Неточные совпадения
Когда Левин со Степаном Аркадьичем
пришли в избу мужика, у которого всегда останавливался Левин, Весловский уже был там. Он сидел в средине избы и, держась обеими руками зa лавку,
с которой его стаскивал солдат,
брат хозяйки, за облитые тиной сапоги, смеялся своим заразительно-веселым смехом.
— Твой
брат был здесь, — сказал он Вронскому. — Разбудил меня, чорт его возьми, сказал, что
придет опять. — И он опять, натягивая одеяло, бросился на подушку. — Да оставь же, Яшвин, — говорил он, сердясь на Яшвина, тащившего
с него одеяло. — Оставь! — Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во рту, что…
— Ну, иди, иди, и я сейчас
приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на
брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться
с братом. — Ну, а во время дождя где ты был?
— Ну, полно,
брат, экой скрытный человек! Я, признаюсь, к тебе
с тем
пришел: изволь, я готов тебе помогать. Так и быть: подержу венец тебе, коляска и переменные лошади будут мои, только
с уговором: ты должен мне дать три тысячи взаймы. Нужны,
брат, хоть зарежь!
— «Ну,
брат, Илья Парамоныч,
приходи ко мне поглядеть рысака: в обгон
с твоим пойдет, да и своего заложи в беговые; попробуем».
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего,
придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал,
с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как,
брат, себя чувствуешь?
— Не сердись,
брат, я только на одну минуту, — сказала Дуня. Выражение лица ее было задумчивое, но не суровое. Взгляд был ясный и тихий. Он видел, что и эта
с любовью
пришла к нему.
«Мария же,
пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы
брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших
с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?»
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя
придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом,
с этого вечера Разумихин стал у них сыном и
братом.
Хоть я и настаивал давеча, что в присутствии вашего
брата не желаю и не могу изъяснить всего,
с чем
пришел, тем не менее я теперь же намерен обратиться к многоуважаемой вашей мамаше для необходимого объяснения по одному весьма капитальному и для меня обидному пункту.
— Мы познакомились, отец! — воскликнул он
с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. — Федосья Николаевна, точно, сегодня не совсем здорова и
придет попозже. Но как же ты не сказал мне, что у меня есть
брат? Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
Дома на столе Клим нашел толстое письмо без марок, без адреса,
с краткой на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это
брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил
прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью,
с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг на немецком языке.
Приходя к ней, он заставал Гогиных, —
брат и сестра всегда являлись вместе; заставал мрачного Гусарова, который огорченно беспокоился о том, что «Манифест» социал-демократической партии не только не объединяет марксистов
с народниками, а еще дальше отводит их друг от друга.
— Мой
брат недавно
прислал мне письмо
с одним товарищем, — рассказывал Самгин. —
Брат — недалекий парень, очень мягкий. Его испугало крестьянское движение на юге и потрясла дикая расправа
с крестьянами. Но он пишет, что не в силах ненавидеть тех, которые били, потому что те, которых били, тоже безумны до ужаса.
Из окна своей комнаты Клим видел за крышами угрожающе поднятые в небо пальцы фабричных труб; они напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова, напоминали остролицего рабочего, который по праздникам таинственно,
с черной лестницы,
приходил к
брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню,
с лицом татарки, изредка посещавшую
брата.
Было около полуночи, когда Клим
пришел домой. У двери в комнату
брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо в плечо друг
с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
— Я настолько «мудра»,
брат, чтоб отличить белое от черного, и я
с удовольствием говорю
с вами. Если вам не скучно,
приходите сегодня вечером опять ко мне или в сад: мы будем продолжать…
Через день
пришел с Волги утром рыбак и принес записку от Веры
с несколькими ласковыми словами. Выражения: «милый
брат», «надежды на лучшее будущее», «рождающаяся искра нежности, которой не хотят дать ходу» и т. д., обдали Райского искрами счастья.
Я решил прождать еще только одну минуту или по возможности даже менее минуты, а там — непременно уйти. Главное, я был одет весьма прилично: платье и пальто все-таки были новые, а белье совершенно свежее, о чем позаботилась нарочно для этого случая сама Марья Ивановна. Но про этих лакеев я уже гораздо позже и уже в Петербурге наверно узнал, что они, чрез приехавшего
с Версиловым слугу, узнали еще накануне, что «
придет, дескать, такой-то, побочный
брат и студент». Про это я теперь знаю наверное.
Ее поражало то, что эта красивая девушка из богатого генеральского дома, говорившая на трех языках, держала себя как самая простая работница, отдавала
с себя другим все, что
присылал ей ее богатый
брат, и одевалась и обувалась не только просто, но бедно, не обращая никакого внимания на свою наружность.
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на
брата вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но
брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет
прийти к вам или, всего лучше, свидеться
с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
— А вот какой, — пролепетал Алеша, как будто полетев
с крыши, — позовите сейчас Дмитрия — я его найду, — и пусть он
придет сюда и возьмет вас за руку, потом возьмет за руку
брата Ивана и соединит ваши руки. Потому что вы мучаете Ивана, потому только, что его любите… а мучите потому, что Дмитрия надрывом любите… внеправду любите… потому что уверили себя так…
— А не ты, не ты? — ясно смотря на
брата, неудержимо вскричал Алеша. — Ну и пусть его, брось его и забудь о нем! Пусть он унесет
с собою все, что ты теперь проклинаешь, и никогда не
приходит!
— Нет, сегодня она не
придет, есть приметы. Наверно не
придет! — крикнул вдруг Митя. — Так и Смердяков полагает. Отец теперь пьянствует, сидит за столом
с братом Иваном. Сходи, Алексей, спроси у него эти три тысячи…
Наконец мы, однако, сошлись
с ним на двадцати рублях. Он отправился за лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор. Лошади оказались порядочные, хотя гривы и хвосты у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан.
С Филофеем
пришло двое его
братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление ребят «шустрых», говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
— Останьтесь, — воскликнул я, — останьтесь, прошу вас. Вы имеете дело
с честным человеком — да,
с честным человеком. Но, ради бога, что взволновало вас? Разве вы заметили во мне какую перемену? А я не мог скрываться перед вашим
братом, когда он
пришел сегодня ко мне.
На пароходе я встретил радикального публициста Голиока; он виделся
с Гарибальди позже меня; Гарибальди через него приглашал Маццини; он ему уже телеграфировал, чтоб он ехал в Соутамтон, где Голиок намерен был его ждать
с Менотти Гарибальди и его
братом. Голиоку очень хотелось доставить еще в тот же вечер два письма в Лондон (по почте они
прийти не могли до утра). Я предложил мои услуги.
Его арестовали дома, поставили у дверей спальной
с внутренней стороны полицейского солдата и
братом милосердия посадили у постели больного квартального надзирателя; так что,
приходя в себя после бреда, он встречал слушающий взгляд одного или испитую рожу другого.
Придя в трактир, Федор садился за буфетом вместе со своим другом Кузьмой Егорычем и его
братом Михаилом — содержателями трактира. Алексей шел в бильярдную, где вел разговоры насчет бегов, а иногда и сам играл на бильярде по рублю партия, но всегда так сводил игру, что ухитрялся даже
с шулеров выпрашивать чуть не в полпартии авансы, и редко проигрывал, хотя играл не кием, а мазиком.
Экзамены кончены. Предстоит два месяца свободы и поездка в Гарный Луг. Мать
с сестрами и старший
брат поедут через несколько дней на наемных лошадях, а за нами тремя
пришлют «тройку» из Гарного Луга. Мы нетерпеливо ждем.
Но вот однажды я увидел, что
брат, читая, расхохотался, как сумасшедший, и потом часто откидывался, смеясь, на спинку раскачиваемого стула. Когда к нему
пришли товарищи, я завладел книгой, чтоб узнать, что же такого смешного могло случиться
с этим купцом, торговавшим кожами.
Вещайте
с ощущением сердечным: подвигнутые на жалость вашею участию, соболезнуя о подобных нам, дознав ваше равенство
с нами и убежденные общею пользою,
пришли мы, да лобзаем
братию нашу.
— А ты откуда узнал, что он два
с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни
брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не
прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
Но вот зачем я
с таким нетерпением ждала тебя: я всё еще верю, что сам бог тебя мне как друга и как родного
брата прислал.
Окулко косил
с раннего утра вплоть до обеда, без передышки. Маленький Тараско ходил по косеву за ним и молча любовался на молодецкую работу богатыря-брата. Обедать Окулко
пришел к балагану, молча съел кусок ржаного хлеба и опять пошел косить. На других покосах уже заметили, что у Мавры косит какой-то мужик, и, конечно, полюбопытствовали узнать, какой такой новый работник объявился. Тит Горбатый даже подъехал верхом на своей буланой кобыле и вслух похвалил чистую Окулкину работу.
— Родной
брат будет Петру-то Елисеичу… — шепнула на ухо Катре слабая на язык Домнушка. — Лет, поди,
с десять не видались, а теперь вот
пришел. Насчет воли допытаться
пришел, — прибавила она, оглядываясь. — Эти долгоспинники хитрящие… Ничего спроста у них не делается. Настоящие выворотни!
Про себя скажу тебе, что я, благодаря бога, живу здорово и спокойно. Добрые мои родные постоянно пекутся обо мне и любят попрежнему. В 1842 году лишился я отца — известие об его кончине
пришло, когда я был в Тобольске
с братом Николаем. Нам была отрада по крайней мере вместе его оплакивать. Я тут получил от Николая образок, которым батюшка благословил его
с тем, чтобы он по совершении дальнего путешествия надел мне его на шею.
Теперь вы порадуетесь вместе со мной, что я имел возможность отослать деньги Настасье Кондратьевне, —
брат Михайло
прислал мне их
с женой, и я
с первой почтой кончил это дело.
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью. Ваши отцы, мужья и
братья приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут
с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел
с тобою поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня,
брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое дело, что если не
придешь, то все наши корабли потонут.
— Нет,
братья: не долой. Но «Интеграл» должен быть нашим. В тот день, когда он впервые отчалит в небо, на нем будем мы. Потому что
с нами Строитель «Интеграла». Он покинул стены, он
пришел со мной сюда, чтобы быть среди вас. Да здравствует Строитель!
Хромой портной был человек умный и наблюдательный, по своей должности много видавший разных людей и, вследствие своей хромоты, всегда сидевший и потому расположенный думать. Прожив у Марии Семеновны неделю, не мог надивиться на ее жизнь. Один раз она
пришла к нему в кухню, где он шил, застирать полотенцы и разговорилась
с ним об его житье, как
брат его обижал, и как он отделился от него.
— Эй, Ларивон! скажи барыне, чтоб
прислала нам бутылочки три шипучки… Извини,
брат, шампанского нет. Так-то, друг! — продолжал он, садясь подле меня и трепля меня по коленке, — вот я и женат… А кто бы это подумал? кто бы мог предвидеть, что Павлушка Лузгин женится и остепенится?.. а порядочные-таки мы были
с тобой ёрники в свое время!
Лидочка горячо любила отца и скоро подружилась
с теткой. Когда
пришла роковая весть, у обеих сердца застыли. Лидочка испугалась, убежала и спряталась в палисаднике. Прасковью Гавриловну придавила мысль, что рушилось все, что защищало их и указывало на какой-нибудь просвет в будущем. Она
с ужасом глядела на Лидочку. Ей представился, рядом
с гробом покойного
брата, ее собственный гроб, а за этими двумя гробами зияла бездна одиночества и беспомощности, которые должны были поглотить Лидочку.
— Дрянь же,
брат, у твоего знакомого знакомые! — начал Зыков. — Это семинарская выжига, действительный статский советник…
с звездой… в парике и выдает себя за любителя и покровителя русской литературы. Твою повесть
прислал он при бланке, этим, знаешь, отвратительно красивейшим кантонистским почерком написанной: «что-де его превосходительство Федор Федорыч свидетельствует свое почтение Павлу Николаичу и предлагает напечатать сию повесть, им прочтенную и одобренную…» Скотина какая!
— Вы уходите, — начала она, ласково заглядывая ему в лицо, — я вас не удерживаю, но вы должны непременно
прийти к нам сегодня вечером, мы вам так обязаны — вы, может быть, спасли
брата — мы хотим благодарить вас — мама хочет. Вы должны сказать нам, кто вы, вы должны порадоваться вместе
с нами…
— Знаешь, что я тебе скажу, — проговорил он наконец, вертя губами сигару и вздыхая. — Ступай-ка домой, снарядись попроворнее — да
приходи сюда. В час я выезжаю, карета у меня просторная — я тебя
с собой возьму. Этак всего лучше. А теперь я посплю. Я,
брат, как поем, непременно поспать должен. Натура требует — и я не противлюсь. И ты не мешай мне.
Тут фрау Леноре
пришла в волнение и начала умолять свою дочь не сбивать
с толку, по крайней мере,
брата и удовольствоваться тем, что она сама такая отчаянная республиканка!
Когда
придет тебе пора ехать, я вместе
с братиею буду молиться, дабы, где ты ни пойдешь, бог везде исправил путь твой!
— Постой, попридержи свои дерзости, дай мне досказать. Что это не одни слова — это я тебе сейчас докажу… Итак, я тебе давеча сказал: если ты будешь просить должного, дельного — изволь, друг! всегда готов тебя удовлетворить! Но ежели ты
приходишь с просьбой не дельною — извини,
брат! На дрянные дела у меня денег нет, нет и нет! И не будет — ты это знай! И не смей говорить, что это одни «слова», а понимай, что эти слова очень близко граничат
с делом.