Неточные совпадения
Посмотришь ли
на каждую
пальму отдельно: какая оригинальная красота!
Все это мне приходило в голову, когда я шел под тенью акаций, миртов и банианов; между ними видны кое-где
пальмы. Я заходил в сторону, шевелил в кустах, разводил листья,
смотрел на ползучие растения и потом бежал догонять товарищей.
— «А под каким градусом лежит
Пальма?» — «Подите
посмотрите сами
на карте».
За городом дорога пошла берегом. Я
смотрел на необозримый залив,
на наши суда,
на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и
пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени —
на бананах нежной, яркой до желтизны,
на пальмах темной и жесткой.
— Иди-иди, дурашка, чего рот разинул! — подталкивал его шутливо старик. — Погоди, вот дойдем до города Новороссийского и, значит, опять подадимся
на юг. Там действительно места, — есть
на что
посмотреть. Сейчас, примерно сказать, пойдут тебе Сочи, Адлер, Туапсе, а там, братец ты мой, Сухум, Батум… Глаза раскосишь, глядемши… Скажем, примерно —
пальма. Удивление! Ствол у нее мохнатый,
на манер войлока, а каждый лист такой большой, что нам с тобой обоим укрыться впору.
— Нет, куда! Умираю… Вот возьми себе
на память… (Он указал рукой
на грудь.) Что это? — заговорил он вдруг, — посмотри-ка: море… все золотое, и по нем голубые острова, мраморные храмы,
пальмы, фимиам…
Была глубокая осень, когда Attalea выпрямила свою вершину в пробитое отверстие. Моросил мелкий дождик пополам со снегом; ветер низко гнал серые клочковатые тучи. Ей казалось, что они охватывают ее. Деревья уже оголились и представлялись какими-то безобразными мертвецами. Только
на соснах да
на елях стояли темно-зеленые хвои. Угрюмо
смотрели деревья
на пальму. «Замерзнешь! — как будто говорили они ей. — Ты не знаешь, что такое мороз. Ты не умеешь терпеть. Зачем ты вышла из своей теплицы?»
— Что это такое? — вскрикнул он, вздрогнув, увидя летящие по воздуху куски стекла. Он отбежал от оранжереи и
посмотрел на крышу. Над стеклянным сводом гордо высилась выпрямившаяся зеленая крона
пальмы.
А бразильянец долго стоял и
смотрел на дерево, и ему становилось всё грустнее и грустнее. Вспомнил он свою родину, ее солнце и небо, ее роскошные леса с чудными зверями и птицами, ее пустыни, ее чудные южные ночи. И вспомнил еще, что нигде не бывал он счастлив, кроме родного края, а он объехал весь свет. Он коснулся рукою
пальмы, как будто бы прощаясь с нею, и ушел из сада, а
на другой день уже ехал
на пароходе домой.
И
пальма гордо
смотрела зеленой вершиной
на лес товарищей, раскинутый под нею. Никто из них не смел ничего сказать ей, только саговая
пальма тихо сказала соседке-цикаде...
Володя, конечно, поехал
на берег, но
смотреть было решительно нечего. Маленький городишко, напоминающий наши захолустья, в котором не более двухсот домиков, расположен у подошвы голых гор. Ни кусточка, ни зелени… Только у дома какого-то портограндского аристократа стоят три одинокие тощие
пальмы, заботливо обнесенные плетнем, да у виллы английского консула, построенной
на горе, зеленеется хорошо разведенный сад.
— Пройдешься мимо, — отделал себе спекулянт квартиру нашу, живет в ней один с женой да с дочкой. Шторы, арматура блестит,
пальмы у окон. И не признаешь квартирку. Вот какие права были! Богат человек, — и пожалуйте, живите трое в пяти комнатах. Значит, — спальня там, детская, столовая, —
на все своя комната. А рабочий человек и в подвале проживет, в одной закутке с женой да с пятью ребятишками, — ему что? Ну, а теперь власть наша, и права другие пошли.
На то не
смотрят, что богатый человек.
„Была глубокая осень. Моросил мелкий дождь пополам со снегом; ветер низко гнал серые клочковатые тучи. Угрюмо
смотрели деревья
на пальму. И
пальма поняла, что для нее все было кончено. Она застывала“. („Attalea princeps“ Гаршина.)
У меня, кроме всех этих общих забот, была еще одна, своя. Я сидел у себя за столом над маленькой тетрадочкой в синей обертке, думал, покусывал карандаш,
смотрел на ледяные
пальмы оконных стекол и медленно писал. Записывал темы для разговоров с дамами во время кадрили.
Пальм-Швейцарская насмешливо
посмотрела на него.
Она давно замечала страшную перемену в своем любимце; знала его ухаживания за какой-то московской актрисой Пальм-Швейцарской,
смотрела на это ухаживанье сквозь пальцы, считая это увлечение со стороны сына обычною данью молодости, не подозревая ничего серьезного и, конечно, не имея ни малейшего понятия о том, кто эта Пальм-Швейцарская.
По приблизительному расчету Гиршфельда, он мог, не
смотря на баснословные траты его
на Пальм-Швейцарскую,
на выдачу Петухову и Стеше капитала, который целиком находился в ее руках,
на широкую свою жизнь в Москве и Петербурге и содержание клевретов и прихлебателей, считать себя в конце концов обладателем кругленькой суммы — более чем в полмиллиона рублей.
Пальм-Швейцарская села в кресло и молча пристально
смотрела на лежавшую княгиню.