым существом, подняв руки кверху, бросился вниз. Поднятый, весь разбитый,
с вывихнутою
ногою, он был отправлен в больницу. Все это
произошло в отсутствие Александра Васильевича.
Плохо, плохо! Да и жизнь дорожает
с каждым часом, про извозчика и театр уже и не помышляем, да и
с трамваем приходится осторожничать, больше уповая на собственные
ноги; теперь уж не для притворства беру на дом дополнительную работу, спасибо, что еще есть такая. Пришлось и пианино отдать. А проклятая война как будто только еще начинается, только еще во вкус входит, и что там
происходит, что делается
с людьми, нельзя представить без ужаса.
Поняв же свое истинное отношение к народу, состоящее в том, что мы живем им, что бедность его
происходит от нашего богатства и голод его — от нашей сытости, мы не можем начать служить ему иначе, как тем, чтобы перестать делать то, что вредит ему. Если мы точно жалеем лошадь, на которой мы едем, то мы прежде всего слезем
с нее и пойдем своими
ногами.