Неточные совпадения
— Ты стой
пред ним без шапочки,
Помалчивай да кланяйся,
Уйдешь — и
дело кончено.
Старик больной, расслабленный,
Не помнит ничего!
Дела-то все недавние,
Я был в то время старостой,
Случился тут — так слышал сам,
Как он честил помещиков,
До слова помню всё:
«Корят жидов, что
предалиХриста… а вы что сделали?
Пред каждою иконою
Иона падал ниц:
«Не спорьте!
дело Божие,
Котора взглянет ласковей,
За тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую избу.
Весь длинный трудовой
день не оставил в них другого следа, кроме веселости. Перед утреннею зарей всё затихло. Слышались только ночные звуки неумолкаемых в болоте лягушек и лошадей, фыркавших по лугу в поднявшемся
пред утром тумане. Очнувшись, Левин встал с копны и, оглядев звезды, понял, что прошла ночь.
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства
пред начальником в знании
дел, подошел с бумагами к Облонскому и стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
Он помнил, как он
пред отъездом в Москву сказал раз своему скотнику Николаю, наивному мужику, с которым он любил поговорить: «Что, Николай! хочу жениться», и как Николай поспешно отвечал, как о
деле, в котором не может быть никакого сомнения: «И давно пора, Константин Дмитрич».
И как только эти слова были сказаны, и он и она поняли, что
дело кончено, что то, что должно было быть сказано, не будет сказано, и волнение их, дошедшее
пред этим до высшей степени, стало утихать.
— Первое
дело быть спокойным
пред ездой, — сказал он, — не будьте не в духе и ничем не расстраивайтесь.
Было то время, когда в сельской работе наступает короткая передышка
пред началом ежегодно повторяющейся и ежегодно вызывающей все силы народа уборки. Урожай был прекрасный, и стояли ясные, жаркие летние
дни с росистыми короткими ночами.
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это
дело твоей совести; но я обязан
пред тобою,
пред собой и
пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Как бы то ни было, когда он простился с ним на седьмой
день,
пред отъездом его в Москву, и получил благодарность, он был счастлив, что избавился от этого неловкого положения и неприятного зеркала. Он простился с ним на станции, возвращаясь с медвежьей охоты, где всю ночь у них было представление русского молодечества.
Работа эта так понравилась ему, что он несколько раз принимался косить; выкосил весь луг
пред домом и нынешний год с самой весны составил себе план — косить с мужиками целые
дни.
Он по нескольку раз в
день ходил в детскую и подолгу сиживал там, так что кормилица и няня, сперва робевшие
пред ним, привыкли к нему.
Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, когда
пред ним отдергивается розовый флер, сквозь который он смотрел на
дела и чувства человеческие, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми, не менее проходящими, но зато не менее сладкими…
— А, нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем, что они живы, так, как стоит действительно в ревизской сказке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для меня
дело священное, закон — я немею
пред законом.
Теперь можно бы заключить, что после таких бурь, испытаний, превратностей судьбы и жизненного горя он удалится с оставшимися кровными десятью тысячонками в какое-нибудь мирное захолустье уездного городишка и там заклекнет [Заклекнуть — завянуть.] навеки в ситцевом халате у окна низенького домика, разбирая по воскресным
дням драку мужиков, возникшую
пред окнами, или для освежения пройдясь в курятник пощупать лично курицу, назначенную в суп, и проведет таким образом нешумный, но в своем роде тоже небесполезный век.
Можно сказать, что не столько радовался ученик, когда
пред ним раскрывалась какая-<нибудь> труднейшая фраза и обнаруживается настоящий смысл мысли великого писателя, как радовался он, когда
пред ним распутывалось запутаннейшее
дело.
В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы
пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б, это было смело,
Описывать мое же
дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь
пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический Словарь.
Сомненья нет: увы! Евгений
В Татьяну, как дитя, влюблен;
В тоске любовных помышлений
И
день и ночь проводит он.
Ума не внемля строгим пеням,
К ее крыльцу, стеклянным сеням
Он подъезжает каждый
день;
За ней он гонится, как тень;
Он счастлив, если ей накинет
Боа пушистый на плечо,
Или коснется горячо
Ее руки, или раздвинет
Пред нею пестрый полк ливрей,
Или платок подымет ей.
И вновь задумчивый, унылый
Пред милой Ольгою своей,
Владимир не имеет силы
Вчерашний
день напомнить ей;
Он мыслит: «Буду ей спаситель.
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек;
Чтобы двухутренний цветок
Увял еще полураскрытый».
Всё это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой чередой,
Как листья осенью гнилой.
Несносно видеть
пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь как на обряд
И вслед за чинною толпою
Идти, не
разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.
Я помню море
пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких
днейКипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
Вижу, что ты иное творенье Бога, нежели все мы, и далеки
пред тобою все другие боярские жены и дочери-девы.
Приидет в тот
день и спросит: «А где дщерь, что мачехе злой и чахоточной, что детям чужим и малолетним себя
предала?
Виртуоз подхватывает ее и начинает ее вертеть и
пред нею представлять, все кругом хохочут и — люблю в такие мгновения вашу публику, хотя бы даже и канканную, хохочут и кричат: «И
дело, так и надо!
Наконец, я, по крайней мере, вдвое сильнее вас и, кроме того, мне бояться нечего, потому что вам и потом нельзя жаловаться: ведь не захотите же вы
предать в самом
деле вашего брата?
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона:
пред ослепленными глазами открывалась продолговатая, в форме могилы, яма, а на
дне ее и по бокам в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
Дронов существовал для него только в те часы, когда являлся
пред ним и рассказывал о многообразных своих
делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей жены обнаружил в портфеле у себя панталоны какой-то дамы.
Ему показалось, что в доме было необычно шумно, как во
дни уборки
пред большими праздниками: хлопали двери, в кухне гремели кастрюли, бегала горничная, звеня посудой сильнее, чем всегда; тяжело, как лошадь, топала Анфимьевна.
Трудные, тяжелые
дни наступили для него; он жил в страхе
пред Борисом и в ненависти к нему.
— Ведь вот я — почему я выплясываю себя
пред вами? Скорее познакомиться хочется. Вот про вас Иван рассказывает как про человека в самом
деле необыкновенного, как про одного из таких, которые имеют несчастье быть умнее своего времени… Кажется, так он сказал…
Насвистывая тихонько арию жреца из «Лакмэ», он сел к столу, развернул очередное «
дело о взыскании», но, прикрыв глаза, погрузился в поток воспоминаний о своем пестром прошлом. Воспоминания развивались, как бы истекая из слов: «Чем я провинился
пред собою, за что наказываю себя»?
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но о выстреле он не думал, все-таки не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный
день, голубое небо, на площади,
пред Зимним дворцом, коленопреклоненная толпа рабочих, а на балконе дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник в золотой рясе, и над неподвижной, немой массой людей плывут мудрые слова примирения.
Но каждый раз, присутствуя на собраниях, он чувствовал, что раздраженные речи, сердитые споры людей изобличают почти в каждом из них такое же кипение тревоги, такой же страшок
пред завтрашним
днем, такие же намерения развернуть свои силы и отсутствие уверенности в них.
Он весь
день прожил под впечатлением своего открытия, бродя по лесу, не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях
пред Лидией, обнимал ее горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках своих и слышал свой голос: «Я тебя люблю».
— А голубям — башки свернуть. Зажарить. Нет, — в самом
деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы идете лесом или — все равно — полем, ночь, темнота, на земле, под ногами, какие-то шишки. Кругом — чертовщина: революции, экспроприации, виселицы, и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб
пред вами что-то светилось. Пусть даже и не светится, а просто: существует. Да — черт с ней — пусть и не существует, а выдумано, вот — чертей выдумали, а верят, что они есть.
Макаров говорил не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим смотрел на него с удивлением: товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько
дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала
пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным студентом, который усердно учится, и смешным юношей, который все еще боится женщин.
— Пойдемте чай пить, — предложила жена. Самгин отказался, не желая встречи с Кутузовым, вышел на улицу, в сумрачный холод короткого зимнего
дня. Раздраженный бесплодным визитом к богатому барину, он шагал быстро,
пред ним вспыхивали фонари, как бы догоняя людей.
— Наши
дни — не время для расширения понятий. Мы кружимся
пред необходимостью точных формулировок, общезначимых, объективных. Разумеется, мы должны избегать опасности вульгаризировать понятия. Мы единодушны в сознании необходимости смены власти, эго уже — много. Но действительность требует еще более трудного — единства, ибо сумма данных обстоятельств повелевает нам отчислить и утвердить именно то, что способно объединить нас.
— Должно быть, схулиганил кто-нибудь, — виновато сказал Митрофанов. — А может, захворал. Нет, — тихонько ответил он на осторожный вопрос Самгина, — прежним
делом не занимаюсь. Знаете, —
пред лицом свободы как-то уж недостойно мелких жуликов ловить. Праздник, и все лишнее забыть хочется, как в прощеное воскресенье. Притом я попал в подозрение благонадежности, меня, конечно, признали недопустимым…
Он не забыл о том чувстве, с которым обнимал ноги Лидии, но помнил это как сновидение. Не много
дней прошло с того момента, но он уже не один раз спрашивал себя: что заставило его встать на колени именно
пред нею? И этот вопрос будил в нем сомнения в действительной силе чувства, которым он так возгордился несколько
дней тому назад.
Лидию он встретил на другой
день утром, она шла в купальню, а он, выкупавшись, возвращался на дачу. Девушка вдруг встала
пред ним, точно опустилась из воздуха. Обменявшись несколькими фразами о жарком утре, о температуре воды, она спросила...
— Тогда, это… действительно — другое
дело! — выговорил Харламов, не скрывая иронии. — Но, видите ли: мне точно известно, что в 905 году капитан Вельяминов был подпоручиком Псковского полка и командовал ротой его, которая расстреливала людей у Александровского сквера. Псковский полк имеет еще одну историческую заслугу
пред отечеством: в 831 году он укрощал польских повстанцев…
Пред весною исчез Миша, как раз в те
дни, когда для него накопилось много работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин решил, что у него есть достаточно веский повод отказаться от услуг юноши. Но утром на четвертый
день позвонил доктор городской больницы и сообщил, что больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав в больницу, Клим сначала пошел к доктору.
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть за его мать. Проводится в жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с внешним врагом в гражданскую войну, внутри страны. Это значит:
предать страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но
дело не в человеке, а в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
Одетая, как всегда, пестро и крикливо, она говорила так громко, как будто все люди вокруг были ее добрыми знакомыми и можно не стесняться их. Самгин охотно проводил ее домой, дорогою она рассказала много интересного о Диомидове, который, плутая всюду по Москве, изредка посещает и ее, о Маракуеве, просидевшем в тюрьме тринадцать
дней, после чего жандармы извинились
пред ним, о своем разочаровании театральной школой. Огромнейшая Анфимьевна встретила Клима тоже радостно.
Покончив на этом с Дроновым, он вызвал мечту вчерашнего
дня. Это легко было сделать —
пред ним на столе лежал листок почтовой бумаги, и на нем, мелким, но четким почерком было написано...
Остаток
дня Клим прожил в состоянии отчуждения от действительности, память настойчиво подсказывала древние слова и стихи,
пред глазами качалась кукольная фигура, плавала мягкая, ватная рука, играли морщины на добром и умном лице, улыбались большие, очень ясные глаза.
Дронов даже похудел. Почти каждый
день он являлся
пред Самгиным полупьяный, раздраженный, озлобленный, пил белое вино и рассказывал диковинные факты жульничества.
Незадолго до этого
дня пред Самгиным развернулось поле иных наблюдений. Он заметил, что бархатные глаза Прейса смотрят на него более внимательно, чем смотрели прежде. Его всегда очень интересовал маленький, изящный студент, не похожий на еврея спокойной уверенностью в себе и на юношу солидностью немногословных речей. Хотелось понять: что побуждает сына фабриканта шляп заниматься проповедью марксизма? Иногда Прейс, состязаясь с Маракуевым и другими народниками в коридорах университета, говорил очень странно...