Неточные совпадения
Автономная
власть техники есть предельное выражение царства Кесаря, новая его форма, непохожая на
прежние формы.
А главное в том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал дела в свои руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только на этом условии и взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел на нем честный человек, а в дело нечего вам мешаться, я буду делать», — «а если так, то можно, возьму место», но ведь и не в этом важность, что
власть, а в том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной литературной работы, и от уроков, и от
прежнего места на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Посылает он за моими сочленами, увещевает их, представляет гнусность таких мнений, что они оскорбительны для дворянского общества, что оскорбительны для верховной
власти, нарушая ее законоположения; обещает награждение исполняющим закон, претя мщением не повинующимся оному; и скоро сих слабых судей, не имеющих ни правил в размышлениях, ни крепости духа, преклоняет на
прежние их мнения.
В примере Торцова можно отчасти видеть и выход из темного царства: стоило бы и другого братца, Гордея Карпыча, также проучить на хлебе, выпрошенном Христа ради, — тогда бы и он, вероятно, почувствовал желание «иметь работишку», чтобы жить честно… Но, разумеется, никто из окружающих Гордея Карпыча не может и подумать о том, чтобы подвергнуть его подобному испытанию, и, следовательно, сила самодурства по-прежнему будет удерживать мрак над всем, что только есть в его
власти!..
В сущности же
власть Глафиры нисколько не уменьшилась: все выдачи, покупки по-прежнему от нее зависели; вывезенный из-за границы камердинер из эльзасцев попытался было с нею потягаться — лишился места, несмотря на то, что барин ему покровительствовал.
— Что ж, сударь, вся ваша
власть: хочь в железы меня куйте, хочь бейте, хочь в куски режьте — я вся тут, — отвечала Кузьмовна по-прежнему с бесстрастием, в котором даже проглядывало еще более решимости.
Князь, бывший умней и образованней всего остального общества, лучше других понимал, откуда дует ветер, Калинович мог действительно быть назван представителем той молодой администрации, которая в его время заметно уже начинала пробиваться сквозь толстую кору
прежних подьяческих плутней [После слов: «…сквозь толстую кору
прежних подьяческих плутней» в рукописи следовало: «…барских авторитетов и генеральских
властей» (стр. 50 об.).].
Но теперь он любит. Любит! — какое громадное, гордое, страшное, сладостное слово. Вот вся вселенная, как бесконечно большой глобус, и от него отрезан крошечный сегмент, ну, с дом величиной. Этот жалкий отрезок и есть
прежняя жизнь Александрова, неинтересная и тупая. «Но теперь начинается новая жизнь в бесконечности времени и пространства, вся наполненная славой, блеском,
властью, подвигами, и все это вместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей».
Если в
прежнее время, во времена Рима, в Средние века, случалось, что христианин, исповедуя свое учение, отказывался от участия в жертвах, от поклонения императорам, богам, или в Средние века от поклонения иконам, от признания папской
власти, то отрицания эти, во-первых, были случайны: человек мог быть поставлен в необходимость исповедания своей веры и мог прожить жизнь, не будучи поставлен в эту необходимость.
Хельчицкий учит тому же, чему учили и учат теперь непротивляющиеся менониты, квакеры, в
прежние времена — богомилы, павликиане и многие другие. Он учит тому, что христианство, требующее от своих последователей кротости, смирения, незлобия, прощения обид, подставления другой щеки, когда бьют по одной, любви к врагам, — несовместимо с насилием, составляющим необходимое условие
власти.
Если даже и допустить то, что вследствие особенно невыгодно сложившихся для правительства обстоятельств, как, например, во Франции в 1870 году, какое-либо из правительств было бы свергнуто силою и
власть перешла бы в другие руки, то эта новая
власть ни в каком случае не была бы менее угнетательной, чем
прежняя, а всегда, напротив, защищая себя от всех озлобленных свергнутых врагов, была бы более деспотична и жестока, чем
прежняя, как это и было при всех революциях.
Вероятно, воображению его, по этому поводу, представились те затруднения, которые могли возникнуть во время прикладыванья к кресту; вероятно, он опасался, что заматерелый старый администратор по
прежней привычке подойдет первым, и, при этой мысли, правая нога его уже сделала машинально шаг вперед, чтобы отнюдь не допустить столь явного умаления
власти.
Даже холод, достигавший по ночам значительной силы, не имел уже
прежней всесокрушающей
власти: земля сама давала ему отпор накопившимся за день теплом, и солнечные лучи смывали последние следы этой борьбы.
В 18 столетии дворянство, потеряв уже
прежнюю неограниченную
власть свою и способы ее поддерживать — не умело переменить поведения: вот одна из тайных причин, породивших пугачевский год!
В последних своих рассказах он даже не старается, как в
прежних, выставлять перед нами преимущественно то, что называется обыкновенно «злоупотреблением помещичьей
власти».
Я послал вам сына моего возлюбленного, и вы убили его. Я послал вам другого утешителя — дочь мою. И вы не пощадили ее. Я создал вам
власть, я обтесал твердый мрамор — и каждый день вы любовались красотою этих древних кудрей, вышедших из-под моего резца. Вы разбили мое создание, и вот остается дом ваш пустым. Но завтра мир будет по-прежнему зелен, и море будет так же спокойно.
— Да как вам сказать, сударыня? — ответила Манефа. — Вы ее хорошо знаете, девка всегда была скрытная, а в голове дум было много. Каких, никому, бывало, не выскажет… Теперь пуще
прежнего — теперь не сговоришь с ней… Живши в обители, все-таки под смиреньем была, а как отец с матерью потачку дали,
власти над собой знать не хочет… Вся в родимого батюшку — гордостная, нравная, своебычная — все бы ей над каким ни на есть человеком покуражиться…
— Отойдите от нас, не искушайте; деятельность ваша вредна: проповедь ваша клонится к низвержению всех тех благ, которые завоевало себе человечество кровью и пóтом всех
прежних поколений. Всё погибнет, если уничтожится
власть запирать и убивать тех, кого мы считаем преступниками.
Ибо хотя «князь мира сего» посрамлен, и
власть его надломлена, но он еще владеет миром; «ветхий Адам» в недрах своего существа уже замещен «новым», но он еще живет в нас; смерть, «последний враг», уже побеждена светом Христова Воскресения, но она по-прежнему еще косит жатву жизни; тварь все еще стенает, ожидая своего избавления, и весь мир томится и страждет от смешения и противоборства добра и зла.
Смирились, а все-таки не могли забыть, что их деды и прадеды Орехово поле пахали, Рязановы пожни косили, в Тимохином бору дрова и лес рубили. Давно подобрались старики, что жили под монастырскими
властями, их сыновья и внуки тоже один за другим ушли на ниву Божию, а Орехово поле, Рязановы пожни и Тимохин бор в Миршени по-прежнему и старому, и малому глаза мозолили. Как ни взглянут на них, так и вспомнят золотое житье дедов и прадедов и зачнут роптать на свою жизнь горе-горькую.
— Да, леченье ваше сделало чудеса, — отвечал Николай Герасимович, — я снова переродился и сделался опять
прежним… Но это излечение пробудило во мне
прежнюю страсть… Ах, если бы вы знали, Мадлен, каково скрывать такую бурю в сердце, которую скрываю я… Порой я теряю
власть над собой — она рвется наружу… Знаете ли вы это… Понимаете ли вы меня?
— Какие же это свои враги, боярин? — спросил его Савелий. — Кажись, теперь все князья живут в ладу, как дети одной матки, дружно, согласно. Наш же московский, как старший брат,
властью своей прикрывает других. О
прежнем времечке страшно подумать. Вот недавно сломил он, наш батюшка, разбойников…
— Встань, добрый витязь, верный слуга мой, — громко сказал царь. — Отныне прощаются вам все ваши
прежние вины за оказанную послугу отечеству… Не останетесь ни ты, ни другие послы без награды. Ермак же да будет князем Сибирским, да распоряжается и начальствует так, как было доселе, и утверждает порядок в земле и мою верховную
власть над нею… Подойди ближе ко мне, добрый витязь.
Костя был живой свидетель злобных поступков «Салтычихи» в руках «
власть имущей в Москве особы», и раз его превосходительство сам выставит его, то
прежние отношения его к Дарье Николаевне, его за нее заступничество, если и будут иметься ввиду, то сочтется ошибкой, которая так свойственна всем людям на всех ступенях иерархической лестницы, да еще и им же исправленной ошибкой.
Ваше величество возвращаете мне снова милости ваши и
прежнюю мою
власть: не приму их иначе, как с головою мятежного Волынского и сообщников его…
Она поняла, поняла совершенно ясно, что она всецело в его
власти, что он может погубить ее, раскрыв все ее мужу, явившись к нему
прежним Талицким и смыв с себя эту так изменившую его краску.
Новая история отвергла
прежние верования, не поставив на место их нового воззрения, и логика положения заставила историков, мнимо отвергших божественную
власть царей и фатум древних, притти другим путем к тому же самому: к признанию тoгo, что 1) народы руководятся единичными людьми, и 2) что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество.
Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицом, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на
прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его
власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем-то прекрасным и разумным.
Только люди, испытавшие то, что испытали поляки после раздела Польши и подчинения одной части ее
власти ненавистных немцев, другой —
власти еще более ненавистных москалей, могут понять тот восторг, который испытывали поляки в 30-м и 31-м году, когда после
прежних несчастных попыток освобождения новая надежда освобождения казалась осуществимою.
Отрешившись от
прежнего воззрения на божественное подчинение воли народа одному избранному и на подчинение этой воли Божеству, история не может сделать ни одного шага без противоречия, не выбрав одного из двух: или возвратиться к
прежнему верованию в непосредственное участие Божества в делах человечества, или определенно объяснить значение той силы, производящей исторические события, которая называется
властью.
Казалось бы, что отвергнув верования древних о подчинении людей Божеству и об определенной цели, к которой ведутся народы, новая наука должна бы была изучать не проявления
власти, а причины, образующие ее. Но она не сделала этого. Отвергнув в теории воззрения
прежних историков, она следует им на практике.