Неточные совпадения
— Я не могу допустить, — сказал Сергей Иванович с обычною ему ясностью и отчетливостью выражения и изяществом дикции, — я не могу ни в каком случае согласиться с Кейсом, чтобы всё мое
представление о внешнем
мире вытекало из впечатлений. Самое основное понятие бытия получено мною не чрез ощущение, ибо нет и специального органа для передачи этого понятия.
— В
мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно дает
представление о людях, которые прячутся.
— Люди интеллигентного чина делятся на два типа: одни — качаются, точно маятники, другие — кружатся, как стрелки циферблата, будто бы показывая утро, полдень, вечер, полночь. А ведь время-то не в их воле! Силою воображения можно изменить
представление о
мире, а сущность-то — не изменишь.
— История жизни великих людей
мира сего — вот подлинная история, которую необходимо знать всем, кто не хочет обольщаться иллюзиями, мечтами о возможности счастья всего человечества. Знаем ли мы среди величайших людей земли хоть одного, который был бы счастлив? Нет, не знаем… Я утверждаю: не знаем и не можем знать, потому что даже при наших очень скромных
представлениях о счастье — оно не было испытано никем из великих.
У нас в Москве, в допетровскую старину, такие же почти драматические
представления, из Ветхого Завета особенно, тоже совершались по временам; но, кроме драматических
представлений, по всему
миру ходило тогда много повестей и «стихов», в которых действовали по надобности святые, ангелы и вся сила небесная.
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный
мир своим родным, которые, по
представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
Безграничные океаны с их грозами, простор и красота
мира, кипучая и разнообразная деятельность людей — все это подменилось
представлением о листе бумаги с пятнами, чертами и кружками…
Таким образом, звуки были для него главным непосредственным выражением внешнего
мира; остальные впечатления служили только дополнением к впечатлениям слуха, в которые отливались его
представления, как в формы.
Слепота застилает видимый
мир темною завесой, которая, конечно, ложится на мозг, затрудняя и угнетая его работу, но все же из наследственных
представлений и из впечатлений, получаемых другими путями, мозг творит в темноте свой собственный
мир, грустный, печальный и сумрачный, но не лишенный своеобразной, смутной поэзии.
Мир, сверкавший, двигавшийся и звучавший вокруг, в маленькую головку слепого проникал главным образом в форме звуков, и в эти формы отливались его
представления. На лице застывало особенное внимание к звукам: нижняя челюсть слегка оттягивалась вперед на тонкой и удлинившейся шее. Брови приобретали особенную подвижность, а красивые, но неподвижные глаза придавали лицу слепого какой-то суровый и вместе трогательный отпечаток.
Чтобы выйти из этого однообразия, необходимо прежде всего понять, что тут главным действующим лицом является «вера» и что
представление о «вере» объемлет собой не только всего человека, но весь
мир, всю область знания.
Уже Передонов был весь во власти диких
представлений. Призраки заслонили от него
мир. Глаза его, безумные, тупые, блуждали, не останавливаясь на предметах, словно ему всегда хотелось заглянуть дальше их, по ту сторону предметного
мира, и он искал каких-то просветов.
Над Передоновым неотступно господствовали навязчивые
представления о преследовании и ужасали его. Он все более погружался в
мир диких грез. Это отразилось и на его лице: оно стало неподвижною маскою ужаса.
Подите дальше, припомните всевозможные приемы, церемонии и приседания, которыми кишит
мир, и вы убедитесь, что причина, вследствие которой они так упорно поддерживаются, не делаясь постылыми для самих участвующих в них, заключается именно в том, что в основе их непременно лежит хоть подобие какого-то
представления о праве и долге.
Все, что я читал прежде, все, что узнавал с такой наивной радостью, все свои и чужие материалистические мысли о
мире, о людях, о себе самом, все это проходило через освещенную полосу, и по мере того, как мысли и образы приходили, вспыхивали и уступали место другим, — я чувствовал, что из-за них подымается все яснее, выступает все ближе то серое, ужасно безжизненное или ужасно живое, что лежало в глубине всех моих
представлений и чего я так боялся.
Что касается позднейших превращений этого основного воззрения под влиянием понятий о
мире, доставленных наукою, эти видоизменения мы считаем лишним исчислять и еще менее находим нужды подвергать их особенной критике, потому что все они, подобно понятию новейших эстетиков о трагическом, представляясь следствием стремления согласить непримиримое — фантастические
представления полудикого и научные понятия, — страждут такою же несостоятельностью, как и понятие новейших эстетиков о трагическом: различие только то, что натянутость соединения противоположных начал в предшествующих попытках сближения была очевиднее, нежели в понятии о трагическом, которое составлено с чрезвычайным диалектическим глубокомыслием.
Вот сколько отличнейших
представлений заключает в себе такой простой факт, как общедоступность «добрых щей»! Спрашивается: ужели в целом
мире найдется народ, более достойный названия «славного», нежели этот, вкушающий «добры щи» народ?
Без индийской и персидской поэзии не было бы в человечестве сознания о борении двух начал, добра и зла, во всем
мире; без Гомера не было бы Троянской войны, без Вергилия Эней не странствовал бы в Италию, без Мильтона не было бы «Потерянного рая», без Данте — живых
представлений ада, чистилища и рая».
Под ногами морозная, твердая земля, кругом огромные деревья, над головой пасмурное небо, тело свое чувствую, занят мыслями, а между тем знаю, чувствую всем существом, что и крепкая, морозная земля, и деревья, и небо, и мое тело, и мои мысли — случайно, что всё это только произведение моих пяти чувств, мое
представление,
мир, построенный мною, что всё это таково только потому, что я составляю такую, а не иную часть
мира, что таково мое отделение от
мира.
Жизнь человеческая была бы неперестающим благом, если бы суеверия, соблазны и грехи людей не лишали их этого возможного и доступного им блага. Грех — это потворство телесным похотям; соблазны — это ложное
представление человека о своем отношении к
миру; суеверия — это принятое на веру ложное учение.
Смерть есть разрушение тех органов единения с
миром, которые дают нам
представление о времени. И потому вопрос о будущем не имеет смысла по отношению к смерти.
«Обычное
представление о Боге как отдельном существе вне
мира и позади (?)
мира не исчерпывает всеобщего предмета религии и есть редко чистая и всегда недостаточная форма выражения религиозного сознания…
Теософическое
представление о действующем в
мире «Christusimpuls» [Импульс Христа (нем.).], наподобие электричества, теплоты или тяготения, должно быть отвергнуто по натуралистической грубости своей.
Мне остается близким и шопенгауэровское различение воли и
представления, шопенгауэровское учение об объективации воли в природном
мире, создающей не подлинный
мир, шопенгауэровский иррационализм.
Но можно уже получить довольно верное
представление об этой второй столице
мира, если считать законной претензию Парижа быть первой. И тогда же я сразу увидал, что по грандиозным размерам и такому же грандиозному движению Лондон занимал, конечно, первое место, особенно рядом с тогдашним Парижем — элегантным, привлекательным, центральным для материка Европы, но гораздо менее внушительным и обширным. А с тех пор Лондон еще разросся до населения (с пригородами) в семь миллионов жителей.
Глядя на
мир из своего
представления о жизни, как стремления к личному благу, человек видел в
мире неразумную борьбу существ, губящих друг друга.
Христос умер очень давно, и плотское существование Его было короткое, и мы не имеем ясного
представления о Его плотской личности, но сила Его разумно-любовной жизни, Его отношение к
миру — ничье иное, действует до сих пор на миллионы людей, принимающих в себя это Его отношение к
миру и живущих им.
А так как преимущественно могли пользоваться в то время драматическими
представлениями только сильные
мира сего, короли, принцы, князья, придворные — люди, наименее религиозные и не только совершенно равнодушные к вопросам религии, но большей частью совершенно развращенные, то, удовлетворяя требованиям своей публики, драма XV, XVI и XVII веков уже совершенно отказалась от всякого религиозного содержания.
Мы составили себе ни на чем, кроме как на нашей злости и личных похотях основанное ложное
представление о нашей жизни и о жизни
мира, и веру в это ложное
представление, связанное внешним образом с учением Христа, считаем самым нужным и важным для жизни. Не будь этого веками поддерживаемого людьми доверия ко лжи, ложь нашего
представления о жизни и истина учения Христа обнаружились бы давно.
Итак,
представление наше о свободе и необходимости постепенно уменьшается и увеличивается, смотря по большей или меньшей связи с внешним
миром, по бòльшему или меньшему отдалению времени и бòльшей или меньшей зависимости от причин, в которых мы рассматриваем явление жизни человека.
Для мужика и его жены открыто общение со всем
миром людей, и если один миллион людей не хочет общаться с ним, у него остается 80 миллионов таких же, как он, рабочих людей, с которыми он от Архангельска до Астрахани, не дожидаясь визита и
представления, тотчас же входит в самое близкое братское общение.
Так что, если мы рассматриваем такое положение человека, в котором связь его с внешним
миром наиболее известна, период времени суждения от времени совершения поступка наибольший и причины поступка наидоступнейшие, то мы получаем
представление о наибольшей необходимости и наименьшей свободе.