Неточные совпадения
Он всё лежал, стараясь заснуть, хотя
чувствовал, что не было ни малейшей
надежды, и всё повторял шопотом случайные слова из какой-нибудь мысли, желая этим удержать возникновение новых образов. Он прислушался — и услыхал странным, сумасшедшим шопотом повторяемые слова: «не умел ценить, не умел пользоваться; не умел ценить, не умел пользоваться».
— Дарья Александровна! — сказал он, теперь прямо взглянув в доброе взволнованное лицо Долли и
чувствуя, что язык его невольно развязывается. — Я бы дорого дал, чтобы сомнение еще было возможно. Когда я сомневался, мне было тяжело, но легче, чем теперь. Когда я сомневался, то была
надежда; но теперь нет
надежды, и я всё-таки сомневаюсь во всем. Я так сомневаюсь во всем, что я ненавижу сына и иногда не верю, что это мой сын. Я очень несчастлив.
— Пожалуйста, пожалуйста, не будем говорить об этом, — сказал он, садясь и вместе с тем
чувствуя, что в сердце его поднимается и шевелится казавшаяся ему похороненною
надежда.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть
надежда, то приходил в отчаяние и ясно видел, что его
надежда безумна, а между тем
чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слов: до свидания.
Каждый раз, как он начинал думать об этом, он
чувствовал, что нужно попытаться еще раз, что добротою, нежностью, убеждением еще есть
надежда спасти ее, заставить опомниться, и он каждый день сбирался говорить с ней.
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и
чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он
чувствовал, что в ней вся его
надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг
почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.
Вы меня, помнится, вчера упрекнули в недостатке серьезности, — продолжал Аркадий с видом человека, который вошел в болото,
чувствует, что с каждым шагом погружается больше и больше, и все-таки спешит вперед, в
надежде поскорее перебраться, — этот упрек часто направляется… падает… на молодых людей, даже когда они перестают его заслуживать; и если бы во мне было больше самоуверенности…
Не
чувствовал он и прочной симпатии к ней, но почти после каждой встречи отмечал, что она все более глубоко интересует его и что есть в ней странная сила; притягивая и отталкивая, эта сила вызывает в нем неясные
надежды на какое-то необыкновенное открытие.
— С удовольствием, — сказал Клим. Он
чувствовал себя виноватым пред Иноковым, догадывался, что зачем-то нужен ему, в нем вспыхнуло любопытство и
надежда узнать: какие отношения спутали Инокова, Корвина и Спивак?
Самгин курил, слушал и, как всегда, взвешивал свое отношение к женщине, которая возбуждала в нем противоречивые чувства недоверия и уважения к ней, неясные ему подозрения и смутные
надежды открыть, понять что-то, какую-то неведомую мудрость. Думая о мудрости, он скептически усмехался, но все-таки думал. И все более остро
чувствовал зависть к самоуверенности Марины.
«С холодной душой идут, из любопытства», — думал он, пренебрежительно из-под очков посматривая на разнолицых, топтавшихся на месте людей. Сам он, как всегда,
чувствовал себя в толпе совершенно особенным, чужим человеком и убеждал себя, что идет тоже из любопытства; убеждал потому, что у него явилась смутная
надежда: а вдруг произойдет нечто необыкновенное?
— Неужели — воры? — спросил Иноков, улыбаясь. Клим подошел к окну и увидал в темноте двора, что с ворот свалился большой, тяжелый человек, от него отскочило что-то круглое, человек схватил эту штуку, накрыл ею голову, выпрямился и стал жандармом, а Клим,
почувствовав неприятную дрожь в коже спины, в ногах, шепнул с
надеждой...
«Сейчас — о Марине», — предупредил себя Самгин,
чувствуя, что хмельная болтовня Безбедова возрождает в нем антипатию к этому человеку. Но выжить его было трудно, и соблазняла
надежда услышать что-нибудь о Марине.
Глаза Клима, жадно поглотив царя, все еще видели его голубовато-серую фигуру и на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин
чувствовал, что эта улыбка лишила его
надежды и опечалила до слез. Слезы явились у него раньше, но это были слезы радости, которая охватила и подняла над землею всех людей. А теперь вслед царю и затихавшему вдали крику Клим плакал слезами печали и обиды.
Но, вспоминая, он каждый раз находил в этом романе обидную незаконченность и
чувствовал желание отомстить Лидии за то, что она не оправдала смутных его
надежд на нее, его представления о ней, и за то, что она чем-то испортила в нем вкус женщины.
Он видел, что распятие торчит в углу дивана вниз головой и что Марина, замолчав, тщательно намазывает бисквит вареньем. Эти мелочи заставили Самгина
почувствовать себя разочарованным, точно Марина отняла у него какую-то смутную
надежду.
Но их убивало сознание, что это последнее свидание, последний раз, что через пять минут они будут чужие друг другу навсегда. Им хотелось задержать эти пять минут, уложить в них все свое прошлое — и — если б можно было — заручиться какой-нибудь
надеждой на будущее! Но они
чувствовали, что будущего нет, что впереди ждала неизбежная, как смерть, одна разлука!
— Не бойтесь! Я сказал, что
надежды могли бы разыграться от взаимности, а ее ведь… нет? — робко спросил он и пытливо взглянул на нее,
чувствуя, что, при всей безнадежности,
надежда еще не совсем испарилась из него, и тут же мысленно назвал себя дураком.
— Будет? — повторил и он, подступив к ней широкими шагами, и
чувствовал, что волосы у него поднимаются на голове и дрожь бежит по телу. — Татьяна Марковна! Не маните меня напрасной
надеждой, я не мальчик! Что я говорю — то верно, но хочу, чтоб и то, что сказано мне — было верно, чтобы не отняли у меня потом! Кто мне поручится, что это будет, что Вера Васильевна… когда-нибудь…
Даже красота ее, кажется, потеряла свою силу над ним: его влекла к ней какая-то другая сила. Он
чувствовал, что связан с ней не теплыми и многообещающими
надеждами, не трепетом нерв, а какою-то враждебною, разжигающею мозг болью, какими-то посторонними, даже противоречащими любви связями.
Утром он
чувствовал себя всегда бодрее и мужественнее для всякой борьбы: утро приносит с собою силу, целый запас
надежд, мыслей и намерений на весь день: человек упорнее налегает на труд, мужественнее несет тяжесть жизни.
Вере становилось тепло в груди, легче на сердце. Она внутренно вставала на ноги, будто пробуждалась от сна,
чувствуя, что в нее льется волнами опять жизнь, что тихо, как друг, стучится мир в душу, что душу эту, как темный, запущенный храм, осветили огнями и наполнили опять молитвами и
надеждами. Могила обращалась в цветник.
Да,
надежда в нем была,
надежда на взаимность, на сближение, на что-нибудь, чего еще он сам не знал хорошенько, но уже
чувствовал, как с каждым днем ему все труднее становится вырваться из этой жаркой и обаятельной атмосферы.
Когда первый прилив радости миновал,
Надежда Васильевна
почувствовала неприятное сомнение: именно, ей казалось, что отец не высказал прямо цели своего приезда и что-то скрывает от нее. Это было написано на его лице, хотя он и старался замаскировать что-то.
Надежда Васильевна
чувствовала, как над ее головою наклонилось искаженное гневом лицо отца, как сжимались его кулаки, как дрожало все его тело, и покорно ждала, когда он схватит ее и вышвырнет за порог.
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О
Надежде Васильевне не было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз
почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь
Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
Надежда Васильевна тихо засмеялась, и до Привалова долетел звук поцелуев, которыми она награждала философа. Вся кровь бросилась в голову Привалова, и он
чувствовал, как все закружилось около него.
Не прошло недели деревенского житья, как
Надежда Васильевна
почувствовала уже, что времени у нее не хватает для самой неотступной работы, не говоря уже о том, что было бы желательно сделать. Приходилось, как говорится, разрываться на части, чтобы везде поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно являлись к
Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «происходить грамоту».
Надежда Васильевна с ужасом слушала этот сумасшедший бред и сама начинала
чувствовать, что недалека от сумасшествия. Галлюцинации мужа передавались ей: это был первый шаг к сумасшествию. Она не знала, что ей делать и как отнестись к этим галлюцинациям мужа, которые стали повторяться. Когда она рассказала все доктору, он внимательно ее выслушал и задумчиво проговорил...
Хиония Алексеевна
чувствовала себя в положении человека, изувеченного поездом, все ее планы рушились,
надежды растаяли, оставив в душе мучительную пустоту.
Надежда Васильевна
почувствовала, что вот теперь-то и начнется то тяжелое объяснение, которого она так боялась все время. Она даже побледнела вся и опустила глаза.
Эти разговоры с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить в себе то шуткой, то усиленными занятиями. Сама
Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова была занята другим. Ей хотелось поскорее уехать в Шатровские заводы, к брату. Там она
чувствовала себя как-то необыкновенно легко.
Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.
И теперь она ему нравилась, очень нравилась, но чего-то уже недоставало в ней, или что-то было лишнее, — он и сам не мог бы сказать, что именно, но что-то уже мешало ему
чувствовать, как прежде. Ему не нравилась ее бледность, новое выражение, слабая улыбка, голос, а немного погодя уже не нравилось платье, кресло, в котором она сидела, не нравилось что-то в прошлом, когда он едва не женился на ней. Он вспомнил о своей любви, о мечтах и
надеждах, которые волновали его четыре года назад, — и ему стало неловко.
Тем не менее когда ступил на крыльцо дома госпожи Хохлаковой, вдруг
почувствовал на спине своей озноб ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь последняя уже
надежда его, что дальше уже ничего не остается в мире, если тут оборвется, «разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего…».
А однако, передать ей поручение было видимо теперь тяжелее, чем давеча: дело о трех тысячах было решено окончательно, и брат Дмитрий,
почувствовав теперь себя бесчестным и уже безо всякой
надежды, конечно, не остановится более и ни пред каким падением.
К тому же мне нужно время, я ужасно спешу!.. — прокричал истерически Митя,
почувствовав, что она сейчас опять начнет говорить, и в
надежде перекричать ее.
— Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша,
чувствуя всем сердцем своим, как
надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы… про эти деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
Итак, скажи — с некоторого времени я решительно так полон, можно сказать, задавлен ощущениями и мыслями, что мне, кажется, мало того, кажется, — мне врезалась мысль, что мое призвание — быть поэтом, стихотворцем или музыкантом, alles eins, [все одно (нем.).] но я
чувствую необходимость жить в этой мысли, ибо имею какое-то самоощущение, что я поэт; положим, я еще пишу дрянно, но этот огонь в душе, эта полнота чувств дает мне
надежду, что я буду, и порядочно (извини за такое пошлое выражение), писать.
Я часто, очень часто
чувствовал людей как угрожаемых смертью, как умирающих и представлял себе молодых и радостных как больных, постаревших, потерявших
надежды.
Эта короткая фраза ударила меня, точно острие ножа. Я сразу
почувствовал, как поверхностны и ничтожны были мои
надежды: я не мог ни так танцовать, ни так кланяться, ни так подавать руку: это был прирожденный талант, а у меня — только старательность жалкой посредственности. Значит… Я неизбежно обману ее ожидания, вернее, — она уже видит, что во мне ошиблась.
Но я сознавал, что
надежды нет, что все кончено. Я
чувствовал это по глубокой печали, разлитой кругом, и удивлялся, что еще вчера я мог этого не
чувствовать, а еще сегодня веселился так беспечно… И в первый раз встал перед сознанием вопрос: что же теперь будет с матерью, болезненной и слабой, и с нами?..
Глядя на него, вы
чувствовали, что он не только трактирный завсегдатель, но и вне трактиров член известного общества; что он, сокрушив одну-две обобранные им белогубые рожи, мог не без приятности и не без
надежды на успех пройтись между необъятными кринолинами разрумяненных и подсурмленных дам жирного Замоскворечья, Рогожской, Таганки и Преображенского кладбища.
Покуда я удил, вытаскивая рыбу, или наблюдая за движением наплавка, или беспрестанно ожидая, что вот сейчас начнется клев, — я
чувствовал только волнение страха,
надежды и какой-то охотничьей жадности; настоящее удовольствие, полную радость я
почувствовал только теперь, с восторгом вспоминая все подробности и пересказывая их Евсеичу, который сам был участник моей ловли, следовательно, знал все так же хорошо, как и я, но который, будучи истинным охотником, также находил наслаждение в повторении и воспоминании всех случайностей охоты.
Она
чувствует, что должна отказаться от
надежды, и между тем
надежда ни на минуту не оставляет ее сердца…
Иона
чувствует за своей спиной вертящееся тело и голосовую дрожь горбача. Он слышит обращенную к нему ругань, видит людей, и чувство одиночества начинает мало-помалу отлегать от груди. Горбач бранится до тех пор, пока не давится вычурным, шестиэтажным ругательством и не разражается кашлем. Длинные начинают говорить о какой-то
Надежде Петровне. Иона оглядывается на них. Дождавшись короткой паузы, он оглядывается еще раз и бормочет...
Сусанна Николаевна, как мы видели, простое желание назвала мольбою; а
надежду старика, что Егор Егорыч уведомит его о Пьере, она переменила на убедительную просьбу написать Сусанне Николаевне о том, как Пьер себя
чувствует, и она уже от себя хотела известить беспокоящегося отца.
«Неужто ж это не конец?» — каждый раз с
надеждой говорил Иудушка,
чувствуя приближение припадка; а конец все не приходил.
Чем несбыточнее были
надежды и чем больше
чувствовал эту несбыточность сам мечтатель, тем упорнее и целомудреннее он их таил про себя, но отказаться от них он не мог.
Это снилось ему не раз во время путешествия, и он думал после этого, что
чувствуют эти бедняки, с разбитых кораблей, одни, без
надежды, среди этого бездушного, бесконечного и грозного океана…
И эта жалость к Марте заставляла ее
чувствовать себя доброй и гордиться этим, — и в то же время боль от погибшей
надежды выйти за Мурина жгла ее сердце желанием дать Марте
почувствовать всю силу своего гнева и своей доброты и всю вину Марты.