Неточные совпадения
На площади стоит невысокий столб с
португальской короной наверху — знак владычества Португалии над группой островов.
За мной увязались идти двое мальчишек; один болтал по-французски, то есть исковеркает два слова французских да прибавит три
португальских; другой то же делал с английским языком.
Между
португальскими торговыми домами мало богачей.
Но
португальский король Иоанн II, радуясь открытию нового, ближайшего пути в Индию, дал мысу Бурь нынешнее его название. После того посещали мыс, в 1497 году, Васко де Гама, а еще позже бразильский вице-король Франциско де Альмейда, последний — с целью войти в торговые сношения с жителями. Но люди его экипажа поссорились с черными, которые умертвили самого вице-короля и около 70 человек португальцев.
Наконец мы собрались к миссионерам и поехали в дом
португальского епископа. Там, у молодого миссионера, застали и монсиньора Динакура, епископа в китайском платье, и еще монаха с знакомым мне лицом. «Настоятель августинского монастыря, — по-французски не говорит, но все разумеет», — так рекомендовал нам его епископ. Я вспомнил, что это тот самый монах, которого я видел в коляске на прогулке за городом.
Португальские миссионеры привезли им религию, которую многие японцы доверчиво приняли и исповедовали.
Это все переселенцы из
португальской колонии Макао.
Завтра или — нет, завтра мне надо съездить в окрестности, в pueblo, — послезавтра приезжайте ко мне, в дом
португальского епископа; я живу там, и мы отправимся».
Уже в сумерки простились мы с
португальским семейством, оказавшим нам гостеприимство.
Он представил нас ей, но, к сожалению, она не говорила ни на каком другом языке, кроме
португальского, и потому мы только поглядели на нее, а она на нас.
Мы вышли на набережную Вусуна и пошли налево, мимо великолепного дома английского консула, потом
португальского, датского и т. д.
Случается, что и частные пароходы, содержащие сообщение между Гонконгом и близлежащими Макао (
португальским городом) и Кантоном, находящимся на Жемчужной реке, подвергаются дерзкому нападению. Такой случай был как раз за месяц до прихода «Коршуна» в Гонконг, и о нем много писалось в местных газетах и говорилось среди англичан.
Моряки «Коршуна», знавшие, какой это коварный «тихоня», и познакомившиеся уже с ним на переходе из Печелийского залива в С.-Франциско, тем не менее, были им теперь решительно очарованы. Не знай они его коварства, то, пожалуй, и русские моряки «Коршуна», подобно
португальским морякам, назвали бы его тихим.
Жители в Порто-Гранде негры и креолы, все, конечно, свободные и христиане. Белых здесь, за исключением
португальских властей, человек пятьдесят — англичан, португальцев и тех, отечества которых не узнаешь; оно там, где можно нажить деньги. Англичане имеют здесь склады угля, а остальные занимаются торговлей и, разумеется, эксплуатируют жителей. В нескольких лавках хоть и можно все достать, но все это лежалое и очень дорогое.
Не успела отойти от него жена будущего артиста королевских театров, как он увидел пред собою жилицу 101 номера, супругу опереточного певца, будущего
португальского Оффенбаха, виолончелиста и флейтиста Фердинанда Лай.
Оставить навсегда 147 номер для романиста значит то же самое, что начать жить, а следовательно, и писать и иметь даровую переписчицу на лиссабонских бульварах, под голубым
португальским небом.
На пюпитре лежали пожелтевшие ноты, а в ноты глядел будущий
португальский Оффенбах и пел.
— Женщина! — гаркнул Зинзага во всё свое
португальское горло и стукнул кулаком о край кушетки.
Он говорил, кроме того, о необходимости строгого подчинения духовенства епископской власти и полагал возможным, ввиду того, что в присоединенных от Польши областях значительная часть населения были католики, образовать в России независимую от папы католическую церковь, представитель которой пользовался бы такою же самостоятельностью, какою, пользовался
португальский патриарх, или же в замен единичной власти епископа учредить католический синод, который и управлял бы в России римскою церковью.
Того гляди, какой-нибудь принц — искатель приключений, вроде инфанта
Португальского, принца де Конти, принцев Гессен-Гомбургских или, наконец, графа Маврикия Саксонского, приглянется императрице и, чего доброго, наденет «и венец, и бармы Мономаха».
Между ними отличаются итальянец Педрилло, бывший придворный скрипач, но переменивший эту должность на шутовскую, найдя ее более выгодною, и Лакоста,
португальский жид, служивший еще шутом при Петре I и прозванный им принцем самоедов.