Неточные совпадения
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору
не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй,
не шути с огнем!»
— Гони его, родимая,
По шее! — «А
не хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи...
Есть законы мудрые, которые
хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например, законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но,
по обстоятельствам,
не всегда бывают полезны; есть законы немудрые, которые, ничьего счастья
не устрояя,
по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему
не привожу:
сам знаешь!); и есть, наконец, законы средние,
не очень мудрые, но и
не весьма немудрые, такие, которые,
не будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны в смысле наилучшего человеческой жизни наполнения.
Мало того, начались убийства, и на
самом городском выгоне поднято было туловище неизвестного человека, в котором,
по фалдочкам,
хотя и признали лейб-кампанца, но ни капитан-исправник, ни прочие члены временного отделения, как ни бились,
не могли отыскать отделенной от туловища головы.
Другой пример случился при Микаладзе, который
хотя был
сам либерал, но,
по страстности своей натуры, а также
по новости дела,
не всегда мог воздерживаться от заушений.
Хотя оно было еще
не близко, но воздух в городе заколебался, колокола
сами собой загудели, деревья взъерошились, животные обезумели и метались
по полю,
не находя дороги в город.
Напротив того, бывали другие,
хотя и
не то чтобы очень глупые — таких
не бывало, — а такие, которые делали дела средние, то есть секли и взыскивали недоимки, но так как они при этом всегда приговаривали что-нибудь любезное, то имена их
не только были занесены на скрижали, [Скрижа́ли (церковно-славянск.) — каменные доски, на которых,
по библейскому преданию, были написаны заповеди Моисея.] но даже послужили предметом
самых разнообразных устных легенд.
Свияжский был один из тех, всегда удивительных для Левина людей, рассуждение которых, очень последовательное,
хотя и никогда
не самостоятельное, идет
само по себе, а жизнь, чрезвычайно определенная и твердая в своем направлении, идет
сама по себе, совершенно независимо и почти всегда в разрез с рассуждением.
Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Вронского,
не только сходством, но и особенною красотою. Странно было, как мог Михайлов найти ту ее особенную красоту. «Надо было знать и любить ее, как я любил, чтобы найти это
самое милое ее душевное выражение», думал Вронский,
хотя он
по этому портрету только узнал это
самое милое ее душевное выражение. Но выражение это было так правдиво, что ему и другим казалось, что они давно знали его.
― Вот ты всё сейчас
хочешь видеть дурное.
Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер своего дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их, помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее руках; да
не так, свысока, деньгами, а она
сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
«И для чего она говорит по-французски с детьми? — подумал он. — Как это неестественно и фальшиво! И дети чувствуют это. Выучить по-французски и отучить от искренности», думал он
сам с собой,
не зная того, что Дарья Александровна всё это двадцать раз уже передумала и всё-таки,
хотя и в ущерб искренности, нашла необходимым учить этим путем своих детей.
— Она за этой дверью; только я
сам нынче напрасно
хотел ее видеть: сидит в углу, закутавшись в покрывало,
не говорит и
не смотрит: пуглива, как дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому
не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком
по столу. Я и в этом согласился… Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться.
— Да
не найдешь слов с вами! Право, словно какая-нибудь,
не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене: и
сама не ест сена, и другим
не дает. Я
хотел было закупать у вас хозяйственные продукты разные, потому что я и казенные подряды тоже веду… — Здесь он прилгнул, хоть и вскользь, и без всякого дальнейшего размышления, но неожиданно удачно. Казенные подряды подействовали сильно на Настасью Петровну,
по крайней мере, она произнесла уже почти просительным голосом...
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза
не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль,
хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель,
не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «
По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года
не кашлянул и
не высморкался в классе и что до
самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
—
Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы
хотели бы послужить, как говорите
сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь
по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей у
самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду
не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот
по неизменным законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку,
хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
— Известно мне также еще одно дело,
хотя производившие его в полной уверенности, что оно никому
не может быть известно. Производство его уже пойдет
не по бумагам, потому что истцом и челобитчиком я буду уже
сам и представлю очевидные доказательства.
Атвуд взвел, как курок, левую бровь, постоял боком у двери и вышел. Эти десять минут Грэй провел, закрыв руками лицо; он ни к чему
не приготовлялся и ничего
не рассчитывал, но
хотел мысленно помолчать. Тем временем его ждали уже все, нетерпеливо и с любопытством, полным догадок. Он вышел и увидел
по лицам ожидание невероятных вещей, но так как
сам находил совершающееся вполне естественным, то напряжение чужих душ отразилось в нем легкой досадой.
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед
самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше
не приходил. Я Марфе Петровне тогда
не сказал.
Хотел было панихиду
по нем отслужить, да посовестился.
— Никакой шум и драки у меня
не буль, господин капитэн, — затараторила она вдруг, точно горох просыпали, с крепким немецким акцентом,
хотя и бойко по-русски, — и никакой, никакой шкандаль, а они пришоль пьян, и это я все расскажит, господин капитэн, а я
не виноват… у меня благородный дом, господин капитэн, и благородное обращение, господин капитэн, и я всегда, всегда
сама не хотель никакой шкандаль.
Приговор, однако ж, оказался милостивее, чем можно было ожидать, судя
по совершенному преступлению, и, может быть, именно потому, что преступник
не только
не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание
сам еще более обвинить себя.
Ну кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из
самого посконного мужичья,
не знает, что его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (
по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в
самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое-то темя,
по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это в
самом деле подумали, что я квартирой-то вас
хотел… хе! хе!
Разумеется, если б она мне
сама сказала: «Я
хочу тебя иметь», то я бы почел себя в большой удаче, потому что девушка мне очень нравится; но теперь, теперь
по крайней мере, уж конечно, никто и никогда
не обращался с ней более вежливо и учтиво, чем я, более с уважением к ее достоинству… я жду и надеюсь — и только!
Наконец, я,
по крайней мере, вдвое сильнее вас и, кроме того, мне бояться нечего, потому что вам и потом нельзя жаловаться: ведь
не захотите же вы предать в
самом деле вашего брата?
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут
по глазам,
по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его
по лицу; он
не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и
хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
— В том и штука: убийца непременно там сидел и заперся на запор; и непременно бы его там накрыли, если бы
не Кох сдурил,
не отправился
сам за дворником. А он именно в этот-то промежуток и успел спуститься
по лестнице и прошмыгнуть мимо их как-нибудь. Кох обеими руками крестится: «Если б я там, говорит, остался, он бы выскочил и меня убил топором». Русский молебен
хочет служить, хе-хе!..
Новое обстоятельство усилило беспокойство коменданта. Схвачен был башкирец с возмутительными листами. [Возмутительные листы — воззвания, призывающие к бунту, восстанию.]
По сему случаю комендант думал опять собрать своих офицеров и для того
хотел опять удалить Василису Егоровну под благовидным предлогом. Но как Иван Кузмич был человек
самый прямодушный и правдивый, то и
не нашел другого способа, кроме как единожды уже им употребленного.
— Экой ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве ты
не знаешь, что на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит.
Не сам ли ты сегодня говорил, что она странно вышла замуж,
хотя,
по мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть
не странное, а, напротив, благоразумное. Я городским толкам
не верю; но люблю думать, как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
Конечно, я
сама могла бы дать ему
по роже, но я
не знаю твоих дел с ним, и я вообще
не хочу вмешиваться в твои дела, но они мне
не нравятся.
— В деревне я чувствовала, что,
хотя делаю работу объективно необходимую, но
не нужную моему хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим,
самым необходимым работником на земле. В то же время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он
не верит: он вообще неверующий…
Он стал перечислять боевые выступления рабочих в провинции, факты террора, схватки с черной сотней, взрывы аграрного движения; он говорил обо всем этом, как бы напоминая себе
самому, и тихонько постукивал кулаком
по столу, ставя точки. Самгин
хотел спросить: к чему приведет все это? Но вдруг с полной ясностью почувствовал, что спросил бы равнодушно, только
по обязанности здравомыслящего человека. Каких-либо иных оснований для этого вопроса он
не находил в себе.
Впереди, на черных холмах, сверкали зубастые огни трактиров; сзади, над массой города, развалившейся
по невидимой земле, колыхалось розовато-желтое зарево. Клим вдруг вспомнил, что он
не рассказал Пояркову о дяде Хрисанфе и Диомидове. Это очень смутило его: как он мог забыть? Но он тотчас же сообразил, что вот и Маракуев
не спрашивает о Хрисанфе,
хотя сам же сказал, что видел его в толпе. Поискав каких-то внушительных слов и
не найдя их, Самгин сказал...
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было сыну в наследство искусство и опытность хождения
по чужим делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся
сам когда-то по-русски на медные деньги,
не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения
по делам. Он года три посылал его к священнику учиться по-латыни.
— Да, да, милая Ольга, — говорил он, пожимая ей обе руки, — и тем строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждом шагу. Я
хочу с гордостью вести тебя под руку
по этой
самой аллее, всенародно, а
не тайком, чтоб взгляды склонялись перед тобой с уважением, а
не устремлялись на тебя смело и лукаво, чтоб ни в чьей голове
не смело родиться подозрение, что ты, гордая девушка, могла, очертя голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и нарушить долг…
Не полюбила она его страстью, — то есть физически: это зависит
не от сознания,
не от воли, а от какого-то нерва (должно быть,
самого глупого, думал Райский, отправляющего какую-то низкую функцию, между прочим влюблять), и
не как друга только любила она его,
хотя и называла другом, но никаких последствий от дружбы его для себя
не ждала, отвергая,
по своей теории, всякую корыстную дружбу, а полюбила только как «человека» и так выразила Райскому свое влечение к Тушину и в первом свидании с ним, то есть как к «человеку» вообще.
Наконец он решил подойти стороной: нельзя ли ему
самому угадать что-нибудь из ее ответов на некоторые прежние свои вопросы, поймать имя, остановить ее на нем и облегчить ей признание, которое
самой ей сделать, по-видимому, было трудно,
хотя и хотелось, и даже обещала она сделать, да
не может.
— Друг мой, если
хочешь, никогда
не была, — ответил он мне, тотчас же скривившись в ту первоначальную, тогдашнюю со мной манеру, столь мне памятную и которая так бесила меня: то есть, по-видимому, он
само искреннее простодушие, а смотришь — все в нем одна лишь глубочайшая насмешка, так что я иной раз никак
не мог разобрать его лица, — никогда
не была! Русская женщина — женщиной никогда
не бывает.
— Нет,
не нахожу смешным, — повторил он ужасно серьезно, —
не можете же вы
не ощущать в себе крови своего отца?.. Правда, вы еще молоды, потому что…
не знаю… кажется,
не достигшему совершенных лет нельзя драться, а от него еще нельзя принять вызов…
по правилам… Но, если
хотите, тут одно только может быть серьезное возражение: если вы делаете вызов без ведома обиженного, за обиду которого вы вызываете, то тем
самым выражаете как бы некоторое собственное неуважение ваше к нему,
не правда ли?
Я, конечно, обращался к нему раз, недели две тому, за деньгами, и он давал, но почему-то мы тогда разошлись, и я
сам не взял: он что-то тогда забормотал неясно,
по своему обыкновению, и мне показалось, что он
хотел что-то предложить, какие-то особые условия; а так как я третировал его решительно свысока во все разы, как встречал у князя, то гордо прервал всякую мысль об особенных условиях и вышел, несмотря на то что он гнался за мной до дверей; я тогда взял у князя.
Если и
не глуп его смех, но
сам человек, рассмеявшись, стал вдруг почему-то для вас смешным,
хотя бы даже немного, — то знайте, что в человеке том нет настоящего собственного достоинства,
по крайней мере вполне.
Я знал, серьезно знал, все эти три дня, что Версилов придет
сам, первый, — точь-в-точь как я
хотел того, потому что ни за что на свете
не пошел бы к нему первый, и
не по строптивости, а именно
по любви к нему,
по какой-то ревности любви, —
не умею я этого выразить.
Здесь замечу в скобках о том, о чем узнал очень долго спустя: будто бы Бьоринг прямо предлагал Катерине Николаевне отвезти старика за границу, склонив его к тому как-нибудь обманом, объявив между тем негласно в свете, что он совершенно лишился рассудка, а за границей уже достать свидетельство об этом врачей. Но этого-то и
не захотела Катерина Николаевна ни за что; так
по крайней мере потом утверждали. Она будто бы с негодованием отвергнула этот проект. Все это — только
самый отдаленный слух, но я ему верю.
Опять скандал! Капитана наверху
не было — и вахтенный офицер смотрел на архимандрита — как будто
хотел его съесть, но
не решался заметить, что на шканцах сидеть нельзя. Это, конечно, знал и
сам отец Аввакум, но
по рассеянности забыл,
не приписывая этому никакой существенной важности. Другие, кто тут был, улыбались — и тоже ничего
не говорили. А
сам он
не догадывался и, «отдохнув», стал опять ходить.
Хотя торг, особенно опиумом,
не прекратился, но все китайские капиталисты разбежались, ушли внутрь, и сбыт производится лениво, сравнительно с прежним, и все-таки громадно
само по себе.
7-го или 8-го марта, при ясной, теплой погоде, когда качка унялась, мы увидели множество какой-то красной массы, плавающей огромными пятнами
по воде. Наловили ведра два — икры. Недаром видели стаи рыбы, шедшей незадолго перед тем тучей под
самым носом фрегата. Я
хотел продолжать купаться, но это уже были
не тропики: холодно, особенно после свежего ветра. Фаддеев так с радости и покатился со смеху, когда я вскрикнул, лишь только он вылил на меня ведро.
Она шевелилась в жестяном ящике; ее
хотели пересадить оттуда в большую стеклянную банку со спиртом; она долго упрямилась, но когда выгнали, то и
сами не рады были: она вдруг заскользила
по полу, и ее поймали с трудом.
Он нахмурился и, желая переменить разговор, начал говорить о Шустовой, содержавшейся в крепости и выпущенной
по ее ходатайству. Он поблагодарил за ходатайство перед мужем и
хотел сказать о том, как ужасно думать, что женщина эта и вся семья ее страдали только потому, что никто
не напомнил о них, но она
не дала ему договорить и
сама выразила свое негодование.
Но когда прошло известное время, и он ничего
не устроил, ничего
не показал, и когда,
по закону борьбы за существование, точно такие же, как и он, научившиеся писать и понимать бумаги, представительные и беспринципные чиновники вытеснили его, и он должен был выйти в отставку, то всем стало ясно, что он был
не только
не особенно умный и
не глубокомысленный человек, но очень ограниченный и мало образованный,
хотя и очень самоуверенный человек, который едва-едва поднимался в своих взглядах до уровня передовых статей
самых пошлых консервативных газет.
Привалов действительно в это время успел познакомиться с прасолом Нагибиным, которого ему рекомендовал Василий Назарыч. С ним Привалов
по первопутку исколесил почти все Зауралье, пока
не остановился на деревне Гарчиках, где заарендовал место под мельницу, и сейчас же приступил к ее постройке, то есть сначала принялся за подготовку необходимых материалов, наем рабочих и т. д. Время незаметно катилось в этой суете, точно Привалов
хотел себя вознаградить
самой усиленной работой за полгода бездействия.
— Послушайте, Николай Иваныч, — мягко ответил Ляховский. — Отчего Сергей Александрыч
сам не хочет прийти ко мне?.. Мы, может быть, и столковались бы
по этому делу.
Чтобы замять этот неприятный разговор, Надежда Васильевна стала расспрашивать Привалова о его мельнице и хлебной торговле. Ее так интересовало это предприятие,
хотя от Кости о нем она ничего никогда
не могла узнать: ведь он с
самого начала был против мельницы, как и отец. Привалов одушевился и подробно рассказал все, что было им сделано и какие успехи были получены; он
не скрывал от Надежды Васильевны тех неудач и разочарований, какие выступали
по мере ближайшего знакомства с делом.