Неточные совпадения
Такова была Садовая
в первой половине прошлого века. Я помню ее
в восьмидесятых годах, когда на ней
поползла конка после трясучих линеек с крышей от дождя, запряженных парой «одров».
В линейке сидело десятка полтора пассажиров, спиной друг к другу. При подъеме на
гору кучер останавливал лошадей и кричал...
Его лошади как подхватят с возом под
гору, а он сразу как взметнется, старенький этакой, вот
в таком, как я ноне,
в послушничьем колпачке, и лицо какое-то такое жалкое, как у старой бабы, да весь перепуганный, и слезы текут, и ну виться на сене, словно пескарь на сковороде, да вдруг не разобрал, верно, спросонья, где край, да кувырк с воза под колесо и
в пыли-то и
пополз…
в вожжи ногами замотался…
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером,
пополз с
горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик, посмотрел
в небо и
в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья, положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел
в воду, встряхивая седой головой, лег на спину и, глядя
в небо, — поплыл
в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
— Мировой проснулся ночью-то, — объяснял Филька, —
в избе темень, душа
горит, вот он
пополз по полу-то, да и нашел ковш… думает — вода и давай пить! После его рвало-рвало с помоев-то, а Ястребок катается, хохочет над ним.
Не успели они таким образом обойти деревню из двора во двор, как уж на том конце, с которого они начали, закурилася не
в урочный час лохматая, низкая кровля, а через час все большое село, как кит на море, дохнуло: сизый дым взмыл кверху как покаянный вздох о греховном ропоте, которым
в горе своем согрешил народ, и, разостлавшись облаком, пошел по поднебесью; из щелей и из окон
пополз на простор густой потный пар, и из темных дверей то одной, то другой избы стали выскакивать докрасна взогретые мужики.
— А я весь свой век ворочал делами и
в гору шел, не изменяя тому, что во мне заложили лучшие годы, проведенные
в университете. Вот мне и не хотят простить, что я шестидесятыми годами отзываюсь, что я враг всякой татарской надувастики и рутины… И
поползли клопы из всех щелей, — клопы, которым мы двадцать лет назад пикнуть не давали. А по нынешнему времени они ко двору.