Неточные совпадения
Она любила
на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда
на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный
час пробуждена
Вставала при
свечах она.
Возвратясь с Сенной, он бросился
на диван и целый
час просидел без движения. Между тем стемнело;
свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что
на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег
на него, как будто придавил.
Это было хорошо, потому что от неудобной позы у Самгина болели мускулы. Подождав, когда щелкнул замок ее комнаты, он перешел
на постель, с наслаждением вытянулся, зажег
свечу, взглянул
на часы, — было уже около полуночи.
На ночном столике лежал маленький кожаный портфель, из него торчала бумажка, — Самгин машинально взял ее и прочитал написанное круглым и крупным детским почерком...
Веселая ‹девица›, приготовив утром кофе, — исчезла. Он целый день питался сардинами и сыром, съел все, что нашел в кухне, был голоден и обозлен. Непривычная темнота в комнате усиливала впечатление оброшенности, темнота вздрагивала, точно пытаясь погасить огонь
свечи, а ее и без того хватит не больше, как
на четверть
часа. «Черт вас возьми…»
Чувствуя, что уже не уснет, нащупал спички
на столе, зажег
свечу, взглянул
на свои
часы, но они остановились, а стрелки показывали десять, тридцать две минуты.
На разорванной цепочке оказался медный, с финифтью, образок богоматери.
Как ни интересно было место,
на котором он останавливался, но если
на этом месте заставал его
час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил
свечу и ложился спать.
Вера с семи
часов вечера сидела в бездействии, сначала в сумерках, потом при слабом огне одной
свечи; облокотясь
на стол и положив
на руку голову, другой рукой она задумчиво перебирала листы лежавшей перед ней книги, в которую не смотрела.
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще
часу не был у себя, как услышал его шаги
на лесенке: он звал меня, чтоб я ему
посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
Наконец я задремал и совсем заснул. Помню лишь сквозь сон, как Васин, кончив занятие, аккуратно убрался и, пристально посмотрев
на мой диван, разделся и потушил
свечу. Был первый
час пополуночи.
В груди у Половодова точно что жгло, язык пересох, снег попадал ему за раскрытый воротник шубы, но он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния, которое придавило его как камень. Вот
на каланче пробило двенадцать
часов… Нужно было куда-нибудь идти; но куда?.. К своему очагу, в «Магнит»? Пошатываясь, Половодов, как пьяный, побрел вниз по Нагорной улице. Огни в домах везде были потушены; глухая осенняя ночь точно проглотила весь город. Только в одном месте
светил огонек… Половодов узнал дом Заплатиной.
И действительно,
часов в десять вечера темный небесный свод, усеянный миллионами звезд, совершенно освободился от туч. Сияющие ночные
светила словно вымылись в дожде и приветливо смотрели
на землю. К утру стало прохладнее.
Дойдя до реки Кулумбе, я сел
на камень и стал вслушиваться в тихие, как шепот, звуки, которыми всегда наполняется тайга в
часы сумерек. Безбрежный океан, сонная земля и глубокое темное небо с миллионами неведомых
светил одинаково казались величественными.
До сумерек было еще далеко. Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности. Отойдя от бивака с километр, я сел
на пень и стал слушать. В
часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались
на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда
на угасающее
светило и послать ему последнее прости.
Когда идешь в дальнюю дорогу, то уже не разбираешь погоды. Сегодня вымокнешь, завтра высохнешь, потом опять вымокнешь и т.д. В самом деле, если все дождливые дни сидеть
на месте, то, пожалуй, недалеко уйдешь за лето. Мы решили попытать счастья и хорошо сделали.
Часам к 10 утра стало видно, что погода разгуливается. Действительно, в течение дня она сменялась несколько раз: то
светило солнце, то шел дождь. Подсохшая было дорога размокла, и опять появились лужи.
Другой раз, у них же, он приехал
на званый вечер; все были во фраках, и дамы одеты. Галахова не звали, или он забыл, но он явился в пальто; [сюртуке (от фр. paletot).] посидел, взял
свечу, закурил сигару, говорил, никак не замечая ни гостей, ни костюмов.
Часа через два он меня спросил...
Сначала содержание было довольно строго, в девять
часов вечера при последнем звуке вестовой трубы солдат входил в комнату, тушил
свечу и запирал дверь
на замок.
К семи
часам вычистили зал и гостиную, стерли с мебели пыль,
на стенах зажгли бра с восковыми
свечами; в гостиной
на столе перед диваном поставили жирандоль и во всех комнатах накурили монашками.
— И все оттого, что зимой солнышко короткое время
светит. Постоит
на небе
часов пять — и нет его.
Обед подается по-праздничному, в три
часа, при
свечах, и длится, по крайней мере, полтора
часа. Целая масса лакеев, своих и чужих, служит за столом. Готовят три повара, из которых один отличается по части старинных русских кушаньев, а двое обучались в Москве у Яра и выписываются в деревню зимою
на несколько недель. Сверх того, для пирожных имеется особенный кондитер, который учился у Педотти и умеет делать конфекты. Вообще в кулинарном отношении Гуслицыны не уступают даже Струнниковым.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда,
часов до шести, сумерничают, а потом и
свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять
на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо
на мерзлую землю.
Раннее утро, не больше семи
часов. Окна еще не начали белеть, а
свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной в углу перед образом, разливает в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных
на полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить детей. Через пять минут они накидывают
на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать туалет.
На камине дорогие бронзовые канделябры со
свечами, а между ними
часы — смесь фарфора и бронзы.
Евгения Петровна тихо прошла со
свечою по задним комнатам. В другой маленькой детской спала крепким сном мамка, а далее, закинув голову
на спинку дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка тем же осторожным шагом возвратилась в спальню. Вязмитинов еще не возвращался. В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных
часов.
Этот пожилой, степенный и величественный человек, тайный продавец казенных
свечей, был очень удобным гостем, потому что никогда не задерживался в доме более сорока минут, боясь пропустить свой поезд, да и то все время поглядывал
на часы. Он за это время аккуратно выпивал четыре бутылки пива и, уходя, непременно давал полтинник девушке
на конфеты и Симеону двадцать копеек
на чай.
— Убери брюхо! Стоишь, как беременная баба! Как ружье держишь? Ты не дьякон со
свечой! Что рот разинул, Карташов? Каши захотел? Где трыньчик? Фельдфебель, поставить Карташова
на час после учения под ружье. Кан-налья! Как шинель скатал, Веденеев? Ни начала, ни конца, ни бытия своего не имеет. Балбес!
Засветили в доме огня, и вижу я с улицы-то, как они по горницам забегали: известно, прибрать что ни
на есть надо. Хозяин же был
на этот счет уже нашустрен и знал, за какой причиной в ночную пору чиновник наехал. Морили они нас
на морозе с четверть
часа; наконец вышел к нам сам хозяин.
И такой это день был осенний, сухой, солнце
светит, а холодно, и ветер, и пыль несет, и желтый лист крутит; а я не знаю, какой
час, и что это за место, и куда та дорога ведет, и ничего у меня
на душе нет, ни чувства, ни определения, что мне делать; а думаю только одно, что Грушина душа теперь погибшая и моя обязанность за нее отстрадать и ее из ада выручить.
Сотни свежих окровавленных тел людей, за 2
часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали
на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и
на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей с проклятиями и молитвами
на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами
на цветущей долине, другие
на носилках,
на койках и
на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря
на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и всё так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное
светило.
Часу в восьмом вечера (это именно в то самое время, когда нашисобрались у Эркеля, ждали Петра Степановича, негодовали и волновались) Шатов, с головною болью и в легком ознобе, лежал, протянувшись,
на своей кровати, в темноте, без
свечи; мучился недоумением, злился, решался, никак не мог решиться окончательно и с проклятием предчувствовал, что всё это, однако, ни к чему не поведет.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые стекла ярко
светило солнце и играло
на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная;
на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых
свечей;
на мраморной тумбе перед средним окном стояли дорогие бронзовые
часы;
на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
Только по вечерам было скучно, потому что земский уходил
часов в восемь домой, а для него Арина Петровна не отпускала
свечей,
на том основании, что по комнате взад и вперед шагать и без
свечей можно.
Через
час, когда чаи были кончены и Зотушка далее пропустил для храбрости маленькую, он ползал по полотну вместе с барышней Феней, с мотком ниток
на шее и с выкройкой в зубах. Когда
засветили огонь, Зотушка сидел посреди пола с работой в руках и тихо мурлыкал свой «стих».
В тёмный
час одной из подобных сцен Раиса вышла из комнаты старика со
свечой в руке, полураздетая, белая и пышная; шла она, как во сне, качаясь
на ходу, неуверенно шаркая босыми ногами по полу, глаза были полузакрыты, пальцы вытянутой вперёд правой руки судорожно шевелились, хватая воздух. Пламя
свечи откачнулось к её груди, красный, дымный язычок почти касался рубашки, освещая устало открытые губы и блестя
на зубах.
Лебедев. Понимаю, понимаю… (Торопливо смотрит
на часы.) Я понимаю. (Целует Иванова.) Прощай. Мне еще
на освящение школы ехать. (Идет к двери и останавливается.) Умная… Вчера стали мы с Шурочкой насчет сплетен говорить. (Смеется.) А она афоризмом выпалила: «Папочка, светляки, говорит,
светят ночью только для того, чтобы их легче могли увидеть и съесть ночные птицы, а хорошие люди существуют для того, чтобы было что есть клевете и сплетне». Каково? Гений! Жорж Занд!..
Прошло
часа два. Наталья собралась с духом, встала, отерла глаза,
засветила свечку, сожгла
на ее пламени письмо Рудина до конца и пепел выкинула за окно. Потом она раскрыла наудачу Пушкина и прочла первые попавшиеся ей строки (она часто загадывала так по нем). Вот что ей вышло...
Восемь
часов вечера. За сценой
на улице едва слышно играют
на гармонике. Нет огня. Входит Наталья Ивановна в капоте, со
свечой; она идет и останавливается у двери, которая ведет в комнату Андрея.
«
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные
светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки,
час свиданья —
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья,
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!
Иногда он говорил
час и два, всё спрашивая: слушают ли дети? Сидит
на печи, свеся ноги, разбирая пальцами колечки бороды, и не торопясь куёт звено за звеном цепи слов. В большой, чистой кухне тёплая темнота, за окном посвистывает вьюга, шёлково гладит стекло, или трещит в синем холоде мороз. Пётр, сидя у стола перед сальной
свечою, шуршит бумагами, негромко щёлкает косточками счёт, Алексей помогает ему, Никита искусно плетёт корзины из прутьев.
Упоминаемый же дворянин и разбойник Перерепенко своими скотоподобными и порицания достойными поступками превзошел всю свою родню и под видом благочестия делает самые соблазнительные дела: постов не содержит, ибо накануне филипповки сей богоотступник купил барана и
на другой день велел зарезать своей беззаконной девке Гапке, оговариваясь, аки бы ему нужно было под тот
час сало
на каганцы и
свечи.
Я очень храбро и решительно посылал Фустова к Ратчам, но когда сам я к ним отправился
часов в двенадцать (Фустов ни за что не согласился идти со мною и только просил меня отдать ему подробный отчет во всем), когда из-за поворота переулка издали глянул
на меня их дом с желтоватым пятном пригробной
свечи в одном из окон, несказанный страх стеснил мое дыхание, я бы охотно вернулся назад…
Было утро. Потому только было утро, что Герасим ушел и пришел Петр-лакей, потушил
свечи, открыл одну гардину и стал потихоньку убирать. Утро ли, вечер ли был, пятница, воскресенье ли было — всё было всё равно, всё было одно и то же: ноющая, ни
на мгновение не утихающая, мучительная боль; сознание безнадежно всё уходящей, но всё не ушедшей еще жизни; надвигающаяся всё та же страшная ненавистная смерть, которая одна была действительность, и всё та же ложь. Какие же тут дни, недели и
часы дня?
Я подскочил со
свечой и вижу — они самые, мои
часы с ободочком… Висят, как святые,
на своем месте!
Ветер стучал в окна, в крышу; слышался свист, и в печи домовой жалобно и угрюмо напевал свою песенку. Был первый
час ночи. В доме все уже легли, но никто не спал, и Наде все чуялось, что внизу играют
на скрипке. Послышался резкий стук, должно быть сорвалась ставня. Через минуту вошла Нина Ивановна в одной сорочке, со
свечой.
— Походимте лучше по саду, — сказала Кэт. Мы пошли. В этот странный
час светлой и туманной осенней ночи запущенный парк казался печальным и таинственным, как заброшенное кладбище. Луна
светила бледная. Тени оголенных деревьев лежали
на дорожках черными, изменчивыми силуэтами. Шелест листьев под нашими ногами путал нас.
Рымов плюнул и ушел в другую комнату, погасил
свечу и лег
на голом диване. Прошло
часа два, но ни муж, ни жена не спали; по крайней мере так можно было заключить из того, что один кашлял, а другая потихоньку всхлипывала. Наконец, Анна Сидоровна встала и подошла к дверям комнаты, где лежал муж.
Однажды — не помню почему — спектакля не было. Стояла скверная погода. В десять
часов вечера я уже лежал
на моем диване и в темноте прислушивался, как дождь барабанит в деревянную крышу. Вдруг где-то за кулисами послышался шорох, шаги, потом грохот падающих стульев. Я
засветил огарок, пошел навстречу и увидел пьяного Нелюбова-Ольгина, который беспомощно шарашился в проходе между декорациями и стеной театра. Увидев меня, он не испугался, но спокойно удивился...
Неужели из вас никому не случалось отдаваться безотчетно и бесцельно обаятельному влиянию женщины, вовсе не близкой, долго смотреть
на нее, долго ее слушать, встречаться взглядом, привыкнуть к ее улыбке и так вжиться в эту летучую симпатию, что вы потом удивляетесь ее силе, когда эта женщина исчезает; и вы себя чувствуете как-то оставленным, одиноким; какая-то горечь наполняет душу, и весь вечер испорчен, и вы торопитесь домой и сердитесь, что у вас в передней нагорело
на свече и что сигара скверно курится, — все оттого, что сыграли роман в полтора
часа, роман с завязкой и развязкой.
Дверь взломана. В номер входят надзиратель, Анна Фридриховна, поручик, четверо детей, понятые, городовой, два дворника — впоследствии доктор. Студент лежит
на полу, уткнувшись лицом в серый коврик перед кроватью, левая рука у него подогнута под грудь, правая откинута, револьвер валяется в стороне. Под головой лужа темной крови, в правом виске круглая маленькая дырочка.
Свеча еще горит, и
часы на ночном столике поспешно тикают.
Она продолжала сидеть
на том же месте, не шевелясь, еще около
часа, затем потушила
свечу и легла, тоже одетая, у стены,
на диване.
Да, много лет и много горьких мук
С тех пор отяготело надо мною;
Но первого восторга чудный звук
В груди не умирает, — и порою,
Сквозь облако забот, когда недуг
Мой слабый ум томит неугомонно,
Ее глаза мне
светят благосклонно.
Так в
час ночной, когда гроза шумит
И бродят облака, — звезда горит
В дали эфирной, не боясь их злости,
И шлет свои лучи
на землю в гости.