Неточные совпадения
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести
пансион; но главное, был припасен с тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они
пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось
в последнее время».
Борис. Воспитывали нас родители
в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали
в Коммерческую академию, а сестру
в пансион, да оба вдруг и умерли
в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы
придем в совершеннолетие, только с условием.
В один вечер мать захлопоталась и забыла
прислать за мною. Остаться ночевать
в пансионе мне не хотелось. Было страшно уходить одному, но вместе что-то манило. Я решился и, связав книги, пошел из дортуара, где ученики уже ложились.
Действительно, я носил линейку на виду, тогда как надо было спрятать ее и накинуть на шею тому, кто проговаривался польским или русским словом… Это походило немного на поощрение шпионства, но при общем тоне
пансиона превратилось
в своего рода шутливый спорт. Ученики весело перекидывались линейкой, и тот, кто
приходил с нею к столу, мужественно принимал крепкий удар.
Первое время настроение польского общества было приподнятое и бодрое. Говорили о победах, о каком-то Ружицком, который становится во главе волынских отрядов, о том, что Наполеон
пришлет помощь.
В пансионе ученики поляки делились этими новостями, которые приносила Марыня, единственная дочь Рыхлинских. Ее большие, как у Стасика, глаза сверкали радостным одушевлением. Я тоже верил во все эти успехи поляков, но чувство, которое они во мне вызывали, было очень сложно.
Короткая фраза упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но — он оказался пророком. Вскоре
пришло печальное известие: старший из сыновей умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое время кто-то из соперников сделал донос на самый
пансион. Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я знал
в своей жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали из города.
В часы послеобеденного отдыха известия о присылке еще учащаются, вечером они еще возрастают, и, наконец, оказывается, что чуть ли не
прислали уже за всем
пансионом.
Так и мерещатся, так и снятся наяву лошади, бричка, няня и теплая беличья шубка, которую
прислала за мною мама и которую няня неизвестно для чего,
в первые минуты своего появления
в пансион, принесла мне и оставила.
Елена, по самой природе своей, была не большая музыкантша и даже не особенно любила музыку, но
в настоящий урок она просто показалась ей пыткой; как бы то ни было, однако, Елена пересилила себя, просидела свой урок больше даже, чем следует,
пришла с него домой пешком и на другой день поутру отправилась пешком
в пансион, терпеливо высидела там и снова возвратилась домой пешком.
Она послала было к содержательнице
пансиона письмо,
в котором просила ту
прислать ей жалованье за прослуженные полмесяца, обещаясь сейчас, как только выздоровеет, явиться снова к своим занятиям; на это письмо содержательница
пансиона уведомила ее, что на место Елены уже есть другая учительница, гораздо лучше ее знающая музыку, и что жалованье она тоже не может послать ей, потому что Елена недослужила месяца.
Я прочитала ваше письмо сама, а потом местами прочитала его моей дочери Лине и племяннице Авроре, которую мать
прислала ко мне из Курляндии для того, чтобы я прошла с нею высший курс английского языка и вообще закончила образование, полученное ею
в пансионе.
— Russenkinder, ihr habt Besuch! (“Маленькие русские, к вам
пришли!”) Это истопница Мария влетела
в пустой класс, где мы, сестра Ася и я, единственные оставшиеся
в пансионе пансионерки, равнодушно перевертываем листы наших хрестоматий
в ожидании завтрашней, ничего не обещающей, Пасхи.
При гимназии состоял
пансион, учрежденный на дворянские деньги. Детей разночинцев туда не принимали — исключение делали для некоторых семей
в городе из именитых купцов. Дворяне жили
в смежном здании,
приходили в классы
в курточках, за что немало над ними потешались, и потом уже стали носить блузы.
Сказав это себе, она тотчас же хотела по обычаю забыть сказанное, но почему-то оно не забылось и еще два раза вспомнилось
в вагоне. Даже
пришли в голову некоторые новые подробности: именно, что Мишель и Таичка могут тогда съездить
в Биарриц, где она может указать им хороший недорогой
пансион с видом на океан.
Старшая дочь Капитолины Андреевны получила домашнее воспитание, и ее нравственная порча происходила постепенно, так что, действительно, к шестнадцати годам она могла «
прийти в настоящее понятие и сообразить,
в чем дело». Вера же, по настоянию «высокопоставленного благодетеля», имя которого произносилось даже полковницей Усовой не иначе, как шепотом, была отдана
в полный
пансион в одно из женских учебных заведений Петербурга — «благодетель» желал иметь «образованную игрушку».