Неточные совпадения
Она тоже не
спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и
отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая себя, как и что, подошла
к нему и сделала то, что она сделала.
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и
падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И
к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
Ассоль
спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной
к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор
отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
— Пойдем, пойдем! — говорит
отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит
к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не
падает.
Мария,
Беги,
пади к его ногам,
Спаси
отца, будь ангел нам...
И, вся полна негодованьем,
К ней мать идет и, с содроганьем
Схватив ей руку, говорит:
«Бесстыдный! старец нечестивый!
Возможно ль?.. нет, пока мы живы,
Нет! он греха не совершит.
Он, должный быть
отцом и другом
Невинной крестницы своей…
Безумец! на закате дней
Он вздумал быть ее супругом».
Мария вздрогнула. Лицо
Покрыла бледность гробовая,
И, охладев, как неживая,
Упала дева на крыльцо.
— Что ж, это можно, — сказал смотритель. — Ну, ты чего, — обратился он
к девочке пяти или шести лет, пришедшей в комнату, и, поворотив голову так, чтобы не спускать глаз с Нехлюдова, направлявшейся
к отцу. — Вот и
упадешь, — сказал смотритель, улыбаясь на то, как девочка, не глядя перед собой, зацепилась зa коврик и подбежала
к отцу.
— Все эти недоразумения, конечно, должны пройти сами собой, — после короткой паузы сказала она. — Но пока остается только ждать…
Отец такой странный… малодушествует,
падает духом… Я никогда не видала его таким. Может быть, это в связи с его болезнью, может быть, от старости. Ведь ему не привыкать
к подобным превращениям, кажется…
По смерти ее с обоими мальчиками случилось почти точь-в-точь то же самое, что и с первым, Митей: они были совершенно забыты и заброшены
отцом и
попали все
к тому же Григорию и также
к нему в избу.
Наконец бьет час, подают обедать. Все едят наскоро, точно боятся опоздать; только
отец, словно нарочно, медлит. Всегда он так. Тут, того гляди,
к третьему звону ко всенощной не
попадем, а он в каждый кусок вилкой тыкает, каждый глоток разговорцем пересыпает.
При сем слове Левко не мог уже более удержать своего гнева. Подошедши на три шага
к нему, замахнулся он со всей силы, чтобы дать треуха, от которого незнакомец, несмотря на свою видимую крепость, не устоял бы, может быть, на месте; но в это время свет
пал на лицо его, и Левко остолбенел, увидевши, что перед ним стоял
отец его. Невольное покачивание головою и легкий сквозь зубы свист одни только выразили его изумление. В стороне послышался шорох; Ганна поспешно влетела в хату, захлопнув за собою дверь.
Впоследствии она все время и держалась таким образом: она не примкнула
к суетне экзальтированных патриоток и «девоток», но в костел ходила, как прежде, не считаясь с тем,
попадет ли она на замечание, или нет.
Отец нервничал и тревожился и за нее, и за свое положение, но как истинно религиозный человек признавал право чужой веры…
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала
к нам на квартиру, когда
отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали
спать…
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех ног кинулся в кабинет
отца. В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан.
Отец велел нам идти за ним… Мы подошли
к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света
падал на пол и терялся в темноте. У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
Галактион
попал в Суслон совершенно случайно. Он со Штоффом отправился на новый винокуренный завод Стабровского, совсем уже готовый
к открытию, и здесь услыхал, что
отец болен. Прямо на мельницу в Прорыв он не поехал, а остановился в Суслоне у писаря.
Отца он не видал уже около года и боялся встречи с ним.
К отцу у Галактиона еще сохранилось какое-то детское чувство страха, хотя сейчас он совершенно не зависел от него.
— Ничего я не знаю, а только сердце горит. Вот
к отцу пойду, а сам волк волком. Уж до него тоже
пали разные слухи, начнет выговаривать. Эх, пропадай все проподом!
Лучше всех держала себя от начала до конца Харитина. Она даже решила сгоряча, что все деньги отдаст
отцу, как только получит их из банка. Но потом на нее
напало раздумье. В самом деле, дай их
отцу, а потом и поминай, как звали. Все равно десятью тысячами его не спасешь. Думала-думала Харитина и придумала. Она пришла в кабинет
к Галактиону и передала все деньги ему.
Охотник вступает в болото, и, по мере того как он нечаянно приближается
к какому-нибудь гнезду или притаившимся в траве детям,
отец и мать с жалобным криком бросаются
к нему ближе и ближе, вертятся над головой, как будто
падают на него, и едва не задевают за дуло ружья…
Раз, когда днем Катря опять ходила с заплаканными глазами, Петр Елисеич, уложив Нюрочку
спать, позвал Домнушку
к себе в кабинет. Нюрочка слышала только, как плотно захлопнулась дверь отцовского кабинета, а потом послышался в нем настоящий крик, — кричал
отец и кричала Домнушка. Потом
отец уговаривал в чем-то Домнушку, а она все-таки кричала и голосила, как настоящая баба.
— Груня, Грунюшка, опомнись… — шептал Макар, стоя перед ней. — Ворога твоего мы порешили… Иди и объяви начальству, што это я сделал: уйду в каторгу… Легче мне будет!.. Ведь три года я муку-мученическую принимал из-за тебя… душу ты из меня выняла, Груня. А что касаемо Кирилла, так слухи о нем
пали до меня давно, и я еще по весне с Гермогеном тогда на могилку
к отцу Спиридонию выезжал, чтобы его достигнуть.
Нюрочка даже покраснела от этой бабьей болтовни. Она хорошо поняла, о ком говорила Домнушка. И о Васе Груздеве она слышала, бывая у Парасковьи Ивановны. Старушка заметно ревновала ее и при случае, стороной, рассказывала о Васе ужасные вещи. Совсем мальчишка, а уж водку сосет. Отец-то на старости лет совсем сбесился, — ну, и сынок за ним. Видно, яблоко недалеко от яблони
падает. Вася как-то забрался
к Палачу, да вместе целых два дня и пьянствовали. Хорош молодец, нечего сказать!
Она только с большим трудом перенесла известие, что брат Ипполит, которого и она и
отец с нетерпением ожидали
к каникулам, арестован и
попал под следствие по делу студентов, расправившихся собственным судом с некоторым барином, оскорбившим одного из их товарищей.
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки
падалью. Ваши
отцы, мужья и братья приходят
к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
Накануне вечером, когда я уже
спал,
отец мой виделся с теми стариками, которых он приказал прислать
к себе; видно, они ничего особенно дурного об Мироныче не сказали, потому что
отец был с ним ласковее вчерашнего и даже похвалил его за усердие.
Но воображение мое снова начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по улицам: никто не пускает меня
к себе в дом; на меня
нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит
к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
Отец все еще не возвращался, и мать хотела уже послать за ним, но только что мы улеглись в карете, как подошел
отец к окну и тихо сказал: «Вы еще не
спите?» Мать попеняла ему, что он так долго не возвращался.
В такие минуты, когда мысль не обсуживает вперед каждого определения воли, а единственными пружинами жизни остаются плотские инстинкты, я понимаю, что ребенок, по неопытности, особенно склонный
к такому состоянию, без малейшего колебания и страха, с улыбкой любопытства, раскладывает и раздувает огонь под собственным домом, в котором
спят его братья,
отец, мать, которых он нежно любит.
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой лицом вниз
спит его старик
отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо,
к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти
к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный, пойдем»?
— Твой
отец, малый, самый лучший из всех судей, начиная от царя Соломона… Однако знаешь ли ты, что такое curriculum vitae [Краткое жизнеописание. (Ред.)]? He знаешь, конечно. Ну а формулярный список знаешь? Ну, вот видишь ли: curriculum vitae — это есть формулярный список человека, не служившего в уездном суде… И если только старый сыч кое-что пронюхал и сможет доставить твоему
отцу мой список, то… ах, клянусь богородицей, не желал бы я
попасть к судье в лапы…
Действительно, с тех пор как умерла моя мать, а суровое лицо
отца стало еще угрюмее, меня очень редко видели дома. В поздние летние вечера я прокрадывался по саду, как молодой волчонок, избегая встречи с
отцом, отворял посредством особых приспособлений свое окно, полузакрытое густою зеленью сирени, и тихо ложился в постель. Если маленькая сестренка еще не
спала в своей качалке в соседней комнате, я подходил
к ней, и мы тихо ласкали друг друга и играли, стараясь не разбудить ворчливую старую няньку.
Он так и сделал. Но прежде приехал
к отцу, с которым у него были неприятные отношения за новую семью, которую завел
отец. Теперь же он решил сблизиться с
отцом. И так и сделал. И
отец удивлялся, смеялся над ним, а потом сам перестал
нападать на него и вспомнил многие и многие случаи, где он был виноват перед ним.
Тогда она пересаживалась с книгой
к столу и читала про себя, покуда
отца не уводили
спать.
Она так же томится, как и прикованный
к креслу больной
отец, который, вставая утром, ждет, скоро ли придет ночь, а ложась
спать, ворочается на постели и ждет, скоро ли наступит утро.
Вообще ему стало житься легче с тех пор, как он решился шутить. Жену он с утра прибьет, а потом целый день ее не видит и не интересуется знать, где она была. Старикам и в ус не дует; сам поест, как и где
попало, а им денег не дает. Ходил
отец к городничему, опять просил сына высечь, но времена уж не те. Городничий — и тот полюбил Гришку.
Балалайкина, наконец, привезли, и мы могли приступить
к обеду. Жених и невеста, по обычаю, сели рядом, Глумов поместился подле невесты (он даже изумления не выказая, когда я ему сообщил о желании Фаинушки), я — подле жениха. Против нас сел злополучный меняло, имея по бокам посаженых
отцов. Прочие гости разместились как
попало, только Редедя отвел себе место на самом конце стола и почти не сидел, а стоял и, распростерши руки, командовал армией менял, прислуживавших за столом.
Была уже ночь, когда Малюта, после пытки Колычевых, родственников и друзей сведенного митрополита, вышел наконец из тюрьмы. Густые тучи, как черные горы, нависли над Слободою и грозили непогодой. В доме Малюты все уже
спали. Не
спал один Максим. Он вышел навстречу
к отцу.
Лена со страхом оглянулась на
отца. Он
спал, прислонившись
к сидению.
Это Ахилла сделал уже превзойдя самого себя, и зато, когда он окончил многолетие, то петь рискнул только один привычный
к его голосу
отец Захария, да городской голова: все остальные гости
пали на свои места и полулежали на стульях, держась руками за стол или друг за друга.
Мне следовало
пасть к ногам
отца протопопа и сказать, что так и так, что я это,
отец протопоп, не по злобе, не по ехидству сказал, а единственно лишь чтобы только доказать
отцу Захарии, что я хоть и без логики, но ничем его не глупей.
Отец протопоп, услыхав мое козлогласие, вскочили с постели, подошли в сорочке
к окну и, распахнув раму, гневным голосом крикнули: «Ступай
спать, Каин неистовый!» Верите ли: я даже затрепетал весь от этого слова, что я «Каин», потому, представьте себе, что я только собирался в Каины, а он уже это провидел.
Шумные известия о
напастях на дьякона Ахиллу и о приплетении самого протопопа
к этому ничтожному делу захватили
отца Савелия в далеком приходе, от которого до города было по меньшей мере двое суток езды.
Впоследствии она не всегда была им довольна за самовольство его распоряжений и двусмысленную трату денег; она даже замечала, что он втайне был ближе
к ее
отцу, чем бы она желала; но видя, как он усердно ходит за больным господином (у которого в комнате всегда
спал), как успевает в то же время отлично исполнять должность дворецкого, она довольствовалась легкими выговорами и оставляла Калмыка спокойно укореняться во всех его должностях.
И ни в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет в его глазах был, конечно,
отец, который своею благосклонностью
к невестке возвысил ее в глазах мужа; об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение;
к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну в дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и
попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело;
к этому требовалось много искусства и ловкости, которых он не имел.
«Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, —
к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел
к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась
отца. Она оттолкнула его да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она
упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула
к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.
Алексис не был одарен способностью особенно быстро понимать дела и обсуживать их.
К тому же он был удивлен не менее, как в медовый месяц после свадьбы, когда Глафира Львовна заклинала его могилой матери, прахом
отца позволить ей взять дитя преступной любви. Сверх всего этого, Негров хотел смертельно
спать; время для доклада о перехваченной переписке было дурно выбрано: человек сонный может только сердиться на того, кто ему мешает
спать, — нервы действуют слабо, все находится под влиянием устали.
—
Отцы мои небесные! да что же это за наказание такое? — вопросил я, возведя глаза мои
к милосердному небу. — Ко мне-то что же за дело? Я-то что же такое сочинил?.. Меня только всю мою жизнь ругают и уже давно доказали и мою отсталость, и неспособность, и даже мою литературную… бесчестность… Да, так, так: нечего конфузиться — именно бесчестность. Гриша, — говорю, — голубчик мой: поищи там на полках хороших газет, где меня ругают, вынеси этим господам и скажи, что они не туда
попали.
От этих ужасных слов шарахнулась вся толпа; у многих волосы стали дыбом, а молодая почти без чувств
упала на руки
к своему
отцу, который трясся и дрожал, как в злой лихорадке.
С каждым днем худела она и
падала духом,
к великому удивлению тетки Анны и скорбному чувству преклонного
отца, который, глядя на дочку, не переставал щурить подслеповатые глаза свои и тоскливо качал белою старческою головою.
Он уже не
спал по целым ночам и все думал о том, как он после свадьбы встретится в Москве с госпожой, которую в своих письмах
к друзьям называл «особой», и как его
отец и брат, люди тяжелые, отнесутся
к его женитьбе и
к Юлии.
— Бросают зеленые волны нашу маленькую лодку, как дети мяч, заглядывают
к нам через борта, поднимаются над головами, ревут, трясут, мы
падаем в глубокие ямы, поднимаемся на белые хребты — а берег убегает от нас всё дальше и тоже пляшет, как наша барка. Тогда
отец говорит мне...