Неточные совпадения
Появлялись новые партии рабочих, которые, как цвет папоротника, где-то таинственно нарастали, чтобы немедленно же исчезнуть
в пучине водоворота. Наконец
привели и предводителя, который один
в целом
городе считал себя свободным от работ, и стали толкать его
в реку. Однако предводитель пошел не сразу, но протестовал и сослался на какие-то права.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился
в родной
город и
привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
— Нет, — перебила его графиня Лидия Ивановна. — Есть предел всему. Я понимаю безнравственность, — не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла понять того, что
приводит женщин к безнравственности, — но я не понимаю жестокости, к кому же? к вам! Как оставаться
в том
городе, где вы? Нет, век живи, век учись. И я учусь понимать вашу высоту и ее низость.
— Послушайте-с, Павел Иванович, — сказал он, — я
привез вам свободу на таком условии, чтобы сейчас вас не было
в городе.
Нужно было переехать
в другой
город, там еще
приводить себя
в известность.
Такое мнение, весьма лестное для гостя, составилось о нем
в городе, и оно держалось до тех пор, покамест одно странное свойство гостя и предприятие, или, как говорят
в провинциях, пассаж, о котором читатель скоро узнает, не
привело в совершенное недоумение почти всего
города.
Но не слышал никто из них, какие «наши» вошли
в город, что
привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал
в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и
в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз
в жизни дается чувствовать человеку.
— Спасены, спасены! — кричала она, не помня себя. — Наши вошли
в город,
привезли хлеба, пшена, муки и связанных запорожцев.
Взял камень мужичок на свой тяжёлый воз,
И
в город он его
привёз.
Какие вещи — рублей пятьсот стоят. «Положите, говорит, завтра поутру
в ее комнату и не говорите, от кого». А ведь знает, плутишка, что я не утерплю — скажу. Я его просила посидеть, не остался; с каким-то иностранцем ездит,
город ему показывает. Да ведь шут он, у него не разберешь, нарочно он или вправду. «Надо, говорит, этому иностранцу все замечательные трактирные заведения показать!» Хотел к нам
привезти этого иностранца. (Взглянув
в окно.) А вот и Мокий Парменыч! Не выходи, я лучше одна с ним потолкую.
Я приехал
в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня
привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего
города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне на ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня
в тюрьму и оставили одного
в тесной и темной конурке, с одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
Клим не поверил. Но когда горели дома на окраине
города и Томилин
привел Клима смотреть на пожар, мальчик повторил свой вопрос.
В густой толпе зрителей никто не хотел качать воду, полицейские выхватывали из толпы за шиворот людей, бедно одетых, и кулаками гнали их к машинам.
Их казенную квартиру до мелочи помню, и всех этих дам и девиц, которые теперь все так здесь постарели, и полный дом, и самого Андроникова, как он всю провизию, птиц, судаков и поросят, сам из
города в кульках
привозил, а за столом, вместо супруги, которая все чванилась, нам суп разливал, и всегда мы всем столом над этим смеялись, и он первый.
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока лошадей
приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так
в лодке останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе не занимательно; посылать ночью
в город за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
Кучер
привез нас
в испанский
город, на квартиру отца Абелло, редактора здешней газеты.
Жизнь наша опять потекла прежним порядком. Ранним утром всякий занимался чем-нибудь
в своей комнате: кто
приводил в порядок коллекцию собранных растений, животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное, другие читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились по
городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и шли спать.
Даже на тюремном дворе был свежий, живительный воздух полей, принесенный ветром
в город. Но
в коридоре был удручающий тифозный воздух, пропитанный запахом испражнений, дегтя и гнили, который тотчас же
приводил в уныние и грусть всякого вновь приходившего человека. Это испытала на себе, несмотря на привычку к дурному воздуху, пришедшая со двора надзирательница. Она вдруг, входя
в коридор, почувствовала усталость, и ей захотелось спать.
Девочка действительно была серьезная не по возрасту. Она начинала уже ковылять на своих пухлых розовых ножках и довела Нагибина до слез, когда
в первый раз с счастливой детской улыбкой пролепетала свое первое «деду», то есть дедушка.
В мельничном флигельке теперь часто звенел, как колокольчик, детский беззаботный смех, и везде валялись обломки разных игрушек, которые «деду»
привозил из
города каждый раз. Маленькая жизнь вносила с собой теплую, светлую струю
в мирную жизнь мельничного флигелька.
Когда Нагибин
привез из
города известие, что и дом и все
в доме готово,
в Гарчиках,
в деревенской церкви, совершился самый скромный обряд венчания.
Правда, прошло уже четыре года с тех пор, как старик
привез в этот дом из губернского
города восемнадцатилетнюю девочку, робкую, застенчивую, тоненькую, худенькую, задумчивую и грустную, и с тех пор много утекло воды.
Я обвинял себя
в том, что
привез его
в город. Но кто бы мог подумать, что все это так кончится!
Недавно купил я
в городе жернова; ну,
привез их домой, да как стал их с телеги-то выкладывать, понатужился, знать, что ли,
в череве-то у меня так екнуло, словно оборвалось что… да вот с тех пор все и нездоровится.
В деревнях и маленьких городках у станционных смотрителей есть комната для проезжих.
В больших
городах все останавливаются
в гостиницах, и у смотрителей нет ничего для проезжающих. Меня
привели в почтовую канцелярию. Станционный смотритель показал мне свою комнату;
в ней были дети и женщины, больной старик не сходил с постели, — мне решительно не было угла переодеться. Я написал письмо к жандармскому генералу и просил его отвести комнату где-нибудь, для того чтоб обогреться и высушить платье.
Недели за три перед тем, как матушке приходилось родить, послали
в город за бабушкой-повитухой, Ульяной Ивановной, которая
привезла с собой мыльца от раки преподобного (
в городском соборе почивали мощи) да банку моренковской мази.
Еще накануне приезда матушки за ним посылали
в город пароконную подводу, которая на другой день и
привозила его.
В приемной Английского клуба теперь стоит узкая железная клетка.
В ней везли Емельяна с Урала до Москвы и выставляли на площадях и базарах попутных
городов «на позорище и устрашение» перед толпами народа, еще так недавно шедшего за ним.
В этой клетке
привезли его и на Болотную площадь и 16 января 1775 года казнили.
Мой приятель не тратил много времени на учение, зато все закоулки
города знал
в совершенстве. Он повел меня по совершенно новым для меня местам и
привел в какой-то длинный, узкий переулок на окраине. Переулок этот прихотливо тянулся несколькими поворотами, и его обрамляли старые заборы. Но заборы были ниже тех, какие я видел во сне, и из-за них свешивались густые ветки уже распустившихся садов.
Речка и мост
в самом центре
города привели меня
в восхищение…
Целый день дед, бабушка и моя мать ездили по
городу, отыскивая сбежавшего, и только к вечеру нашли Сашу у монастыря,
в трактире Чиркова, где он увеселял публику пляской.
Привезли его домой и даже не били, смущенные упрямым молчанием мальчика, а он лежал со мною на полатях, задрав ноги, шаркая подошвами по потолку, и тихонько говорил...
Ко мне он относился ласково, говорил со мною добродушнее, чем с большими, и не прятал глаз, но что-то не нравилось мне
в нем. Угощая всех любимым вареньем, намазывал мой ломоть хлеба гуще,
привозил мне из
города солодовые пряники, маковую сбоину и беседовал со мною всегда серьезно, тихонько.
Некоторые приезжают уже больными или
привозят с собой зародыш болезни; так,
в метрической книге записан умершим от прогрессивного паралича каторжный
Городов, осужденный за заранее обдуманное убийство, которое, быть может, совершил он, уже будучи больным.
В течение двух недель Федор Иваныч
привел домик Глафиры Петровны
в порядок, расчистил двор, сад; из Лавриков
привезли ему удобную мебель, из
города вино, книги, журналы; на конюшне появились лошади; словом, Федор Иваныч обзавелся всем нужным и начал жить — не то помещиком, не то отшельником.
Сильнее всего подействовало на Лемма то обстоятельство, что Лаврецкий собственно для него велел
привезти к себе
в деревню фортепьяно из
города.
Тогда он взял с собою сына и целых три года проскитался по России от одного доктора к другому, беспрестанно переезжая из
города в город и
приводя в отчаяние врачей, сына, прислугу своим малодушием и нетерпением.
Всего больше боялся Зыков, что Оников
привезет из
города барынь, а из них выищется какая-нибудь вертоголовая и полезет
в шахту: тогда все дело хоть брось. А что может быть другое на уме у Оникова, который только ест да пьет?.. И Карачунский любопытен до женского полу, только у него все шито и крыто.
— А ведь оно тово, действительно, Марья Родивоновна, статья подходящая… ей-богу!.. Так уж вы тово, не оставьте нас своею милостью… Ужо подарочек
привезу. Только вот Дарья бы померла, а там живой рукой все оборудуем. Федосья-то Родивоновна
в город переехала… Я как-то ее встретил. Бледная такая стала да худенькая…
— Кажется, мадам Барсукова, мы с вами не
в первый раз имеем дело. Обманывать я вас не буду и сейчас же ее
привезу сюда. Только прошу вас не забыть, что вы моя тетка, и
в этом направлении, пожалуйста, работайте. Я не пробуду здесь,
в городе, более чем три дня.
В городе Уфе не было тогда так называемых французских белых хлебов — и каждую неделю, то есть каждую почту, щедро вознаграждаемый почтальон
привозил из той же Казани по три белых хлеба.
В городе беспрестанно получались разные известия из Петербурга, которые
приводили всех
в смущение и страх; но
в чем состояли эти известия, я ничего узнать не мог, потому что о них всегда говорили потихоньку, а на мои вопросы обыкновенно отвечали, что я еще дитя и что мне знать об этом не нужно.
Вихров, отобрав все допросы и написав со священником подробное постановление о захвате раскольников
в моленной, хотел было сейчас же и уехать
в город — и поэтому послал за земскими почтовыми лошадьми; но тех что-то долго не
приводили.
— Ко мне сейчас почтмейстер заезжал и
привез письмо на ваше имя, которое прислано до востребования; а потом ему писало из Петербурга начальство его, чтобы он вручил его вам тотчас, как вы явитесь
в город.
— Да тоже главная причина та, что всякий норовит поскорей нажиться. У нас
в городе и сейчас все лавки больной говядиной полнехоньки. Торговец-то не смотрит на то, какой от этого разор будет, а норовит, как бы ему барыша поскорей нажить. Мужик купит на праздник говядинки,
привезет домой, вымоет, помои выплеснет, корова понюхает — и пошла язва косить!
Никто не мог бы также сказать, откуда у пана Тыбурция явились дети, а между тем факт, хотя и никем не объясненный, стоял налицо… даже два факта: мальчик лет семи, но рослый и развитой не по летам, и маленькая трехлетняя девочка. Мальчика пан Тыбурций
привел, или, вернее, принес с собой с первых дней, как явился сам на горизонте нашего
города. Что же касается девочки, то, по-видимому, он отлучался, чтобы приобрести ее, на несколько месяцев
в совершенно неизвестные страны.
Ну, этот точно обидчик был; давай ему и того, и сего, даже из полей наших четвертую часть отделил: то, говорит, ваше, а эта часть моя; вы, говорит, и посейте, и сожните, и обмолотите, и ко мне
в город привезите.
— Нет, ты зачем же его благородие обманываешь? нет, ты скажи, как ты Варьку-то тиранила, как ты
в послушанье-то ее
приводила! ты вот что расскажи, а не то, какие у вас там благочиния
в скитах были! эти благочиния-то нам вот как известны! а как ты била-то Варьку, как вы, скитницы смиренные, младенцев выдавливаете, как
в городе распутство заводите, как вы с Александрой-то
в ту пору купеческого сына помешанным сделали — вот что ты расскажи!
Привели меня
в наш
город, высекли
в полиции и
в свое имение доставили.
«Что значат смерть и страдание такого ничтожного червяка, как я,
в сравнении с столькими смертями и столькими страданиями?» Но вид чистого неба, блестящего солнца, красивого
города, отворенной церкви и движущегося по разным направлениям военного люда скоро
приведет ваш дух
в нормальное состояние легкомыслия, маленьких забот и увлечения одним настоящим.
Подхалюзин. Да что вы понимаете-то? Вот дела-то какие-с! Вы прежде выслушайте. Приезжаем мы с Самсоном Силычем
в город, и эрестрик этот
привезли, как следует. Вот он пошел по кредиторам: тот не согласен, другой не согласен; да так ни один-таки и нейдет на эту штуку. Вот она какая статья-то.
Князь Василий Львович
привез с собою вдовую сестру Людмилу Львовну, по мужу Дурасову, полную, добродушную и необыкновенно молчаливую женщину; светского молодого богатого шалопая и кутилу Васючкб, которого весь
город знал под этим фамильярным именем, очень приятного
в обществе уменьем петь и декламировать, а также устраивать живые картины, спектакли и благотворительные базары; знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту, а также своего шурина Николая Николаевича.
Через час извозчик
привез меня
в станицу верстах
в десяти от
города.